– Не стоит… юнец… Боуди и его приятель стояли на ступенях крыльца, немного левее двери, и мисс Гэмпстон повела ее справа. Уинифред держалась немного позади, так, чтобы женщина ее закрывала. Когда они начали торопливо подниматься – семь ступеней, которые предстояло преодолеть, казались ей бесконечными, – мужчины замолчали. Уинифред почувствовала на себе их взгляды и опустила голову ниже. – Ну что? – небрежно спросил вышибала. Уинифред затаила дыхание. – Так уж нужна была тебе эта малютка на встрече? Что это вообще за встреча такая, на которую таскают проституток? – Оставь ее, это их дела, – вяло воспротивился Боуди, который знал Уоррена лучше и давно отучился задавать вопросы. Мисс Гэмпстон схватилась за ручку двери и потянула ее на себя, шагнув назад. Уинифред едва успела скопировать ее движение – проход был слишком узок для двоих. Женщина вошла первой, поэтому ей пришлось на мгновение задержаться у входа. Мужская рука шлепнула ее ниже спины. Уинифред от неожиданности дернулась вперед, как жеребенок, едва не вскинув голову. Этот мужлан посмел шлепнуть ее? Вышибала захохотал, а Уинифред от унижения густо залилась краской и почти перескочила порог. Даже когда мисс Гэмпстон закрыла за ними дверь, Уинифред все еще слышала его раскатистый, самодовольный, отвратительный смех. Сейчас она с удовольствием вытащила бы свой револьвер и застрелила бы его. Вжала бы дуло в лоб так сильно, чтобы покраснела кожа, а потом пустила бы пулю. Она наслаждалась бы его тупым, непонимающим выражением лица, брызгами горячей крови и причитаниями Боуди. Но она не могла сделать этого. Убить человека, так оскорбившего ее, – значит понапрасну пожертвовать собственной жизнью, жизнью Теодора, а также жизнями мисс Гэмпстон и Рози. Нет, сегодня ей придется снести это унижение. Девушки в «Рассвете» наверняка терпят гораздо худшее – значит, и она вытерпит. Но только сегодня. Уинифред сжала губы и опустила взгляд на руку мисс Гэмпстон – та показывала ей два пальца. Два человека в холле. Голову поднимать нельзя. – Рози, пошевеливайся, – громко произнесла она и уверенно зашагала вперед. – Возвращайся скорее в свою комнату, девочка. Ничего не видя перед собой, Уинифред поплелась следом за мисс Гэмпстон. В коридоре та схватила ее за руку и втолкнула в женскую уборную. Единственным источником света здесь было высокое квадратное окошко, но ночью и от него не было толку. Откинув с лица волосы, до ужаса ей надоевшие, Уинифред схватила с подставки у входа маленькую керосиновую лампу, мутную от старости и грязи. Она зажглась и осветила ровные ряды серой плитки, две большие раковины, треснувшее с краю напольное зеркало и лицо мисс Гэмпстон. – Их меньше, чем я думала, но у входа в подвал еще один, – мрачно подытожила она. – Как будете пробираться? – А вы не сможете их как-нибудь отвлечь? – спросила Уинифред, торопливо заплетая косу – ей все еще становилось не по себе, когда она ходила с распущенными волосами. Помедлив, мисс Гэмпстон покачала головой. – Если мистер Уоррен наказал им не двигаться с места, они никуда не уйдут, а я только привлеку к себе лишнее внимание. – Значит, ничего не остается, кроме как убить их? – бесстрастно поинтересовалась Уинифред. От удивления женщина едва не закашлялась и стиснула собственное горло, чтобы не шуметь. – Бог ты мой, дорогая, вы спятили? Откуда вы этого набрались? В ее словах угадывалась едва заметная насмешка, и Уинифред сжала губы. – Можно ведь просто их оглушить. Кажется, убить было бы надежнее, но и глубокий обморок тоже сойдет. Уинифред поправила тесемку на груди, ненароком убедившись, что оружие на месте. Револьвер был ее подстраховкой, тайной опорой, и использовать она его собиралась только в крайнем случае. – Но как? Нас всего двое, а они вооружены. Тонкие губы женщины тронула улыбка. – Кто сказал, что нас двое? От ее намека Уинифред чуть не застонала. Она ненавидит посвящать в свои планы третьи лица – как показывает практика, обычно в таких случаях все идет наперекосяк. – Но вы же сами не хотели привлекать к этому девочек! – А у нас есть выбор? – возразила мисс Гэмпстон. – Они не согласятся. – Не согласятся, если вы попросите, – подчеркнула женщина, и Уинифред надулась. – Не забывайте, что это вас они недолюбливают. А вот я была одной из них. К тому же… – мисс Гэмпстон подхватила зажженную лампу и мрачно улыбнулась, – вы не представляете себе, на что бы они пошли, лишь бы увидеть господина Уоррена в гробу. – И все-таки, практичнее было бы их убить, – недовольно пробормотала Уинифред, когда мисс Гэмпстон покинула уборную. Она принялась мерить комнатку шагами, считая минуты и холодея по прошествии каждой из них, – они говорили о том, что Уоррен приближается к «Рассвету». Когда мисс Гэмпстон заглянула к ней, Уинифред уже была готова лезть на стену от беспокойства. – Все готово. Мисс Гэмпстон поманила Уинифред и вручила ей лампу. Она вышла как раз вовремя, чтобы заметить, как две проститутки – маленькая веснушчатая Мейми и смуглая черноволосая Тилли – затаскивают наверх вышибалу. Тилли держала мужчину за плечи, а Мейми, хихикая, за ноги. Первая шикнула на подругу и сердито сверкнула карими глазами на Уинифред. Та попыталась улыбнуться. Не сказав ни слова, девушки скрылись на лестнице, и мисс Гэмпстон, сияя, повернулась к ней. Уинифред нетерпеливо оглянулась на дверь, ведущую в подвал. – Мы привяжем их к кроватям и заткнем чем-нибудь рот, – сообщила ей женщина, играя откуда-то взявшейся тяжелой тростью. – Может, у девочек найдется что-нибудь, чтобы одурманить их. Только… – Она посуровела, и рот превратился в строгую складку. – Учтите, что нам всем не сносить головы, если вы не справитесь. Уинифред поняла, на что намекает женщина: та ожидает, что она убьет Уоррена. Но у нее самой этого в планах нет. Она всего лишь хочет спасти Теодора и сбежать. И плевать, какой ценой. Это жестокая, но правда. – Я знаю, – твердо ответила она и посмотрела мисс Гэмпстон прямо в глаза, следуя своему старому правилу. Помедлив, женщина кивнула ей и ушла наверх. Что ж, Уинифред хотя бы не солгала ей. Вход в подвал теперь был свободен. Тихонько открыв дверь, она торопливо спустилась, держа перед собой заплеванную керосиновую лампу. Маленький подвал был полон барахла. Помимо чулана для угля и тазов для стирки, здесь вот уже пятнадцать лет копились вещи: стулья без сидений и сломанные кроватные стойки, черные от копоти каминные решетки, столик без одной ножки, в крошку разбитое зеркало; в углу были грудой свалены старое белье и занавески. В одну из стен был ввинчен металлический крюк, используемый явно не по назначению. Она пригляделась, заметив у стены неясную тень. Дарлинг приподнял голову. Поначалу Уинифред приняла его позу за расслабленную – он вытянулся, как потягивающийся на солнце кот. Но, присмотревшись, она увидела, что руки у него над головой скованны металлическими оковами. Не достающий тазом до земли Теодор был подвешен на них, неловко и неестественно выгнув тело. Бросившись к юноше, Уинифред упала рядом с ним на колени на ледяной каменный пол. Лампу она поставила рядом. Затрепетав ресницами, Дарлинг раскрыл глаза – сначала едва-едва, а затем широко. Они казались двумя дырами на его бледном, без единой кровинки лице. – Винни… – прошептал он и с усилием сглотнул. – Винни? Задранные над головой запястья «украшали» тонкие ручейки запекшейся крови – под весом тела металл ссадил кожу. – Ты пришла, – едва слышно пробормотал Теодор. – Я не думал, что ты придешь. Они не говорили, что с тобой. Я думал… – Прости меня! – выпалила Уинифред, обхватив ладонями его лицо и заглядывая в полные боли и страха глаза. Больше всего на свете Уинифред ненавидела просить прощения, а уж сколько раз она делала это искренне, можно сосчитать на пальцах одной руки. Но сейчас она должна, обязана была перебороть собственную глупую гордость и признать неправоту. – Прости меня, я не должна была… Теодор шевельнулся, словно пытаясь потянуться к ней, забыв про оковы на руках, и зашипел от боли. – Нет, Винни… – Черт! Замок… сейчас. – Уинифред потянулась к прическе, но рука не нашла привычных кос, и во рту пересохло. – Моих шпилек нет. Что делать? Чертовых шпилек нет! Она принялась озираться, будто ожидая увидеть приготовленную специально для нее отмычку. Паника захлестывала ее, мешала дышать и думать. Уинифред постаралась глубоко вдохнуть, но грудь сомкнулась, и она почувствовала, что снова начинает задыхаться. Теодор подал голос: – У меня в жилете есть. На подкладке. Уинифред торопливо распахнула жилет, разодрав серебряные пуговки. С внутренней стороны к шелковой подкладке большой булавкой-«стрекозой» был пришпилен крохотный лоскут белой ткани. Дрожащими от волнения руками Уинифред отцепила ее. Слабым голосом Теодор попросил: – Только оставь ткань, пожалуйста. – Да, сейчас… Сейчас. Потерпи чуть-чуть. Положив лоскут (кажется, это был кусочек носового платка с монограммой) Дарлингу в карман жилета, Уинифред выгнула булавку и потянулась к замку. Она почти легла на Теодора и опомнилась только тогда, когда он протяжно застонал от боли. – Черт возьми! Прости! Прости! Уинифред вскочила на ноги, и замок оказался на уровне ее груди. Игла была слишком тонкой, но она все равно заворочала ею в замке, пытаясь поддеть язычок. – Сейчас я открою. Сейчас… Тоненькая иголка хрустнула и сломалась. Уинифред, боясь поверить своим глазам, поднесла к лицу сломанную булавку. Теперь ею можно было разве что вспороть кому-нибудь горло – и то пришлось бы повозиться. Она со злостью отшвырнула бесполезный, искореженный кусок металла в сторону и судорожно всхлипнула. Глаза заволокло, и на этот раз Уинифред узнала подобравшиеся слезы. Силуэт Дарлинга, и до этого бывший нечетким, превратился в огромное черное пятно. – Винни, уходи, – вдруг произнес Дарлинг. – Уходи, пока еще не поздно, хорошо? У него был успокаивающий вкрадчивый голос, каким разговаривают с маленькими детьми, и у Уинифред на секунду даже дыхание перехватило от гнева. – Ты спятил? – Она сердито вытерла предательские слезы и опустилась на корточки, чтобы взглянуть ему в лицо. – Я уйду только с тобой! – Как видишь, мне отсюда не сдвинуться. – Теодор виновато улыбнулся ей и пошевелил руками, так что звякнули кандалы. – Ты и сама все прекрасно понимаешь. Если хочешь, чтобы хоть кто-нибудь из нас выжил, ты должна уйти. Прошу тебя.