Уинифред обнаружила, что по привычке закусила щеки, и быстро разжала челюсти. Будь она хоть чуточку сильнее духом, то положила бы письмо на место и притворилась бы, что ничего не видела, но в этот раз ей изменили и собственное благоразумие, и твердость. Почему Теодор не признался ей? Какое ей дело, сын он Дарлингов или внук? Что с того, что он незаконнорожденный? За дверью послышались торопливые шаги Теодора, и юноша вошел в Малый кабинет – наверняка с улыбкой до ушей, она не видела, потому что не подняла головы. – Винни? – весело позвал он. – Что ты тут… Дарлинг умолк, и она с усилием взглянула на него. Юноша застыл на месте, не отрывая взгляд от письма в ее руках. – Ты… – Он сбился, стремительно побледнел и поднял затравленные глаза на Уинифред. – Ты прочла? – Да, – бесцветно ответила она и аккуратно положила лист на стол. Ею овладело тупое онемение. Какая-то мысль, догадка крутилась у нее в голове, но присутствие Дарлинга мешало Уинифред развить ее до конца. – Я все объясню. Пожалуйста, выслушай меня. – Я не имею обыкновения делать скоропалительные выводы. Дарлинг бросился к ней и упал в кресло напротив. Уинифред взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Выражение лица юноши было умоляющим. – Пожалуйста, прости меня! – выпалил он. – Клянусь, я не хотел тебе лгать! Но обстоятельства сложились так, что… – Уверена, что есть причина, по которой ты держал это в тайне, так ведь? – спокойно спросила Уинифред, хотя горло будто стиснула железная рука. – Есть причина, по которой ты молчишь о своих мотивах, скрываешь от меня такую мелочь, как собственное происхождение. – Есть, – выдавил Дарлинг и снова замолчал. Уинифред наконец все поняла. Ей оставалось лишь благодарить себя за хваленую выдержку, которая сейчас позволяла ей держаться подобно холодной мраморной статуе. Она отрешенно наблюдала, как юноша судорожно сжимает руки на коленях в кулаки, набираясь смелости, чтобы признаться. – Причина есть, но я… – Твой отец – мистер Уоррен? Теодор судорожно вздохнул, и Уинифред лишь поразилась тому, как легко теперь все встало на свои места. – Прошу, дай мне все объяснить, – убито повторил он. Дарлинг не делал попыток прикоснуться к ней, и она была этому рада. Ей было невдомек, как теперь реагировать на его прикосновения. – Объясняй, – бесстрастно согласилась она. Теодор хотел подняться, но передумал и остался сидеть напротив, в паре футах от нее. – Моя мать жива, – прямо начал он. – Ее зовут Кэтрин Дарлинг. Мои покойные бабка и дед – Хелен и Генри Дарлинг-старший. Уинифред хотела съязвить насчет очевидности его слов, но даже желание уколоть собеседника ее подвело. Она слушала молча. – Мало такого, чего я не знаю о своей матери. Мы всегда делили наши жизни пополам. У меня есть только она, а у нее – только я. Она рассказала мне о том, что произошло… в общих чертах. Родители вышвырнули ее на улицу не моргнув и глазом, когда узнали, что ее обесчестили. Моя матушка ничего не понимала. Ей было всего шестнадцать, и она до смерти была в него влюблена. Юным незамужним леди не полагалось знать, откуда берутся дети – мысли о подобном считались возмутительными и вульгарными. Даже у Уинифред познания об этом были весьма поверхностны, а ведь она росла в публичном доме. Неудивительно, что Кэтрин понятия не имела, что с ней происходило. – Когда матушка осознала, что случилось, она пришла к мистеру Уоррену, – продолжал Дарлинг. – В ту пору он был уже небеден, но и не так богат, как сейчас, – кажется, держал какую-то лавку. Она ведь думала, что он женится на ней. Но он… – Юноша сглотнул. – Он лишь рассмеялся и сказал, что ей следовало думать, прежде чем… терять честь с первым встречным. Уинифред невольно затаила дыхание – не потому, что не верила, что Уоррен способен на такую подлость. Нет, ровно наоборот: она была уверена, что Теодор не лжет. – Для мистера и миссис Дарлинг моя матушка стала позором семьи. Они не желали, чтобы по городу поползли слухи, что их незамужняя дочь принесла в подоле. К тому же у них был еще один ребенок, Генри. Поэтому они просто тайком отослали ее в деревню, где я и родился. Потом, спустя пару лет, Генри умер, и мои дед с бабкой остались без наследников. Они умоляли мать отдать им меня, чтобы объявить, что у Хелен родился второй сын, но она наотрез отказалась. Матушка поклялась, что я никогда им не достанусь. – Дарлинг так сцепил пальцы, что костяшки побелели. – Я тоже дал самому себе обещание: отомстить ее обидчикам за искалеченную жизнь. Мои дед и бабка отдали души Господу три месяца назад. Надеюсь, им понравится вечность в преисподней! – выпалил он с совсем не христианской мстительностью. – А он… Он до сих пор живет как ни в чем не бывало и с легкостью ломает человеческие жизни. – Дарлинг поднял на Уинифред покрасневшие от слез глаза. – Я должен сломать его жизнь в ответ. Разумеется, матушка не одобряет моей затеи, хочет оставить все как есть. Добрая, чистая душа… Свою злопамятность я взял точно не от нее. – Он невесело усмехнулся. – Я решил, что не буду ее в это впутывать. Я не умен, но составил какой-никакой план… А потом я встретил тебя. И все пошло наперекосяк. Странно, Уинифред совсем ничего не почувствовала. Словно сердце, медленно, но верно оттаивавшее, снова вмиг заледенело от очередного предательства. – И что же, я все испортила? – холодно спросила она, склонив голову к плечу – жест, полный безразличия. Дарлинг побледнел еще больше. – Ты… нет, ты ничего не испортила. Я неправильно выразился. – Юноша часто-часто заморгал, пытаясь сдержать слезы, уголки его губ жалобно опустились. – Ты сбила меня с толку. Я не ожидал, что ты станешь для меня кем-то большим, нежели просто помощницей. – Дай мне перефразировать: ты не ожидал, что влюбишься в меня. Дарлинг тихонько всхлипнул и беспомощно развел руками. Лицо его было полно удивления, будто он не понимал, как до нее до сих пор не дошло. – Ты – все, что я искал и не находил ни в ком другом. Что я мог еще сделать, кроме как влюбиться в тебя? Вот так вот. Дарлинг наконец-то произнес те самые слова, которые она мечтала от него услышать – искреннее, чистосердечное признание в любви. А ей было все равно. – Понятно, – ответила она и встала. – Что ж, мне пора идти. – Куда? – тупо спросил юноша. Уинифред задумалась: и правда, куда ей теперь идти? – Неважно. Куда-нибудь подальше. Я разрываю нашу сделку. Дарлинг вскочил с кресла. – Нет, – отчаянно пробормотал он. – Нет, прошу! Не уходи! Уинифред, я… Юноша невольно потянулся к карману, из которого выпирало что-то квадратное. Уинифред с уколом неожиданной боли подумала, что это, возможно, коробочка с обручальным кольцом. – Ты его сын, – безжалостно изрекла она, и Дарлинг сжался. – У меня нет никаких причин тебе доверять. Как знать, может, это все лишь слова? Может, стоит ему позвать тебя, и ты уже будешь прыгать перед ним на задних лапках? – Нет! – Юноша схватил ее за руки, но Уинифред вырвалась. – Я ненавижу его! Ненавижу так же, как ты! – Никто не ненавидит его так же, как я! – яростно прошипела она. Она направилась к выходу, но Дарлинг бросился вперед, преграждая ей путь. – Винни, пожалуйста! – взмолился он. Что-то дрогнуло в ней, когда он назвал ее по имени. Она вскинула на юношу глаза и вдруг подумала, что в гневе у Теодора и мистера Уоррена, должно быть, совершенно одинаковое выражение глаз. – Я сделаю все, что ты захочешь! Что угодно! Контракт? Считай, его уже нет! Я его разрываю, и неустойка на мне! Деньги? Сколько захочешь! Правда! Только не покидай меня, прошу! Дарлинг вновь протянул к ней руки, но Уинифред с презрением отпрянула. Она даже не могла думать о выгоде. Она вообще не могла думать ни о чем другом, кроме того, что Теодор – сын самого жестокого человека, с которым ей приходилось сталкиваться. Уинифред заставила себя сосредоточиться на жалобном, жалком лице Дарлинга. – Ты дал мне то, чего я не просила, но в чем нуждалась. Ты дал мне надежду на то, что я исправима, что мне позволено чувствовать, – только затем, чтобы так жестоко ее отнять. Юноша яростно замотал головой, но она продолжила: – Ты заставил меня почувствовать себя живой. Любимой. – Уинифред попыталась глотнуть воздуха, но горло как будто сжалось до размеров соломинки. – Я доверилась тебе. Я убила ради тебя. Но ты меня предал. Я не настолько глупа, чтобы снова вручить тебе свою жизнь. Юноша разрыдался, на щеках проступил красный лихорадочный румянец. – Винни, нет! Я никогда бы не предал тебя! О, я так раскаиваюсь, что умолчал о своем отце! Если бы я знал, что ты так отреагируешь, то рассказал бы тебе сразу же! Уинифред снова двинулась к выходу, и тогда Дарлинг бухнулся перед ней на колени. – Прошу тебя, не уходи! Умоляю! Каждое его слово становилось все тише и тише. Уинифред подумала сперва, что голос Дарлинга слабеет, но на самом деле у нее заложило уши. Может, она сдалась бы на его мольбы, кричи он чуть громче? Вместо острой боли от разбитого сердца Уинифред чувствовала лишь знакомую тяжесть в груди. Она была благодарна ей – так намного проще уходить. Уинифред обогнула юношу, скорчившегося перед ней на коленях. Открыв дверь, она вышла в коридор, осторожно прикрыла ее за собой и бессильно опустила руку. В какой-то момент ее слух словно щелкнул, возвращаясь на место. Теперь она не слышала ничего, кроме сдавленных рыданий Теодора Дарлинга за закрытой дверью Малого кабинета. * * * Снова зарядил дождь. Уинифред вышла на крыльцо и подставила лицо острым колючим потокам воды. Ко лбу прилипли маленькие прядки. Не оглядываясь на дом, она подобрала подол платья и неторопливо спустилась по ступенькам. Куда ей идти? В квартирку на Харли-стрит? Нет, стоит Дарлингу хоть немного унять свою истерику, как он непременно туда наведается. В «Рассвет», в собственную маленькую грязную комнату? Уинифред содрогнулась при одной мысли. Нет, в нее она ни за что не вернется. К тому же этому идиоту хватит ума сунуться и туда. Ну и поделом – пускай хоть познакомится наконец с собственным папашей. Уинифред зашагала куда глаза глядят – тех денег, что у нее были с собой, не хватило бы даже на омнибус. Без шляпки ее волосы быстро намокли. Скрученные в пучок косы потяжелели от воды, струйки заливали глаза, и Уинифред брела по тротуарам почти вслепую, чувствуя себя совершенно беспомощной.