– Герр генерал-полковник, на связи командующий одиннадцатой армией! – дежурный связист отвлек Рихтгофена от невеселых размышлений. – Герр командующий? – Рихтгофен собрал волю в кулак и постарался, чтобы его голос звучал уверенно. – Да, Вольфрам, это я, – совершенно неожиданно для летчика Манштейн назвал его по имени. Ладно бы это произошло в разговоре один на один, но ведь командующий сейчас находится в своем штабе среди других офицеров. А еще Рихтгофену очень не понравился голос Манштейна… – Операция прошла совсем не так, как я рассчитывал, – решил не тянуть с неприятным докладом Рихтгофен. – Мы отправили на дно два русских корабля. К сожалению, лишь эсминцы. Линкор, крейсер и еще несколько эсминцев получили повреждения, но смогли уйти. К сожалению цену за эти успехи пришлось заплатить просто чудовищную. Боюсь, я больше не смогу столь же эффективно поддерживать наступление ваших наземных войск. По предварительным подсчетам на аэродромы не вернулись двести десять пикирующих бомбардировщиков и пятьдесят семь истребителей. – В других обстоятельствах я бы сказал, что мы с вами пережили в эти сутки настоящую военную катастрофу, – голос Манштейна звучал странно. Рихтгофену даже показалось, что командующий растерян и не знает, как ему сказать нечто важное, ради чего он, собственно, и позвонил в штаб четвертого воздушного флота. – Что случилось, герр генерал-полковник? – Пришло срочное сообщение из генштаба сухопутных войск от генерал-полковника Гальдера, – словно пересиливая себя выдохнул в трубку Манштейн. – Сегодня рано утром при перелете из Берлина в Полтаву личный «кондор» Фюрера взорвался в воздухе. Все, кто находился на борту, погибли. В это невозможно поверить, но Адольфа Гитлера больше нет. В столицу введены войска, проводятся массовые аресты. Абвер сцепился с Гестапо. Происходит что-то ужасное. Мне приказано прекратить наступательные действия и удерживать занимаемые позиции любой ценой. Боюсь, в свете случившегося, наши с вами проблемы окажутся мелкими и незначительными неприятностями. * * * Информацию об успешном покушении на Гитлера я получил от Летры еще до начала атаки на эскадру Зиновьева, однако к тому моменту, когда наш с Кудрявцевым Пе-2 приземлился на аэродроме под Новороссийском, никто из командования Крымского фронта, да и из руководителей СССР, об этом событии еще не знал. В том, что за смертью немецкого диктатора последует целый каскад важных событий я ни секунды не сомневался. Тем не менее, пока мне оставалось только ждать, когда сведения о гибели Гитлера доберутся до руководства страны, и оно начнет на них как-то реагировать. Мехлис нашел меня через пару часов после возвращения эскадры в Новороссийск. К этому моменту я уже успел отправить в Ставку телеграмму с кратким докладом об операции. Ответа пока не было. Видимо, генштаб и лично товарищ Сталин переваривали полученную информацию. – Лидер «Харьков», эсминец «Способный», тридцать семь не вернувшихся на аэродромы истребителей, серьезные повреждения на линкоре и крейсере, – неторопливо произнес армейский комиссар. – Не слишком ли высокая цена за ночной обстрел позиций немецкой танковой дивизии с не вполне ясными результатами? – Товарищ армейский комиссар первого ранга, поинтересуйтесь у каперанга Зиновьева и командования ВВС, сколько сегодняшним утром было сбито немецких бомбардировщиков, – объяснять что-либо Мехлису у меня не было ни сил, ни желания. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это немедленно лечь спать. – И свяжитесь с танковыми бригадами. Их командиры расскажут вам, что по каким-то неясным причинам сегодня в небе над ними нет самолетов с черными крестами на крыльях. – Генерал-майор, вы приказали каперангу Зиновьеву бросить поврежденные корабли и уходить. Лидер «Харьков» можно было спасти. – Да, это был мой приказ, и я готов ответить за него перед руководством страны, но не перед вами, товарищ армейский комиссар первого ранга. Прошу меня извинить, меня ждут дела. – Не так резко, генерал-майор, – на лице Мехлиса я неожиданно увидел подобие улыбки, – На самом деле я искал вас совсем по другому поводу. На мое имя поступила телеграмма из Москвы. Привезенные воздушными разведчиками снимки оказались очень качественными. Я бы даже сказал, на удивление качественными для тех условий, в которых они были сделаны. С результатами утреннего боя нам еще предстоит разобраться, но с успешным уничтожением немецкого сверхтяжелого орудия я могу вас искренне поздравить уже сейчас. И можете не сомневаться, в Главном политуправлении найдут достойное применение сделанным вами фотографиям. Глава 7 Эшелоны со спецбоеприпасами прибыли в Новороссийск на следующее утро. Железнодорожники, похоже, совершили изрядный логистический подвиг, сократив срок доставки более чем на сутки. Впрочем, скорее всего это было достигнуто беспощадным разгоном с пути всех остальных грузов, как гражданских, так и военных. Как бы то ни было, крылатые ракеты и снаряды объемного взрыва для 305-миллиметровых орудий, наконец-то, оказались в моем распоряжении. Вице-адмирал Октябрьский, прилетевший из Севастополя разбираться, в каком состоянии оказался флот после массированной атаки вражеской авиации, бросал на меня крайне неодобрительные взгляды, но от открытой критики воздерживался. Поначалу гибель двух кораблей и повреждения, полученные линкором и крейсером, воспринимались Мехлисом и командованием Крымского фронта, как большая военная неудача и провал операции, однако, как только стал понятен размер нанесенного противнику ущерба, их мнение изменилось. Показания восьмидесяти двух выловленных из моря немецких летчиков однозначно подтверждали мои слова об уничтожении более чем двух с половиной сотен самолетов противника, а захваченные вчерашней ночью пленные из двадцать второй танковой дивизии утверждали, что огонь кораблей Черноморского флота нанес их соединению серьезные потери. Кроме того, обстановка на фронте изменилась коренным образом. Немцы отошли на исходные позиции, с которых начинали наступление, практически без боя сняв блокаду Феодосии. Самолеты Рихтгофена появлялись в небе крайне нерегулярно, причем в основном это были небольшие группы «мессершмиттов», пытавшиеся помешать ударам советской авиации по опорным пунктам и колоннам снабжения немецких дивизий. Москва довольно долго молчала. Там, видимо, тоже собирали информацию и проверяли полученные сведения, но в итоге все же прислали поздравление с успешно проведенной операцией. Конечно, два ушедших на дно боевых корабля и триста погибших моряков стали для Черноморского флота ощутимыми потерями, но руководство страны посчитало их полностью оправданными с точки зрения военной целесообразности и достигнутых результатов. А вот о смерти Гитлера в Ставке до сих пор не знали. Какие-то сведения о том, что в столице противника творится нечто непонятное, до руководства СССР наверняка дошли, но точных данных не было, и Сталин, судя по всему, решил дождаться прояснения ситуации. В боевых действиях возникла неопределенная пауза. Немцы никакой инициативы не проявляли. О наступлении они, похоже, уже не думали. Вместо этого противник закапывался в землю, укрепляя свои позиции и готовясь любым способом не дать армиям Крымского фронта прорваться в центральную часть Крыма. Под Севастополем наблюдалась точно такая же картина. Лишившись ядра своей осадной артиллерии, немцы решили отказаться от штурма и ограничились блокадой города с суши. При этом они явно опасались удара со стороны гарнизона Севастопольского оборонительного района и всерьез готовились к его отражению. Несмотря на пассивность противника, Крымский фронт к наступлению был тоже не готов. Танковый контрудар во фланг прорвавшимся немецким частям привел к ощутимым потерям, и без пополнения и отдыха танковые бригады вряд ли смогли бы продолжить движение вперед. В общем, Королев со своими «изделиями К-212» прибыл очень вовремя. У меня как раз освободилось время для того, чтобы с толком их применить. Воспользовавшись прилетом Октябрьского в Новороссийск, я договорился с ним о встрече, на которую пригласил еще и Мехлиса. Генерала Козлова я звать не стал, поскольку в созревшем в моей голове плане его войска задействованы не были. – Опять набег? – выслушав мое предложение, вице-адмирал посмотрел на меня с откровенным подозрением. – Нужно отдать вам должное, товарищ генерал-майор, во вчерашней операции вы обеспечили достойное прикрытие кораблям эскадры Зиновьева, однако «Харьков» и «Способный» в Новороссийск не вернулись. Если мы будем терять корабли такими темпами, через несколько месяцев Черноморский флот прекратит свое существование. – В этот раз чрезмерного риска не ожидается, – заверил я Октябрьского. – Эсминцам не придется подходить к румынскому берегу ближе, чем на сто километров. На позицию для пуска ракет мы выйдем за два часа до рассвета. После залпа корабли сразу лягут на обратный курс и до восхода солнца успеют пройти более ста километров. Если все сработает штатно, уверяю вас, румынам и немцам станет не до поиска наших кораблей, да и считать, что удар нанесен именно с воды у них не будет никаких оснований. Конечно, я мог просто приказать вице-адмиралу, но делать этого мне не хотелось. Человек, внутренне убежденный, что приказ ошибочен, обычно подсознательно настроен на отрицательный результат его выполнения. Поэтому я решил привести еще один аргумент: – Проектом К-212 предусмотрен вариант воздушного пуска изделия, но, к сожалению, эта схема еще не отработана. Дальность полета ракеты – четыреста километров, а от Севастополя до цели – шестьсот. Поэтому остаются только корабли. К сожалению, товарищ вице-адмирал, у меня просто нет выбора. Да и отработать пуск крылатых ракет с эсминцев будет совсем не лишним. Думаю, вы понимаете, какие возможности это оружие открывает перед флотом. – Хорошо, – сдался Октябрьский, – Сейчас к выходу в море наиболее готовы эсминцы седьмой серии, не участвовавшие во вчерашней операции. Можете доставить ваши изделия на «Сообразительный» и «Свободный». Команды окажут вашим людям содействие в монтаже пусковых установок. Сколько времени вам потребуется? – Опыта размещения ракет на кораблях у нас нет, но думаю, часов за двенадцать можно справиться. – Я так понимаю, генерал-майор, меня вы пригласили не просто послушать вашу беседу? – присоединился к разговору Мехлис. – Само собой, товарищ армейский комиссар первого ранга. Если я правильно понял, фотографии, сделанные во время предыдущего вылета ночных разведчиков, в Главном политуправлении оценили достаточно высоко. Думается мне, в этот раз я могу предложить вам кадры не хуже. Правда теперь все нужно будет согласовать более тонко, но опыт уже есть, и я уверен, это вполне осуществимо. – Что потребуется от меня? – Как и в прошлый раз – три «пешки» в варианте ночного разведчика и полный комплект фотоосветительных бомб. Разведчиков, поведу я. Взлетать будем с Херсонеса за час до выхода эсминцев на позицию для стрельбы. Ну и, естественно, во всем, что нужно будет сделать с фотографиями после нашего возвращения, я тоже полностью полагаюсь на вас. – Хорошо, разведчики у вас будут, – кивнул Мехлис. – Кстати, завтра мне обещали доставить самолетом из Москвы триста экземпляров газеты «Правда» и двадцать тысяч листовок, изготовленных с использованием фотографий вашей атаки на немецкое сверхтяжелое орудие. Думаю, вам будет интересно на них взглянуть. * * * Полковник Альфред Герштенберг имел репутацию одного из лучших специалистов по организации противовоздушной обороны, поэтому защиту румынских нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов в окрестностях города Плоешти немецкое командование поручило именно ему. Этот нефтеносный район обеспечивал почти треть потребностей Германии в горючем, и средств на его защиту от воздушных атак немцы не жалели. Летом сорок первого года, почти сразу после нападения Германии на СССР, советская авиация предприняла несколько попыток бомбить Плоешти, но самолетов для этой цели было выделено совершенно недостаточно. Тем не менее, как минимум, один удачный налет все же состоялся. Подожженные нефтехранилища и разрушенные заводские корпуса заставили немцев крепко задуматься о том, как обеспечить безопасность столь важного для них объекта, и ПВО Плоешти была значительно усилена. Теперь небо над городом и заводами защищали восемьдесят тяжелых и сто шестьдесят легких зенитных орудий. На аэродромах в окрестностях Плоешти базировались немецкие и румынские истребители, готовые в любой момент отразить дневной налет бомбардировщиков противника, а на случай ночной атаки силы ПВО располагали аэростатами заграждения, десятками зенитных прожекторов, радиолокаторами и звукоулавливающей аппаратурой. Для дополнительной защиты нефтепромыслов по приказу Герштенберга силами румынских рабочих и советских военнопленных в нескольких километрах от реальных объектов было построено множество муляжей заводов, нефтехранилищ и даже городских кварталов. Эта масштабная деятельность полностью изменила вид местности с воздуха. Настоящими в этих фальшивых постройках были только защищавшие их прожектора и зенитки. Муляжи должны были служить приманкой для ночных бомбардировщиков противника. Уже больше полугода район Плоешти не подвергался ударам с воздуха, и полковник Герштенберг был вынужден бороться с расслабленностью своих подчиненных. В отличие от солдат, он неплохо знал, какие, мягко говоря, тревожные события происходят в Северной Африке и на Восточном фронте, и не сомневался в том, что рано или поздно либо англичане, либо русские вспомнят об уязвимом месте германского Рейха и предпримут новую попытку бомбардировки вверенного ему объекта. Поэтому полковник не давал своим людям забывать о том, что совсем недалеко идут жестокие бои и изводил их тренировками и чуть ли не ежедневными учебными тревогами, используя для имитации нападения транспортные «юнкерсы». За ошибки и халатность в несении службы Герштенберг жестко наказывал провинившихся, и вся система противовоздушной обороны Плоешти, от постов дальнего обнаружения вражеских самолетов до малокалиберных автоматических пушек ближней обороны была отлажена, как хорошие часы. Этой ночью, впервые за долгие месяцы, сигнал боевой тревоги прозвучал неожиданно не только для солдат полковника Герштенберга, но и для него самого, а это могло означать только одно – то, чего он так долго опасался, наконец, случилось, и к нефтепромыслам Плоешти приближаются вражеские самолеты. – Герр оберст, противник идет с востока, со стороны побережья. Цель групповая, но самолетов немного, – доложил дежурный офицер, как только Герштенберг пересек порог штаба. – А точнее? – поморщился полковник. – Ночь, герр оберст. Визуальное наблюдение пока невозможно, а радиолокаторы и звукоулавливатели дают лишь приблизительные данные. Противник идет одной группой от трех до восьми самолетов. Скорость четыреста пятьдесят. Расстояние сто сорок. Высота шесть тысяч. – Русские Пе-2? – Герштенберг удивленно приподнял бровь. – Судя по направлению и скорости, да, герр оберст. Видимо, взлетели из Севастополя. Четырехмоторных бомбардировщиков у противника там нет, и если это действительно Пе-2, то они действуют практически на пределе своего боевого радиуса. – Странно… – полковник не мог отделаться от какого-то нехорошего предчувствия. – И чего они хотят добиться такими силами? Они же просто не найдут цели при таком запасе топлива. – Может, разведка? – Группой самолетов? И опять же, чтобы что-то фотографировать ночью, нужно точно знать, где ты находишься и понимать, куда сбрасывать фотобомы, а иначе вся эта затея лишена какого-либо смысла. Резкий зуммер телефона прервал размышления полковника. – Новые цели, – доложил дежурный офицер, выслушав доклад поста дальнего обнаружения. – Заходят с юго-востока. Высота три с половиной. Скорость тысяча… На последних словах его голос ощутимо дрогнул. – Сколько? – не поверил услышанному полковник, и гауптман быстро заговорил в трубку, требуя перепроверить полученные данные. – Скорость тысяча пятьдесят, герр оберст, – медленно произнес офицер, – Дистанция сто. Через шесть минут они будут здесь. – Включить подсветку ложных целей! – Герштенберг зло сощурился. – Открыть заградительный огонь по данным звуковой разведки. Задействовать только зенитки и прожекторы в районах размещения муляжей. Кто бы это ни был, они как-то должны ориентироваться в темноте, и мы им в этом поможем! * * *