– Я беспокоился об Уолтере. Во взгляде Изабеллы появилась озабоченность, она посмотрела в сторону входа. – Надеюсь, ты нашел его? Он снаружи? Иисус и все его святые, промелькнула у меня мысль. Она же ничего не знает. Ричард был еще во дворе, и сама Ифа не слышала доставленных нами новостей. – Фердия? – В голосе девочки послышалась резкая нота. – Он умер, госпожа, – сказал я мягко. – Убит. Порывистый вздох ужаса. – Мертв? – Да, госпожа, – сказал я и затем солгал: – Он умер быстро. Изабелла закрыла рукой рот, на глазах у нее выступили слезы. Она остановилась, пропустив нас вперед. Желая ее утешить, я наполовину обернулся, но писец пихнул меня локтем в бок, напоминая о более важном деле. Велев мне ждать перед помостом, писец скрылся в апартаментах графини. От резкого напоминания о моем положении – мне никогда не дозволялось пересекать эту границу – я помрачнел еще больше. Прошло немало времени, прежде чем показалась Ифа. Одетая в длинное голубое платье, с волосами, убранными под золотую сеточку, она излучала красоту и властность. Со мной она, однако, не поздоровалась – просто уселась и уставилась на меня, не моргая, своими зелеными глазами. Взгляд ее был сердитым. Стараясь как-то выйти из положения, я глубоко поклонился. – Госпожа! – Где ты был? Ифа говорила на французском, чего никогда не делала во время предыдущих наших бесед. Не зная, что сказать, поскольку мы оба хорошо знали ответ, я сглотнул. – Ну? – Ее голос хлестнул меня, как плетью. – С герцогом, госпожа, – пролепетал я. – Ты ранен? Как и Изабелла, графиня обратила внимание на отметины, покрывавшие мой гамбезон. – Нет, госпожа. Эта кровь… валлийца. Отлегло у нее на душе или нет, сказать не берусь. – Оставив нас без разрешения, ты нарушил свое слово. Щеки мои покраснели от стыда, взгляд уткнулся в сапоги. – Да, госпожа. Я сожалею. – Поначалу я подумала, что ты сбежал в Ирландию. Я поднял глаза. – Я бы никогда… – Не перебивай! – На щеках Ифы проступили небольшие алые пятна. Она по-настоящему сердилась. – Герцог снял осаду с Аска? – Да, госпожа. Валлийцы сбежали, как только мы пришли. Гадая о том, не стоит ли подробно рассказать про поход, я открыл рот, но строгий взгляд заставил меня умолкнуть. Мне не дали возможности объяснить причины, по которым я примкнул к войску герцога, а также упомянуть о проявленной мною храбрости. Чувствуя себя десятилетним мальчишкой, которому отец задает трепку, я выслушал приговор Ифы. Мне запрещалось покидать замок до дальнейших распоряжений. Никаких визитов в деревню, в таверну или в аббатство. Даже ристалище оказалось под запретом. Никаких уроков французского. Каждое утро я иду к майордому, и тот дает мне список поручений на день. Я сносил наказание молча, с ненавистью наблюдая за одобрительными кивками писца, появившегося за спиной у графини. Самый жестокий удар, как это часто бывает, приберегли напоследок. – Тебе ни при каких обстоятельствах не дозволяется разговаривать с леди Изабеллой. Пораженный, я поднял взгляд на Ифу, глаза которой все еще метали молнии. – Ты понял? – сурово спросила она. Возражения застряли у меня в горле. – Да, госпожа. – Нарушишь эти условия – брошу тебя в темницу. Ты уже знаешь, каково там. – Знаю, госпожа, – ответил я, и перед моим мысленным взором пронеслись неприятные сцены из прошлого. – Это все. Она коротко кивнула, давая понять, что я могу идти. Я еще раз низко поклонился и пошел прочь вместе с писцом, снова оказавшимся рядом. Изабелла слышала каждое слово. Безмолвная и несчастная, она смотрела, как я прохожу мимо. Я бросил на нее взгляд, в котором читалось: «Мы по-прежнему друзья», но заговорить не посмел, так как писец держался рядом. До двора было недалеко, сотни две шагов, но время тянулось так, будто я преодолел десять миль. Когда мы вышли во двор, казалось, что все смотрят на нас: солдаты на лестнице и конюхи у дверей конюшни, пьющие вино рыцари и плотник с охапкой досок на плече. Позже я смеялся над своей наивностью. Решение Ифы необратимо изменило мой мир, но, за исключением ее самой, Риса и двух моих приятелей из числа оруженосцев, никому в Стригуиле не было до этого дела. Следующим утром, вскоре после рассвета, я, все еще чувствуя себя как побитая собака, отправился на кухню с обычным намерением разжиться краюхой теплого хлеба. Там кипела бурная деятельность. Повара деловито крошили продукты и помешивали варево в котлах. Мясники с красными руками таскали части туш. Мокрые от пота слуги поддерживали огонь в обоих очагах. В одном на вертеле жарилась лань, в другом – упитанный теленок. Внутри клеток из прутьев томились живые птицы, несколько гусей были привязаны за шею к ножке стола. На лавках лежали зайцы и кролики, бекас, жаворонки и цапля. Из печей доносились соблазнительные ароматы: хлеб, а еще, надо полагать, пироги. Угадывались и запахи пряностей, корицы и гвоздики – с этими специями я впервые познакомился в Стригуиле. Краюх не оказалось там, где они лежали обычно. Я послонялся по кухне, стараясь быть незаметным, но на самом деле просто путался под ногами. Меня то и дело гоняли с места на место, бросая неодобрительные взгляды, когда мои пальцы, как бы невзначай, подбирались к котелку с испускавшей пар пшенной кашей или к кастрюле с цыпленком, приправленным шафраном. В итоге я устроился близ двери, решив дождаться, когда яства понесут в большой зал. Наконец один из поваров сжалился надо мной. Добродушный валлиец, коренастый и краснощекий, он частенько говаривал, что я напоминаю его сына, лучника в армии короля Генриха. – Эй, ирландец! – окликнул он меня. – Проголодался? – Еще бы! – У нас тут дел невпроворот, как видишь, – сказал он, но при этом поманил меня к себе. Я повиновался, в животе у меня урчало. – Это все к обеду? – спросил я. Графиня давала пир в честь избавления Ричардом замка Аск от осады. – Верно. Мне сказали: «Ничего не жалей. Не каждый день один из сыновей короля отправляется на войну ради Стригуила». – Он снял кусок материи, прикрывавший ряды маленьких свежеиспеченных пирожков. – С говядиной и луком. Угощайся. Я взял один, потом, с одобрения повара, второй. – Печально было слышать про юного Уолтера, – сказал он. Рот у меня был набит, и я просто кивнул. Потом, проглотив, сказал: – Тяжкую он принял смерть. – Слышал, что ему… Поморщившись, повар изобразил рубящее движение в районе паха. – Все так. – Это мерзко. Мерзко! Мы покачали головами, а я про себя пожалел, что дозоры, которые собиралась отправить графиня, поедут без меня. Мне оставалось лишь молиться, чтобы убийц Уолтера схватили, и я отдавал себе отчет, что эта молитва едва ли будет услышана. Перекрывая шум, прозвучал громкий вопрос, и повар засуетился. – Наелся? – Он засмеялся, когда я ухватил еще один пирожок. – А теперь проваливай, пока майордом не пришел. Он тебе уши надерет и мне заодно. Я закатил глаза, раздосадованный напоминанием о своем новом положении, которым майордом не замедлил воспользоваться. Накануне он с утра до ночи заставил меня бегать, исполняя поручения. Некоторое время спустя я понял, что многие из них были надуманными, но так как еще не отошел от выволочки, устроенной Ифой, то повиновался беспрекословно. Вот такое существование ждет меня в обозримом будущем, говорил я себе. Вьючное животное. Чернорабочий. Пленник, заточенный внутри Стригуила. Мне ни на грош не было дела до намечающегося пиршества.