Переговоры шли туго. Чувствовалось, что Рузвельт не хочет связывать себя слишком серьезными обещаниями, но и полностью отказываться от сотрудничества с СССР тоже не готов. Молотов же упорно гнул свою линию, продиктованную ему Сталиным еще в Москве, и, надо признать, местами делал это довольно убедительно. – Мистер президент, – терпеливо объяснял свою позицию глава советской делегации, – в Москве понимают, что сейчас Соединенные Штаты не воюют с Германией. Осознаем мы и то, что американский народ в своем большинстве не хочет войны в Европе, ведь ваши солдаты уже и так гибнут в сражениях на Тихом океане, которые пока складываются не в пользу США. Тем не менее, мы с вами – политики, которым наши народы вручили власть и ответственность за их судьбы, а это значит, что мы обязаны смотреть в будущее дальше, чем способны это сделать простые граждане наших государств. Несмотря на успехи последних месяцев, Советский Союз находится в исключительно тяжелом положении. Хозяйство страны в значительной мере разрушено. Часть нашей военной промышленности уничтожена или захвачена противником, а те заводы, которые мы успели эвакуировать в восточные районы страны, еще не способны в достаточной степени обеспечивать потребности фронта в оружии и военной технике. – Я прекрасно понимаю, с каким страшным врагом ведет войну СССР, – кивнул Рузвельт, – но поймите и вы меня, господин министр. В лице Японии Соединенные Штаты столкнулись с врагом, оказавшимся в разы сильнее, чем мы предполагали. Производственные мощности страны сейчас полностью задействованы для наращивания наших сил на Тихом океане. Кроме того, мы связаны договором о ленд-лизе с Великобританией, которая одновременно ведет войну и с Японией, и с фашистской Германией. Англичанам мы вынуждены поставлять оружие, иначе они не смогут помогать нам в войне с японцами. Для начала массовых поставок сырья и вооружений в Советский Союз, нам придется существенно нарастить выпуск военной продукции, а на это нужно время и дополнительные средства. – Мистер президент, Германия захватила почти всю Европу и интенсивно использует в войне промышленность своих союзников и оккупированных стран. Советский Союз не может в одиночку выстоять против такой мощи. Какое-то время мы еще, возможно, продержимся, но чудес не бывает, и фронт вновь начнет откатываться на восток. Я знаю, что вы дальновидный политик, иначе в условиях вашей выборной системы вы не удержались бы на этом посту столь долго. Думаю, вы понимаете, что произойдет, если сопротивление СССР будет сломлено. Все наши природные ресурсы и значительная часть промышленности окажутся в руках Геринга и его приспешников. Как долго смогут продержаться англичане, если все те немецкие дивизии, которые сейчас сражаются с Красной армией, окажутся в Северной Африке, Индии и Китае? Останется ли нейтральной в такой ситуации Турция? И, наконец, будет ли вам легче воевать с Японией, которая получит прямые поставки нефти, металлов и немецкого оружия через захваченную врагом территорию СССР? Все-таки Сталин не зря послал в Америку именно Молотова. Несмотря на редкостную упертость и неуступчивость, аргументировать свою позицию нарком иностранных дел умел. Вот и сейчас Рузвельта и его помощников, похоже, слегка проняло. Нет, заставить президента США в корне изменить свою позицию слова главы советской делегации, конечно, не могли, но вот зародить в его мозгу некие сомнения в правильности выбранного курса они были вполне способны. После слов Молотова в просторном кабинете повисла пауза. Рузвельт обдумывал услышанное. Я обратил внимание, что в ходе встречи президент США регулярно бросал на меня короткие взгляды, словно пытаясь по выражению моего лица понять, как я отношусь к словам Молотова и ответам американской стороны. Еще чаще в мою сторону посматривал Гарри Гопкинс – советник и единомышленник Рузвельта, недавно побывавший с визитом в СССР. – Господин министр, – наконец нарушил тишину президент, обратившись к Молотову, – в составе вашей делегации есть человек, чье мнение о военном противостоянии Советского Союза и Германии могло бы быть для нас весьма ценным. Насколько нам известно из советских газет, именно с его именем во многом связаны последние успехи Красной армии. С вашего позволения, я бы хотел услышать, что думает о возможном поражении СССР в войне генерал-лейтенант Нагулин. Молотов слегка замялся, подыскивая наилучшее решение. К такому повороту беседы он оказался не готов. Держать лицо нарком умел, но я и так прекрасно понимал, какие мысли посетили главу советской делегации. Меня он знал не то, чтобы очень хорошо, и моя молодость его явно смущала. Ожидать от меня взвешенных речей он не мог, и явно опасался, что я порушу столь тщательно выстроенную им линию переговоров. Думаю, он помнил мои не совсем стандартные высказывания по некоторым вопросам и боялся, что я и здесь, на высшем уровне, ляпну что-нибудь глупо-наивное, а ему потом придется это расхлебывать, и хорошо если вообще получится расхлебать. С другой стороны, вот так просто отказать президенту США в, казалось бы, элементарной просьбе, тоже было нельзя – на пользу взаимопониманию это точно бы не пошло. – Конечно, господин президент, – решился Молотов после несколько затянувшейся паузы. – В рамках своих полномочий товарищ Нагулин ответит на все ваши вопросы. Я внутренне усмехнулся. Про «рамки полномочий» это он хорошо сказал. Слова эти были предназначены не президенту, а мне и содержали очень простой посыл: «Не вздумай болтать лишнего!» – Мистер Нагулин, – Рузвельт остановил на мне внимательный взгляд, – Вы еще совсем недавно находились в самой гуще сражений. Москва, Ленинград, Крым, налет на Плоешти… Вряд ли кто-то лучше вас сможет оценить обстановку на фронте и способность Советского Союза сдержать, а возможно и обратить вспять продвижение вермахта. Так ли неизбежно поражение СССР, если он останется один на один с только что лишившейся своего фюрера Германией? Или, может быть, русский народ способен мобилизовать на борьбу все силы и все-таки добиться победы? Гаденький подходец. Я про себя даже поморщился. Рузвельт, человек, несомненно, умный и имеющий богатый жизненный опыт, мою молодость и максимализм, похоже, был не прочь использовать в своих целях. Ну как может молодой генерал, только что повышенный в звании за боевые заслуги, сказать в глаза потенциальному союзнику, что его армия не способна выстоять под ударами врага и добиться победы? Судя по слегка дрогнувшему лицу Молотова, он тоже понял, к чему идет дело. А вот кукиш вам с маслом, как как-то выразился сержант Игнатов. – Будь внимателен, тебя провоцируют, – неожиданно влезла со своим советом Летра. Ну да, спасибо, конечно. Я обязательно учту. – Мистер президент, вы совершенно правы в том, что советский народ демонстрирует исключительную волю к победе. Красная армия, безусловно способна разгромить вермахт. Это наглядно показали последние месяцы войны, – боковым зрением я увидел, как напрягся Молотов, а в глубине глаз Рузвельта проявилась едва заметная усмешка, – Однако, как руководитель страны, ведущей тяжелую войну, вы не можете не понимать, что одной только воли для достижения победы недостаточно. Мы справимся с немцами только в одном случае: если нашим бойцам и командирам будет чем воевать. Я потерял на этой войне много боевых товарищей и видел немало упущенных побед и тяжелых поражений, которых могло и не быть. Вермахт – отлично организованная и превосходно снабжаемая машина уничтожения, и достойно противостоять ей может только столь же отлаженный боевой механизм. У нас есть обученные бойцы, есть танки и артиллерия, но что может сделать даже самый опытный пехотинец или танкист, когда ему элементарно нечем стрелять? Да, мы достигли значительных военных успехов в конце прошлого и начале текущего года, но это стоило нам слишком дорого. Стратегические запасы исчерпаны, а пополнить их советская военная промышленность без крупных внешних поставок не способна. Еще немного, и нам будет просто нечем заряжать орудия и не из чего делать танки и самолеты, а вермахт быстро восстановится после понесенных потерь за счет новой мобилизации и бесперебойно работающей промышленности всей Европы. Думаю, вы понимаете, что при дефиците снабжения и невозможности восполнения потерь в боевой технике ни одна современная армия не сможет нормально сражаться. Поэтому я считаю, что слова товарища Молотова о возможном поражении СССР и вытекающих из этого последствиях совершенно обоснованы и не содержат никаких преувеличений. Усмешка в глазах Рузвельта погасла, а Молотов ощутимо расслабился. Пережитое им напряжение выдавала только выступившая на виске небольшая капелька пота. * * * Первый день переговоров закончился ничем. Вернее, определенные подвижки, безусловно, имели место, но пока советской делегации удалось лишь вызвать у американской стороны некий отвлеченный интерес к выдвинутым предложениям. В общем, при имеющемся раскладе хорошо было уже то, что нам не было сказано категоричного «нет». Убедить Молотова отпустить меня вечером погулять по Вашингтону оказалось непросто. Мне пришлось несколько раз подробно объяснить ему, зачем мне это нужно и почему не стоит опасаться того, что со мной попытаются вступить в неофициальный контакт, а даже наоборот, нужно создать для этого все условия. Если бы Молотов решал этот вопрос исключительно на свое усмотрение, он, наверное, запер бы меня в здании посольства и запретил покидать его под страхом расстрела, но, видимо, еще в Москве он получил на мой счет некие инструкции, и теперь в его голове боролись собственные представления о безопасности и секретности миссии с необходимостью предоставить генерал-лейтенанту Нагулину определенную свободу действий. – Товарищ нарком, – решил я все же выложить на стол последний козырь, – я ведь не предлагаю отправить меня одного в полную неизвестность без всякого контроля с вашей стороны. Маршрут моей прогулки мы согласуем заранее, и я совершенно не буду против, если на некотором разумном отдалении меня будут сопровождать товарищ Сивко и кто-нибудь из сотрудников посольства, хорошо знающий город. Когда я, как само собой разумеющееся, назвал фамилию Сивко, Молотов слегка приподнял бровь – теоретически, я не должен был знать, кто именно из членов делегации приставлен ко мне товарищем Берией в качестве негласного надзирателя, однако развивать эту тему нарком не стал и в конце концов дал добро на «прогулку». На улицах Вашингтона царила весна. Ничто здесь не напоминало о том, что где-то там, за океаном, идет страшная война, ежедневно перемалывающая тысячи, а то и десятки тысяч жизней. Город жил мирной жизнью. Наступал вечер, и деловая суета американской столицы постепенно сменялась атмосферой расслабленности, отдыха и развлечений, которые может позволить себе зажиточный гражданин США после трудового дня. Во всяком случае, так это выглядело в центре города, а на окраины я выбираться не планировал. Обнаружив небольшое кафе, которое мне порекомендовали в посольстве, я неторопливо вошел уютный зальчик и устроился за одним из последних свободных столиков в углу. Отсюда открывался приятный вид на улицу, постепенно погружавшуюся в сумерки, разгоняемые неоновыми огнями вывесок и желтоватым светом фонарей уличного освещения. Ни о какой светомаскировке здесь никто, естественно, даже не вспоминал. Английский я изучил еще на Лунной базе с помощью Летры, и теперь единственной моей языковой проблемой была необходимость скрывать свое владение им в совершенстве. Для Молотова и других членов делегации я придерживался версии, что кое-как владею английским на бытовом уровне. По легенде я изучил его основы еще до войны, благодаря усилиям своей немецкой родственницы, а потом нахватался лексики, немного позанимавшись самостоятельно перед поездкой. О моей феноменальной памяти всем заинтересованным лицам было известно, так что такая версия особых подозрений не вызвала. Совсем юная и довольно симпатичная официантка появилась у моего столика спустя несколько секунд. – Добрый вечер, мистер. Вы уже определились с заказом? У нас есть замечательный бразильский кофе, а если хотите поужинать, я могу принести вам меню. Я попросил чашку кофе с каким-нибудь легким печеньем и удобно устроился в кресле, разглядывая вечерний город. На мне был обычный костюм, в каких ходили многие американцы с достатком несколько выше среднего, и я ничем не выделялся из толпы обывателей, желающих праздно провести вечер. Если я не ошибся в своих предположениях, долго сидеть за столиком одному мне не придется. В том, что за перемещениями всех членов советской делегации установлено наблюдение, я ни секунды не сомневался, и упускать возможность побеседовать с заинтересовавшим их человеком в неформальной обстановке американцы вряд ли бы стали. Они появились минут через двадцать. Довольно оперативно, если учитывать уровень политика, вошедшего в кафе в сопровождении молодой и весьма привлекательной спутницы. Гарри Гопкинс не стал устраивать спектакль со случайной и неожиданной встречей. Американцы улыбнулись мне еще от входа и неспешно направились к моему столику. – Не помешаем? – с едва уловимым акцентом спросила девушка, когда я поднялся им навстречу. – Ни в коем случае. Я как раз немного заскучал и буду только рад приятной беседе. Прошу вас, – я сделал жест в сторону свободных кресел. – Мое имя Лиз. Гарри кое-что рассказал мне о вас и попросил в этот вечер составить ему компанию и заодно помочь вашей беседе – к сожалению, русским он владеет не так хорошо, как ему бы хотелось. Как я могу называть вас? – Петр. Раз наша беседа проходит в неофициальной обстановке, этого будет вполне достаточно. Лиз перевела мой ответ Гопкинсу, и тот кивнул, еще раз улыбнувшись. – В таком случае, пусть я тоже буду просто Гарри. Как вам Вечерний Вашингтон? – Я успел отвыкнуть от мирной жизни, а здесь все так, будто никакой войны нет. Забытое ощущение. – Так только кажется на первый взгляд, – качнул головой Гопкинс, – на самом деле после Перл-Харбора многое изменилось, но это сразу может заметить только человек, проживший в нашей стране не один год. Политику и его спутнице тоже принесли кофе, и когда официантка удалилась, Гопкинс решил перейти к тому, ради чего он решил потратить свой вечер на общение с русским генералом. – Петр, скажу вам честно, из всей русской делегации вы единственный, кто вызвал у президента, да и у меня тоже, искренний интерес. Господин Молотов – обычный советский политик высокого уровня. Его цель и задачи предельно ясны. Другие члены миссии – не более чем просто помощники и консультаны, а вот с вами все далеко не так очевидно. Мне кажется, вам есть что сказать нам именно в таком, неофициальном, порядке. – Вас интересует что-то конкретное? – я решил немного подтолкнуть американца и заставить его более четко обозначить предмет своего интереса. – Ну, для начала, мне бы хотелось понять, зачем Сталин отправил вас в США. Вы ведь не планируете возвращаться в СССР вместе с Молотовым? – Совершенно верно. В этом нет никакого секрета. Я задержусь здесь на какое-то время и приму участие в работе нашей торговой миссии. – Петр, но ведь вы – боевой генерал, а не дипломат, и уж тем более не специалист по международной торговле. – Думаю вы в курсе, Гарри, что я обладаю не только чисто военными знаниями. В США меня интересуют, станки, сырье, технологии и квалифицированные специалисты, способные наладить в СССР серийное производство высокотехнологичного оружия. Я хорошо представляю, что именно нам нужно и нахожусь здесь именно для того, чтобы организовать процесс поставок и найм специалистов. Соединенные Штаты – страна свободного рынка, и я надеюсь, никто не станет препятствовать мне в размещении заказов на американских предприятиях. – Наши заводы загружены правительственными контрактами, и боюсь, ваши заказы не будут иметь перед ними приоритета. – Во многом это зависит от цены, не так ли? – Лишь в какой-то мере. Разрыв контракта с правительством чреват далекоидущими последствиями, а свободных производственных мощностей у наших промышленников нет. Конечно, если вы предложите крупный заказ и хорошую цену, они постараются быстро создать новые производства, но ведь финансовые ресурсы СССР ограничены, иначе для вас не было бы столь критично присоединение к соглашению о ленд-лизе. – Одно другому не мешает. Решение вопросов финансирования поставок тоже входит в круг моих задач. – Вот как? Это неожиданно. И как же вы планируете подойти к решению этой проблемы? – Правительство СССР выделило мне средства для инвестиций в промышленные предприятия Соединенных штатов, включая приобретение и продажу акций на Нью-Йоркской фондовой бирже. – Вы специалист по биржевой торговле? – Гопкинс не смог скрыть удивления. – С вашего позволения, Гарри, я не буду вдаваться в детали. Думаю, будет достаточно, если я заверю вас, что у меня найдутся достаточно опытные и квалифицированные консультанты. – И о какой же сумме инвестиций идет речь? – Два-три миллиона долларов. – Для частного лица это серьезная сумма, но для страны, нуждающейся в массовых поставках сырья и военной техники этого совершенно недостаточно. – Это лишь начальная сумма. При грамотном управлении ее можно преумножить. – Или потерять, – Гопкинс остро взглянул на меня. – Вы молоды, Петр, и вряд ли хорошо представляете себе, с чем вы столкнетесь на бирже. Вы не видели, что творилось здесь в двадцать девятом. Я примерно представляю себе, какой уровень доверия вы должны иметь у руководства СССР, чтобы оно выделило вам столь значительную сумму в условиях крайнего дефицита средств. Конечно, это не мое дело, но я бы рекомендовал вам задуматься о том, какая судьба ждет вас дома, если эти деньги будут безвозвратно потеряны, а такой исход, поверьте мне, вполне вероятен. – Благодарю за совет, Гарри. Я услышал ваши слова и буду предельно осторожен. Однако, отступать мне уже поздно. Советскому Союзу нужно новое оружие, и я не могу обмануть ожидания руководства страны. – То есть в успех Молотова в переговорах с нами вы не верите? – Верю, и сейчас объясню, почему. Но я уже говорил, что одно другому не мешает. Моя миссия – это моя миссия, а наши переговоры – дело совершенно особое и тоже исключительно важное для моей страны. – Любопытно, – кивнул Гопкинс, – продолжайте, Петр, я заинтригован. – Гарри, это уже звучало на официальных переговорах, но я бы хотел еще раз донести до вас один очень важный момент: советский народ и правительство нашей страны искренне поддерживают борьбу Соединенных Штатов с милитаристской Японией. Я хочу подчеркнуть, что это не просто слова. Мы не забыли позор Цусимы и территориальные потери, понесенные нашей страной по итогам русско-японской войны девятьсот пятого года. Япония – наш исторический враг. Мы уже воевали с регулярными войсками императора у озера Хасан и на Халхин-Голе, а в Китайском небе наши летчики-добровольцы три года сражались с японскими пилотами, бомбили Тайвань, авиабазу под Шанхаем и мосты через Хуанхэ, отражали налет японских бомбардировщиков на Ухань и топили их корабли на реке Янцзы. – Все это так, – задумчиво произнес Гопкинс, но в сороковом году Советский Союз свернул военную помощь Китаю, и ваши добровольцы вернулись домой. – Над СССР нависла угроза войны с Германией, и в этих условиях провоцировать Японию было бы крайне недальновидно. Кроме того, у нас возникли разногласья с правящими кругами Китая, так что все сложилось одно к одному, однако, все можно вернуть назад, причем на качественно новом уровне. Вряд ли вы услышите это от товарища Молотова, но я могу сказать вам, как потенциальному союзнику, что правительство Советского Союза готово рассмотреть ряд вариантов участия Красной армии в войне с японским агрессором. Спектр возможностей здесь весьма широк: от возобновления военной помощи Китаю и участия в войне исключительно советских добровольцев до прямого открытия второго фронта против Японии на Дальнем Востоке. – Такие слова от советских дипломатов раньше никогда не звучали, – Гопкинс неплохо владел собой, но было видно, что мое заявление произвело на него впечатление. – А мы ведь и не ведем сейчас официальные переговоры, Гарри. Мы сидим в частном кафе за чашкой кофе и мило беседуем в кампании прекрасной дамы, – я улыбнулся и кивнул Лиз, – Кофе, к слову, весьма неплох. Давно не пил ничего подобного. Такая форма общения располагает к несколько большей откровенности, чем встреча на высшем уровне, не находите?