Часть 18 из 20 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Чижики
Два долгих года в Рептоне я пробыл «чижиком». Это значит, что я был на побегушках у того старшего ученика, в чьём кабинете для занятий стояла моя маленькая парта. Если этот старший ученик оказывался вдобавок «стариком», тем хуже было для меня, потому что старики были народ опасный. Во втором моём семестре мне особенно не повезло: меня подселили в кабинет старосты факультета, заносчивого и противного семнадцатилетнего парня по фамилии Карлтон.
Кажется я не рассказывал тебе про наш распорядок дня: первый звонок звенит в 7:15 и в каждой спальне чиж дежурный по воде встаёт и набирает теплую воду и закрывает окна. Потом если хочет он может лечь обратно. В полвосьмого – второй звонок, и к 7:45 все должны спуститься на молитву. Потом мы…
Этот Карлтон всегда глядел на тебя свысока. Даже если ты был одного с ним роста, а в моём случае дело обстояло именно так, он откидывал голову назад и всё равно ухитрялся смотреть свысока. В его кабинете было трое чижиков, и все мы перед ним трепетали, особенно воскресными утрами, потому что это было время уборки кабинета. Все чижики во всех кабинетах обязаны были снять пиджаки-фраки, засучить рукава, притащить вёдра и тряпки для мытья полов и приступить к уборке. Причём, говоря «уборка», я имею в виду доведение до стерильного состояния. Мы скоблили полы, мыли окна, полировали каминные решётки, стирали пыль с подоконников, отмывали картинные рамы, раскладывали по местам все хоккейные клюшки, крикетные мячи и зонтики.
Прилагаю удачную фотографию нашего кабинета. В дальнем углу виден даже грамафон.
В то воскресное утро мы пыхтя драили кабинет Карлтона. Уже перед самым ланчем Карлтон вплыл в комнату и сказал:
– Давно возитесь.
– Да, Карлтон, – пролепетали мы втроём, дрожа.
Мы попятились, тяжко дыша после своих трудов, обречённые, как всегда, покорно ждать, пока этот ужасный Карлтон совершит ритуальную инспекцию. Перво-наперво он шёл к выдвижному ящику своего письменного стола и доставал оттуда белоснежную перчатку, которую торжественно надевал на правую руку. Потом медленно и тщательно, как хирург перед операцией, обходил кабинет, проводя обтянутым белой перчаткой пальцем по всем подоконникам, по верхним граням картинных рам, по столешницам и даже по прутьям каминной решётки. Каждые несколько секунд он подносил этот белоснежный палец к лицу, высматривая следы пыли, а мы, трое чижиков, стояли замерев, не смея дышать, в ожидании момента, когда этот верзила остановится и рявкнет:
– Эй! А это ещё что?
И с победным видом выставит палец с едва заметной серой пылинкой, и выпучит на нас свои блёкло-голубые, слегка навыкате, глаза:
– То есть вы ничего не сделали! Не потрудились как следует убрать в моём кабинете!
Для троих чижиков, которые всё утро вкалывали как рабы, эти слова звучали чудовищной несправедливостью.
– Мы всё убрали, Карлтон! – отвечали мы. – Всё-всё!
– В таком случае почему у меня на пальце пыль? – вопрошал Карлтон, откидывая голову и глядя на нас свысока. – Это пыль или что, по-вашему?
Мы подступали ближе и безмолвно вглядывались в крошечную пылинку на белоперчаточном пальце. У меня язык чесался заметить ему, что совершенно невозможно вылизать обжитую комнату так, чтобы не осталось ни единой пылинки, – но это было бы равносильно самоубийству.
– Кто-то из вас желает оспорить тот факт, что это пыль? – продолжал Карлтон, не опуская палец. – Может быть, я неправ, тогда скажите мне об этом!
– Это совсем немножко пыли, Карлтон.
– Я не спрашивал вас, много тут пыли или не много, – ответствовал Карлтон. – Я всего лишь спросил, пыль это или не пыль. Может быть, это, к примеру, железные опилки? Или пудра?
– Нет, Карлтон.
– Или алмазная крошка?
– Нет, Карлтон.
– Тогда что это?
– Это… это пыль, Карлтон.
– Благодарю, – говорил на это Карлтон. – Наконец-то вы признали, что делали уборку спустя рукава. Следовательно, сегодня после вечерних молитв я желаю видеть вас всех троих в раздевалке.
Правила и ритуалы чижиков в Рептоне были такими сложными, что о них впору писать целую книгу. Староста факультета, например, мог заставить любого чижика выполнять свои приказы. Он мог встать где угодно – в коридоре, в раздевалке, во дворе – и завопить истошно: «Чи-и-иж!» – и все чижики, какие только были поблизости, должны были побросать свои дела и мчать сломя голову в направлении звука. Заслышав «Чи-и-иж!», все неслись в панике, как стадо бизонов, потому что тяжёлая или грязная работа, из-за которой старик и звал чижиков, неизменно доставалась тому, кто прибегал последним.
В мой первый семестр я однажды перед обедом счищал в раздевалке грязь с футбольных бутс моего старика, и тут из противоположного конца пансиона донёсся пресловутый вопль: «Чи-и-иж!» Я бросил всё и помчался. Однако я прибежал последним, и тот старик, который издал вопль, здоровяк-спортсмен по фамилии Уилберфорс, сказал:
– Даль, подойди сюда.
Остальные чижики испарились со скоростью света, а я поплёлся получать распоряжения.
– Пойди и согрей мне стульчак, – заявил Уилберфорс. – Хочу, чтоб он был тёплым.
Я понятия не имел, что это значит, но мне уже хватало ума не задавать старикам вопросов. Я побежал к своему знакомому чижику, и тот растолковал мне смысл диковатого приказа. Смысл этот заключался в том, что старик возжелал воспользоваться туалетом и потребовал, чтобы ему заранее согрели сиденье унитаза. Все шесть туалетных кабинок – дверей не было ни в одной – находились во дворе, и в холодный зимний день, если засидеться там, можно было покрыться корочкой льда. А тот день был жутко морозным. Утопая в снегу, я пересёк двор и вошёл в кабинку номер один, которая, как я знал, предназначалась исключительно для стариков. Я смахнул иней с сиденья своим носовым платком, потом спустил штаны и сел на унитаз. Я просидел там добрых пятнадцать минут в ледяном холоде. Наконец появился Уилберфорс.
…Тебе, похоже, приходится много красить: только когда красишь туалет, не крась сиденье, а то оно будет липкое, и кто-нибудь незадачливый, не заметив, сядет и прилипнет на веки вечные…
– Иней смахнул? – спросил он.
– Да, Уилберфорс.
– Стульчак тёплый?
– Насколько я смог согреть, Уилберфорс.
– Сейчас проверим, – сказал он. – Можешь встать.
Я поднялся и подтянул штаны. Уилберфорс спустил свои штаны и сел.
– Неплохо, – сказал он. – Совсем, совсем неплохо. – Он говорил как дегустатор, пригубивший кларет многолетней выдержки. – Я внесу тебя в мой список.
Я стоял, застёгивая пуговицы на ширинке, и недоумённо смотрел на него.
– У некоторых чижей холодные задницы, – объяснил он, – у некоторых тёплые. Я доверяю греть мне стульчак только теплозадым чижам. Я тебя не забуду.
И он меня не забыл. С того самого дня на всю зиму я стал для Уилберфорса любимым согревателем стульчака и старался всегда носить с собой в кармане фрака какую-нибудь книжку, чтобы скоротать долгие периоды стульчакогрева. За эту свою первую зиму в Рептоне, восседая на унитазе в стариковском туалете, я, кажется, одолел собрание сочинений Диккенса.
Спорт и фотография
Я всегда удивлялся тому, что со спортивными играми у меня почему-то всё получалось. А с двумя из них у меня всё получалось просто превосходно – это были пятёрки и сквош.
С пятёрками, о которых сегодня многие из вас, скорее всего, даже и не слышали, в Рептоне всё было очень серьёзно. У нас имелось не меньше десятка специальных крытых стеклом площадок для этой игры, и они всегда содержались в идеальном порядке. Мы играли в «итонские пятёрки», двое на двое. В принципе игра сводится к тому, что все надевают перчатки и перебрасывают друг другу маленький кожаный мячик, белый и очень твёрдый. У американцев есть что-то похожее, называется гандбол, но итонские пятёрки сложнее гандбола, потому что пятёрочная площадка не ровная, а со всякими выступами и ступеньками, и это изрядно затрудняет дело.
Из всех игр с мячом пятёрки – наверное, самая быстрая и стремительная, даже стремительнее сквоша: мячик носится по площадке, отскакивая от бортов, и скорость такая, что его почти не видно. Чтобы хорошо играть в пятёрки, нужны быстрый глаз, сильная рука и цепкие пальцы, и всё это ужасно нравилось мне с самого начала. Не поверите: к пятнадцати годам я так наловчился, что обыгрывал всех остальных пятёрочников нашей школы – и младших, и старших. Мне был присвоен почётный титул Капитана Пятёрок, и я начал ездить со своей командой в другие школы – в Шрузбери, в Аппингем – на товарищеские матчи с тамошними пятёрочниками, и это было очень здорово. Мне нравилось, что в этой игре нет физического контакта: следить за мячом, приплясывать на месте и шустро перемещаться по площадке – вот и всё, что требуется.
Пятерочная команда факультета Прайори
book-ads2