— Ублажать какую-то старую ведьму. — Хорошо. Пока дочки нет, пожалуйста, поподробней о ведьме. — Толик рассказывал, здоровая хромая дама, неглупая. Очень неопрятная. — Русская? — Да, русская. — И как он ее ублажал. — Он не рассказывал, но я думаю… Подошла Соня: — Я хочу еще мороженого. Светлана дала деньги. Та отправилась к продавцу. Светлана улыбнулась: — Она знает, что я ей не разрешу еще мороженого, но поняла, что мы хотим посекретничать, вот и воспользовалась. Маленькая, а уже хитрая. — Так что же по поводу ведьмы? — Ничего больше. Кроме, пожалуй, истории с машиной. Кто-то помял ее машину, и она попросила Толика ее починить. Толик сказал, что там была небольшая вмятина, в машину врезалась тележка из супермаркета, и он ее выправил за полчаса. Ведьма заплатила двести долларов. Он норовил мне дать пятьдесят. Знаете, нам суют за чулки. Но я ему деньги вернула. И посоветовала лучше самому платить за вино. Он отказывался, но другие девчонки, наши русские, его убедили. — Много пил? — Только один раз, когда были деньги. Но держался. А в других случаях максимум два бокала. Мы обычно выставляем клиентов на виски или шампанское, но не своих. — К вам приставал? — Они все пристают. А мы так, иногда… Не то чтобы из-за жалости, скорее из патриотизма. Знаете, у нас много латинок. Некоторые своим нехилым телом кормят целую деревню где-нибудь в Гондурасе. — Приглашал куда-нибудь? — А куда он мог пригласить. Ко мне домой нельзя, дочка. Так только, в особых случаях. А на природе…Уж увольте! — Змей боитесь? — Полиция все места, где на природе можно, знает. Простите, я забыла, что вы из полиции. Да и потом… Раньше четырех у нас не отлучишься. А до четырех высидеть он не мог, чтобы сидеть, надо платить… Так что смотрел и облизывался. — Наркотики употреблял? — Насколько мне известно, нет. — Какой он из себя? — Высокий, темноволосый. — Умный? — У нас они все пришлепнутые. — Когда вы видели его в последний раз? — Могу сказать точно. Третьего апреля. Это день, когда была убита Князева. — Вы не ошиблись? — Абсолютно точно. Это был вторник. А в понедельник второго апреля я взяла отгул и весь день переводила дочку в другую школу. Понимаете, какие-то люди обнаружили, что она математически одарена. И ее перевели в особую школу. Я еще смеялась: день назад и я бы не поверила, потому что было первое апреля… Абсолютно точно, третьего. Потому, что я рассказывала Толику о том, как возила Соньку в другую школу. — В какое время у вас был Толик? — Могу сказать точно. Он пришел к самому началу. Мы начинаем в семь. Он сказал, что Вадим велел ему не уходить из гостиницы, поэтому он посидит у нас недолго. — Когда он ушел? — Могу сказать точно. После моего второго выступления. То есть в девять часов. В девять часов. Стало быть, во время убийства Князевой Толик преспокойненько взирал на голых девочек и телевизор на покойницу не кидал. — Что он говорил про Вадима? — Ничего. Просто «Вадим» и все. Боялся его что ли! Соня обстоятельно уплетала мороженое и делала вид, что нас не слушает. — А что, Соня у вас действительно такая гениальная? — Представьте себе, девчонка, а математически одарена. Это ведь редкость. Вообще-то у нас в семье есть математики. Мой отец — учитель математики в средней школе. В Тамбове. Я ему помогаю. Вы знаете, сколько сейчас там получают учителя? Скоро куплю ему машину. — Он знает, чем вы занимаетесь? — Наверное, догадывается. Он умный. Кто ее знает… Может, и не врет! * * * На этот раз к телефону подошла мама. Я дала ей выговориться про балет, на котором они были накануне с папой. Потом рассказала про наркотик. Она сразу спросила: — Ты думаешь, опять «Мефистофель»? — Но ведь тогда все было кончено. Она немного подумала: — Ты знаешь… Отец твой считает, что история закрыта, но когда имеешь дело с таким наркотиком как «Мефистофель»… 4. История с тележкой — Итак, — резюмировал на следующий день Сэм, сидя рядом со мной в том же Starbucks кафе на Парк авеню. — Итак, некто Толик, фамилию которого мы, наверное, никогда не узнаем, сошел с русского корабля в Новом Орлеане и остался в Штатах. Перебрался в Орландо и здесь начал работать в парках на сборке аттракционов. Работал без документов. Потом появился скандинав. Теперь мы знаем, что его зовут Вадим. — Или, скорее всего, Вадим, — поправила я. — Скорее всего, Вадим, — согласился Сэм. — Этот Вадим познакомил его с Тамарой Солджер, она же Тамара Князева, женщиной шестидесяти пяти лет, русской. Вадим снял Толику гостиницу в Винтер Парке и однажды строго-настрого приказал ему сидеть в гостинице, никуда не отлучаться. Толик не послушался и пошел в стрип-клуб «Тропикана», где провел вечер с русской по имени Светлана. В это время Вадим убивает Князеву и возвращается в Орландо. Толик к тому времени вернулся из «Тропиканы». Вадим дает Толику снотворное, а когда тот засыпает, вешает его на крюке, симулируя самоубийство. Кто-то написал записку «Тамара, прости». Это не Вадим, мы сверяли почерк лица, написавшего записку, с почерком Вадима, заполнившего регистрационный листок гостиницы. — Скорее всего, писал сам Толик. — предположила я. — Он мог написать записку по другому случаю, до убийства Солджер. — Ты права, если, конечно, не замешано третье лицо. Что ты теперь намерена предпринять? — Искать магазин, около которого произошел инцидент. — Начинай около «Пабликса» в Кокоа-Бич. Это ближайший супермаркет от дома, где жила Солджер. Посмотри и другие. Если не найдешь, скажи нам, мы подключимся. Когда собираешься в Кокоа-Бич? — Прямо сейчас. Через час я уже была на площади, где располагался «Пабликс». Я показала кассиршам фотографию Князевой. Да, некоторые ее понят, она часто бывала в магазине. «Такая высокая, одно плечо выше другого. Хромает». Они знали, что ее убили, интересовались, как идет следствие. Но что касается инцидента с тележкой, нет, не помнили. Все, кроме одной: — Был случай с тележкой, месяц назад. Я не знаю, попала ли тележка именно в машину этой несчастной дамы. Но такой случай был. У магазина натуральных продуктов. На другом углу от нас. Но я слышала, что нечего серьезного не произошло.