Он посадил ее на стол, смяв кольца кринолина, и Уинифред выдохнула ему в рот. Его пальцы нежно зарылись в ее распущенные волосы, словно боясь спутать их. Она одной рукой обвила его шею, а другой зашарила по столу, ища опору. Ладонь задела открытую чернильницу, та опрокинулась, и лужа растеклась по столу и руке. Уинифред ахнула и на секунду отодвинулась от Дарлинга. Краска капала с ее пальцев и черными овалами очертила ногти. Она перевела взгляд обратно на Теодора. Тот тяжело дышал, а его глаза, темнее всяких чернил, глядели на нее почти с мольбой. – К черту! – выругалась Уинифред и притянула Дарлинга к себе, грязными пальцами пачкая его воротник и шею. Целуя его, она вымазала ему скулу, щеку, волосы – теперь весь он был ею помечен. Теперь Уинифред уже не опиралась на стол. Теодор держал ее, а она вцепилась ему в волосы, жадно целуя губы, щеки, виски – все, до чего могла дотянуться. Дарлинг отвечал ей с не меньшей страстью, он так сильно стиснул ее талию, что она ощущала его пальцы даже через корсет. Ее желание было диким, свирепым; его – смелым и безотчетным. Теодор проложил цепочку поцелуев от ее рта к уху. Уинифред, затаив дыхание, слушала собственное стремительное сердцебиение. Дарлинг коснулся губами ее виска и прошептал: – «Краса, как пламень звезд, затмила небеса»[15]. Уинифред фыркнула и запрокинула голову, подставляя ему шею. – Даже сейчас ты умудряешься цитировать свои книжки? – Я никогда не сказал бы о красоте лучше, – пробормотал он, щекоча нежную кожу ее горла. Уинифред затрепетала и непроизвольно сомкнула пальцы на ткани сюртука на его спине. – Попытайся, – шепнула она. Он на мгновение умолк, а потом заговорил, не поднимая головы: – Ты прекрасна, как солнечный полдень. Как сверкающие ледяные капли. Ты так сияешь, что ослепляешь меня, и я забываю, зачем еще нужны глаза, кроме как для того, чтобы глядеть на тебя. И эта блестящая, совершенная, ослепительная красота – меньшее из твоих достоинств. И я знаю, что не сделал ничего, чтобы тебя заслужить. – Меня не надо заслуживать, – возразила Уинифред, чувствуя, как горят щеки. – Я не награда. Я твоя, этого недостаточно? Измазанное лицо Дарлинга порозовело. Уинифред почувствовала, как напряглись его пальцы на ее талии, и едва подавила дрожь от щекочущего чувства, прокатившегося по телу. Он наклонил голову, зарывшись пальцами в ее длинные светлые пряди, и снова поцеловал ее. В этот момент Уинифред с оглушительной, пугающей ясностью осознала, что с ней что-то не так. Она влюбилась в Теодора. * * * Этот тихий и уютный день они провели вдвоем. Уинифред заставила себя забыть о работе и о данных себе обещаниях и просто наслаждалась моментом совершенного, бездумного счастья. Они отмылись от чернил и потом пили чай, насмешливо глядя друг на друга поверх чашек и разговаривая о совершеннейшей ерунде, недостойной внимания. Затем они устроились на диване – сначала на внушительной дистанции друг от друга, но потом постепенно, будто невзначай, придвигаясь друг к другу. В итоге она положила голову Дарлингу на плечо, когда он обнимал ее и читал вслух свою любимую глупую пьеску. Впрочем, Уинифред больше внимания уделяла модуляциям его красивого юного мягкого голоса, нежели истории. – Чем она тебе так нравится? – спросила она, когда Теодор закончил читать и закрыл старую тонкую книжку в мягкой обложке. – Не знаю. Это забавная сказка о превратностях судьбы. – Он пошевелился, и Уинифред почувствовала на себе его взгляд. – Раньше я никогда не понимал, как можно полюбить в мгновение ока. Чтобы такое случилось, понадобится чудо, не меньшее, чем сок волшебного цветка. – Теодор замолчал, и Уинифред потерлась о его плечо щекой, давая ему знак продолжать. – Но когда я впервые увидел тебя, должно быть, угодил под чары короля фей. Уинифред фыркнула, но от его слов ей стало приятно. Теодор ни разу не говорил ей прямо о любви, но она знала о ней. Знала и то, что у нее самой появились к нему чувства. Но ему позволительна подобная глупость, а ей – нет. Под боком у Дарлинга было тепло и удобно. Ее начало клонить в сон. – Мне жаль Деметрия, – наконец сказала она. – Он ведь не влюблен в Елену по-настоящему. Это наваждение, морок. Из-за короля он вынужден всю жизнь быть очарованным ею, хотя любит другую. – Но ведь он счастлив! – пылко возразил Дарлинг. – Кого волнует, чары это или нет – это ведь настоящая любовь. – Он ослеплен этой любовью и не видит ее недостатков. – Неправда. Я думаю, настоящая сила сока волшебного цветка – это прозрение. Он видит ее всю, с ее достоинствами, недостатками, и за них же ее любит. К горлу Уинифред подступил комок. Она лишь надеялась когда-нибудь испытать то чувство, которое Теодор называет любовью, – слепое, преданное обожание. – Я рада, что ты так думаешь, – еле слышно ответила она. На улице смеркалось. Мерное, глубокое дыхание юноши ее успокаивало. Уинифред сосредоточилась на нем и сама не заметила, как провалилась в дрему. Но вскоре Теодор что-то произнес. Она все так же лежала у него на плече, но не разобрала слов. – Что-что? – сонно переспросила она. – Я сказал, что хочу поскорее покончить с этим. На нее будто вылили ушат ледяной воды. Чувствуя подступающую к голове панику, Уинифред сразу проснулась и распахнула глаза, но не шевельнулась. Ей вдруг стало тесно в новом, идеально подогнанном по фигуре платье. Он говорит о них? – О чем ты? – спокойно спросила она, хотя это стоило ей остатков силы воли. – Я о мистере Уоррене, разумеется. Все эти многомесячные стратегии – не по мне. Я хочу покончить с ним раз и навсегда. Уинифред пробрала дрожь облегчения, такая сильная, что даже Теодор, должно быть, ее почувствовал. Он, наверное, спишет ее на нервозность. Когда в голосе Дарлинга появлялись эти глухие металлические нотки, Уинифред переставала его узнавать. Она попыталась образумить юношу: – Но мы ведь делаем это не от скуки, Теодор. Иначе нам с ним просто не справиться. Ведь кто на нашей стороне? Старая кошелка из числа его бывших шпионок, фальшивомонетчица, светская леди и полупьяница-полукартежник. Мистер Уоррен же повязан с половиной города. – Но мы ведь можем обратиться в полицию, – возразил Дарлинг. – У нас на руках все его бумаги. Он владеет притонами, публичными домами – это ведь преступление. Удивительно, как можно дожить до девятнадцати лет – и быть настолько наивным? Уинифред села. У нее начался нервный тик, и она прижала к веку палец. – Полиция у него в кармане. Думаешь, он настолько глуп, чтобы угодить за решетку? Они прекрасно знают, что Уоррен преуспел в половине списка незаконной деятельности и активно осваивает другую. По-другому не сделать столько денег, сколько имеет он. К тому же теперь он завязан с крупными акционерами, которые не дадут ему увязнуть. Единственный путь – медленно подтачивать его авторитет, подрывать компетентность. Сделать так, чтобы никто не захотел иметь с ним дел. Понимаешь? Теодор заломил руки. Уинифред заметила, что чернильный отпечаток на его скуле не оттерся до конца и темнел, как синяк. – Но как нам это сделать? – с тихим отчаянием пробормотал он, вцепившись себе в волосы и глядя куда-то в пол. – На это уйдут годы. У меня нет столько времени. Я должен… Он запнулся, и Уинифред догадалась, что он думает о своей сестре Кэтрин. Она наспех начала сплетать волосы в косу, лихорадочно размышляя. Было ясно, что момент их спокойствия пришел к концу. – Нужно действовать исходя из того, чем мы уже располагаем. Во-первых, его семья. Неясно как, но мы этим воспользуемся. Может, Дейли что-нибудь еще знает. Ох, не хотелось бы его снова впутывать. И то дрянное письмо… Уинифред бросила взгляд на стол. Там, поверх кипы бесполезных бумаг, лежало злополучное письмо – то самое, с которого все началось. Бумага помялась, сгибы потемнели. Теперь оно было таким, каким ему и положено быть – грязным и бесполезным. Подумать только! А ведь Дарлинг заставил ее поверить, что письмо ему нужно; что он в самом деле знает, как его использовать. А в итоге единственным предназначением этого потертого клочка бумаги, ради которого Уинифред рисковала жизнью, оказалось то, что Уоррен не сумел им воспользоваться! Чтобы выплеснуть раздражение, она сжала правый кулак. Рука отозвалась острой чистой болью. Теодор краем глаза заметил ее движение. – Что ты делаешь? – нахмурившись, спросил он. Уинифред смутилась и быстро разжала руку. Дарлинг успокаивал ее своим присутствием, но она почти забыла о нем, обратившись к привычкам, которые предпочитала никому не демонстрировать. – Пустяки… Просто так. – Уинифред сбилась и отругала себя за паузу. – Помогает сосредоточиться. Взгляд Теодора скользнул к ее руке, и она поспешила спрятать ее за спину. Но он наверняка успел заметить красные полумесяцы от ногтей на ее ладонях. Он не бросил шутливой фразочки и даже не улыбнулся, а просто молча, без всякого выражения продолжал смотреть на нее. Озадаченная, Уинифред вслух сказала: – А что, если оно все-таки сослужит нам добрую службу? – Что именно? Уинифред не ответила, чтобы не сбиться с хода мысли, и его тон стал тревожнее и настойчивее: – О чем ты думаешь? Что-то не так? Она спрыгнула с дивана и без туфель, в одних чулках, бросилась к столу, схватила письмо и торопливо его перечитала. Компания рушится. Об этом говорили и на балу, и в послании, и сам Уоррен наверняка об этом догадывается. Но что, если из Индии придут совершенно другие вести? Не подтолкнет ли это его вложиться в цветущее предприятие? Сердце Уинифред заколотилось. Распечатав письмо, она разгладила на столе лист. Здесь ей даже не понадобится помощь Лауры. Если Уоррен клюнет на фальшивку, его убытки будут грандиозными! Это ли не то, чего хочет Теодор? Уинифред торопливо набросала текст нового письма, небрежно подделывая почерк капитана Томпсона – все равно Уоррену незнакома его рука. Вместо того, чтобы гневаться на Англию и ход компании, капитан ликовал и упрекал собеседника в недальновидности. Для красного словца Уинифред приукрасила Индию и нагруженные товаром корабли по своему вкусу. Увлекшись сочинением, она не услышала, как сзади к ней подкрался Дарлинг, и ощутила его присутствие только благодаря теплу его тела. – Ты копируешь его? – поразился он. – Зачем? Разве мистер Уоррен не думает, что письмо уничтожено? Уинифред обернулась к нему с сияющей улыбкой. Собственная идея казалась ей элементарной и в то же время гениальной. – Не копирую, а переписываю, – поправила она юношу. – Поверить не могу, что не додумалась до этого раньше! Ведь о содержании письма не знает никто, кроме нас с тобой, капитана Томпсона и виконта, так? В нем говорится, что Ост-Индская компания – гиблое дело. Понимаешь? Дарлинг с несчастным видом покачал головой. – Если честно, не очень, – признался он. – Если бы Уоррен прочел письмо, он не стал бы вкладываться в умирающее предприятие, – терпеливо разъяснила она. – Но он не прочел и все равно не вложился, а значит, ничего не потеряет. Но если он узнает из письма, что компания процветает… – Тогда он вложится! – закончил за нее Теодор и радостно улыбнулся. – И потеряет уйму денег, так?