— Конь не слышал меня много солнц… — ответил Васук-Кена. («Солнцем» мы называли один день, а «большим солнцем»— год. ) — Ага, ты уже виляешь, лжец! И комендант приказал солдатам отвести коня на противоположный конец плаца, на расстояние примерно в двести шагов. — Теперь зови его! — крикнул майор. По свисту Васук-Кена конь послушно сорвался с места и галопом — к немалому изумлению американцев, не подозревавших, что такая уродина способна на галоп, — подскакал к группе стоявших людей. Без малейших колебаний он узнал Васук-Кена и, радостно ласкаясь, положил голову на плечо хозяина. Среди американских солдат пробежал ропот одобрения. — Смирно!.. — резко призвал их к порядку комендант и повернулся к Васук-Кена: — Это ни о чем не говорит. Все индейские кони отзываются на свист. Вождь Шествующая Душа облегченно вздохнул: Васук-Кена не утратил власти над своим конем. Поэтому он с возросшей уверенностью обратился к Уистлеру: — Потребуй еще чего-нибудь, и конь выполнит. — Пусть он поклонится! — выпалил майор. Васук-Кена тихо произнес «хау», и Бешеная Черепаха опустился перед ним на передние ноги. Тогда комендант приказал заставить коня лечь на землю. Раздалось новое «хау», с уловимой только для коня разницей звучания, и Бешеная Черепаха растянулся на земле, притворившись мертвым. На плацу собиралось все больше любопытных солдат; узнав о цели этого своеобразного «экзамена», они уже не скрывали своего сочувствия индейцу и его коню. Доказательства были слишком очевидны. Майор подошел к офицерам и о чем-то шепотом посовещался с ними. Потом он вернулся к делегации и объявил: — Определенные признаки есть, они производят убедительное впечатление. Однако дело требует тщательного расследования. Поэтому коня и этого индейца, — Уистлер показал на Васук-Кена, — я подвергаю аресту. Конь останется здесь, в конюшне, а индеец отправится в тюрьму и будет сидеть до тех пор, пока не выяснится все дело! Такое несправедливое решение вызвало недоумение не только у Черных Стоп, но и у американских солдат. Возможно, что сам комендант тоже почувствовал настроение своих подчиненных, которое было явно не в его пользу. Поэтому, когда Васук-Кена попросил через переводчика разрешения показать верхом на коне еще несколько фокусов, майор согласился. Васук-Кена вскочил на коня и, проезжая рысью вокруг плаца, проделывал на своем мустанге разные головоломные трюки, вызывая шумное одобрение зрителей. Так он сделал два круга. Когда на третьем круге конь поравнялся с воротами, Васук-Кена неожиданно выпрямился, испустил военный клич нашего племени и полным галопом поскакал в ворота. Они были открыты настежь, но посередине проезда стоял часовой, заглядевшийся, как и все остальные, на необыкновенные трюки всадника. Солдат не успел оглянуться, как уже лежал на земле, сбитый с ног конем. Опомнившись, он вскочил и открыл стрельбу из винтовки, но Васук-Кена был уже далеко. Ни одна пуля не настигла его. Собравшиеся на плацу солдаты не скрывали своего восхищения: проделка индейца показалась им весьма остроумной. Один комендант был вне себя от бешенства. В порыве ярости он уже хотел арестовать всю делегацию Черных Стоп, но офицеры, должно быть, объяснили ему неуместность такого поступка. Так или иначе, но наш замысел — освободить четырех наших узников — снова окончился ничем. Более того: это дело стало теперь совсем безнадежным. Опасавшийся погони, Васук-Кена промчался даже через наш лагерь и погнал коня дальше, в прерию. Но его никто не преследовал. С наступлением ночи Васук-Кена вернулся в лагерь безмерно счастливый. Он нашел своего любимого коня! Конные состязания, как я уже не раз говорил, были любимым развлечением индейцев с самого раннего возраста. В те дни около форта Бентон собрались группы из разных племен, — это был прекрасный случай для лучших наездников помериться силами. К тому же с этими развлечениями у индейцев была связана и другая страсть: заключать пари. В воскресенье, через два дня после случая с конем Васук-Кена, начались скачки. Дорожка для состязаний была отмерена уже много лет назад: начиналась она от ворог форта, вела к раскидистой сосне, одиноко растущей в прерии, и кончалась на исходном пункте у тех же ворот. Длина всего круга составляла примерно два километра. Скачки индейцев продолжались до полудня. Мы, черноногие, выставили несколько коней; три из них пришли к финишу первыми, остальные заняли вторые, третьи и четвертые места. Это был неплохой результат, если иметь в виду, что мы соревновались с лучшими наездниками таких прославленных племен, как сиу, шайены, арапахо, кроу. Мы только сожалели, что Васук-Кена, боясь мести коменданта, не решился участвовать в состязаниях на своем скакуне. После полудня начались соревнования американцев. Сперва это были скачки ковбоев и солдат, а в заключение, как важнейшее событие дня, на круг выехали на отборных армейских лошадях сержанты и офицеры. Под ними были лошади американской породы, регулярно получавшие овес, красивые и гораздо более рослые, чем наши мустанги. Недаром говорили, что в Васук-Кена сидит бес: он был завзятым насмешником и задирой, всегда готовым выкинуть забавную штучку. Ему пришло в голову посмеяться над американцами и, не спрашивая их согласия, принять участие в офицерской скачке. Для того чтобы белые не узнали его и Бешеную Черепаху, Васук-Кена раскрасил себе лицо в разные цвета, а белый хвост коня превратил в коричневый. Все мы сгорали от любопытства: как-то покажет себя Васук-Кена и что из этого выйдет? Конечно, из нашего лагеря явились на скачки все и в ожидании начала терпеливо расселись вдоль скаковой дорожки. Васук-Кена привел своего коня заранее и дерзко поставил его вблизи ворот укрепления, откуда начинались скачки. Невдалеке от него проходили американцы, был здесь и майор Уистлер со своим штабом, но американцы не узнали индейца и Бешеную Черепаху. У ворот форта всегда вертелось множество индейцев со своими лошадьми — кто стал бы обращать внимание на мохнатого конька, вяло стоящего на поляне с грустным выражением в глазах! Наступил момент последней скачки. Звук сигнальной трубы подчеркнул важность минуты. У старта выстроились в ряд одиннадцать всадников — одни офицеры и сержанты. Васук-Кена подвел коня к самой дорожке и что-то прошептал Бешеной Черепахе на ухо. Конь вскинул голову и вызывающе фыркнул. Выстрел из пистолета! Одиннадцать всадников пришпорили коней. Прекрасные, сильные скакуны, с длинными крупами и широким шагом, рванулись с места в галоп. И только тут нам стала ясна дерзость замысла Васук-Кена, который отважился на своем коньке тягаться с этими кровными скакунами. Разница между ними и нашим карликом была так очевидна, что мы потеряли всякую надежду. Сердца у многих сжимались. И все же нас заранее разбирал смех. Васук-Кена ждал офицеров в каких-нибудь ста шагах от старта. Когда всадники поравнялись с ним, он с лёту вскочил на коня и громко крикнул ему что-то. Видимо, Васук-Кена опоздал на секунду, хотя Бешеная Черепаха и взяла с места в галоп, но американцы уже успели пронестись мимо. И с самого начала Васук-Кена очутился в хвосте… Мы знали о неистощимой выносливости Бешеной Черепахи, но надежды на успех у нас теперь не было почти никакой. Я сидел с родителями невдалеке от старта. Через минуту мы уже ничего не видели: клубы пыли поднялись вслед за удалявшимися всадниками. Всюду, на протяжении всей скаковой дорожки, расположились толпы индейцев — не только Черных Стоп, но и других племен. Сначала они держались спокойно, но, когда наездники стали приближаться к сосне, поведение зрителей начало меняться. Несмотря на большую отдаленность, мы слышали усиливающиеся бурные выкрики; напряжение и возбуждение росли с каждой минутой. Всадники обогнули сосну и повернули назад. Их сопровождала буря криков. Индейцами овладели какое-то неистовство, безумная радость. Возбуждение передалось и нам. На повороте около сосны Васук-Кена опередил всех американцев, и с этого мгновения он повел скачки. Всадники быстро приближались. Вместе с ними вдоль дорожки катилась волна радостных возгласов индейцев. На половине пути между сосной и финишем Васук-Кена уже был недосягаем — настолько он вырвался вперед. И тогда-то шутник позволил себе издевательскую и очень смешную выходку. Васук-Кена вдруг сделал ловкий прыжок и сел в седле задом наперед. Повернувшись теперь лицом к офицерам, он махал руками, приглашая их догнать Бешеную Черепаху. Он выкрикивал разные советы, не жалел ободряющих слов, призывал отставших всадников приналечь… Американцы делали судорожные усилия, чтобы догнать дерзкого индейца. Напрасно! Несмотря на то что всадник держался на коне таким необычным способом, его вышколенный скакун мчался, как вихрь. Это еще больше увеличивало комичность сцены, которая закончилась почти перед самым финишем: Васук-Кена снова сел в седле, как обычно, и, не снижая скорости, помчался в сторону. Вскоре он исчез в облаках пыли. Комендант немедленно разослал во всех направлениях конных ординарцев и переводчиков. Они долго ездили среди собравшихся и передавали приказ: индейцу-наезднику немедленно явиться к коменданту Уистлеру. Но это был глас вопиющего в пустыне. С того дня Васук-Кена обрел новое прозвище: «Обскакавший офицеров». НАТЯНУТЫЙ ЛУК В то самое время, когда в форте Бентон происходили события, прославившие Васук-Кена и Раскатистого Грома, в нашем ребячьем мирке тоже творились занятные вещи. Пока лавки торговцев были еще для нас новостью, мы каждый день ходили в поселок. Но скоро весь этот шум и сутолока стали нам приедаться. Мы все больше тосковали по свободной кочевой жизни в прериях. Берега Миссури были здесь кое-где высокими и обрывистыми, а в иных местах — низинными и болотистыми. В многочисленных озерцах, поросших тростником и осокой, водилась всякая дичь. Были здесь и нырки, и цапли, и водяные курочки, но чаще всего тысячами встречались дикие утки. Если идти осторожно, можно было подобраться к ним на расстояние выстрела из лука в упор. Тут были неограниченные возможности для проявления нашей ребячьей ловкости. Юные охотники имели здесь такую возможность отличиться, о какой можно только мечтать. Мы приносили в лагерь немало уток — к великой радости наших матерей и гордости отцов. Однажды, слоняясь вблизи укреплений, мы издалека заметили выходившего из ворот белого мальчика. Я сразу узнал его: это был мой друг Фред. Он вышел один. Я подбежал к нему и радушно поздоровался. Обрадованные этой встречей, мы оживленно затараторили, хотя и не понимали друг друга. К нам подошли мои товарищи. Их было восемь человек, и вскоре Фред оказался окруженным со всех сторон. Среди индейских ребят находились и мальчики постарше, у всех были луки и стрелы. Фреда охватил страх. Он начал беспокойно оглядываться в сторону ворот. Желая убедить его в наших дружественных намерениях, я по очереди подошел к каждому из своих товарищей и, дотронувшись до него рукой, повторял: — Фрэнд… Фрэнд… Фрэнд… Это слово я произнес восемь раз. В заключение я пальцем показал на себя, сделал рукой широкий круг в воздухе и крикнул громко, с большим воодушевлением: — Ф-рэ-н-д! Все поняли меня и весело рассмеялись. Лед был сломан. Фред заинтересовался двумя дикими утками, которые висели у пояса моего брата Сильного Голоса. Мы знаками объяснили ему, что брат подстрелил их из лука, и это очень понравилось Фреду. Не желая показаться хуже других, я воткнул в землю ветвь толщиной не больше моей руки и с расстояния в двадцать шагов выпустил в нее пять стрел. Все они попали в цель. — Wonderful!6 — захлопал в ладоши Фред. — Что он говорит? — спросил Горный Огонь, тот самый, который два месяца назад, во время охоты, влетел в самую гущу бизоньего стада и едва не погиб. Мы попросили Фреда, чтобы он еще раз повторил непонятное слово, и он кивнул головой: — Won-der-ful! — Уандерфул, уандерфул, уандерфул!.. — выкрикивали мы все, догадываясь, что это слово означает какое-то одобрение. — Фред, уандерфул! — обратился я к белому мальчику и спросил знаками, не хочет ли он пострелять из лука. Я подал ему лук и стрелу. Фред колебался, говорил, что не умеет, но потом взял, выстрелил и позорно промазал. Стрела пролетела в трех шагах от ветки. Ребята фыркнули и захохотали. Я увидел, как Фред покраснел, — грубоватый смех моих товарищей еще больше смутил его. — Прикусите языки, вы… сороки! — вырвалось у меня. Я был зол в эту минуту, как росомаха. — Эй ты, молокосос! — рванулся ко мне один из старших ребят, Деревянный Нож. — С чего это ты защищаешь белого выродка? Промазал он так, что стыд и позор! — Ну и что же, если промазал? — ощетинился я. — Зато он умеет читать книжки, а ты нет… В спор вмешался мой брат Сильный Голос. Ему было уже двенадцать лет, он считался самым сильным среди нас. Брат решил спор в мою пользу и утихомирил забияку. — Фред, уандерфул! — дружелюбно сказал он. Белому мальчику пора было возвращаться домой. На прощанье он протянул каждому из нас руку. Я попросил его и завтра прийти поиграть. Сильный Голос отцепил от пояса одну из уток и подал ее Фреду: — Фред, уандерфул — это для твоей матери, порадуй ее. Мальчик сначала не понял, в чем дело, но, когда мы несколько раз повторили слово «мать»и стали совать ему утку прямо в руки, он догадался. Видимо, добывать еду для матери было для него делом непривычным, и это нас, говоря по правде, неприятно удивило. В конце концов Фред взял утку. Нес он ее неловко, держа за крыло, а руку выставил вперед, как деревяшку. — Маменькин сынок! — презрительно окрестил его Деревянный Нож. Когда мы возвращались в лагерь, Сильный Голос шел рядом со мной. Я шепотом спросил у него, задетый за живое: — Как ты думаешь, может, он и вправду маменькин сынок, этот Фред? Почему он так плохо стреляет? — Не знаю… — ответил браг, тоже чем-то недовольный. — Очень уж он странный, этот белый мальчик… Теперь я еще чаще вертелся вблизи ворот укрепления. Через два дня я снова встретил Фреда на том же самом месте. На этот раз со мной никого не было.