— Ты с автоматом в авангарде. Я замыкающим. Шагом… Но шагом не получилось. И бегом тоже. Вдруг и разом невдалеке хлопнули выстрелы и в небе зажглись яркие осветительные ракеты, залив все вокруг ослепительно белым светом. — Вот это да! Мать твою!.. Пленники увидели недалекие хижины, экзотические «плетни», фигуры людей… И еще увидели колючую проволоку на высоких деревянных столбах. Со всех четырех сторон. И две крытые грузовые машины с установленными на их кабинах ручными пулеметами. С припавшими к пулеметам пулеметчиками. Глядящими на пленников сквозь мушки прицелов. Пытавшиеся совершить побег пленники никуда не прибежали. Они находились посреди огороженного забором плаца. Посреди маленького концентрационного лагеря. — Е-мое! Откуда здесь колючка взялась? — удивленно спросил Пивоваров. — Ее же не было! — Оттуда, откуда все берется! Сделали. Вначале нас в яму засадили, а потом столбы врыли и проволоку натянули. Дело-то нехитрое, — злобно ответил Кудряшов. — А мы, дураки, гадали, отчего у них решетка такая слабая. А они, оказывается, подстраховались. — А эти тогда зачем? — махнул рукой на поверженную охрану Кузнецов. — А эти для порядка здесь стояли. И для пригляда. Как надзиратели в тюрьме. Посмотреть — послушать — подать — принести. Оттого им и патронов не дали. Как и надзирателям. Ты, кстати, своего не сильно припечатал? — А что? — А то, что теперь за него спросить могут. По всей строгости… — Я вроде нет. — И я вроде… В единственную бывшую в заборе калитку бесконечной цепочкой вошли вьетнамцы. С автоматами наперевес. Они охватили пленников полукругом и уставили в них дула автоматов. Командир встал сбоку. — Кажется, они решили использовать эту яму по прямому назначению, — нехорошо сказал Кудряшов, — просто как яму .. Все напряженно замолчали. Вьетнамцы приблизились еще на несколько шагов, оттесняя пленников к краю. Они не говорили ни слова. И никак не выражали своего отношения к происходящему. Наверное, с точно такими же ничего не выражающими лицами они могли начать стрелять. Или умирать. — Ну и что дальше? — спросил, ни к кому не обращаясь, Пивоваров. Вьетнамцы показали на решетку. — Велят поднять решетку. — Зачем? — Чтобы удобнее нас туда было сваливать… Вьетнамцы еще раз показали на решетку. Пленники не пошевелились. Они не хотели уподобляться приговоренным, самим для себя копающим могилы. Командир что-то приказал. Крайний в шеренге вьетнамец подбежал к пленникам и, выставив автомат, упер его в голову ближайшего к нему американца. Командир еще раз показал на решетку. — Пугает. Гад! — сказал Далидзе. Вьетнамец оглянулся на командира. Тот кивнул. Вьетнамец нажал на курок. Раздался выстрел. Голова американца дернулась. И американца не стало. Вьетнамец приставил автомат к соседней голове. И оглянулся на командира. Командир еще раз показал на решетку. На этот раз пленники повиновались. Слишком страшны и неотвратимы были механические действия вьетнамского караула. Как у лишенной души электрической мясорубки. Которой все равно, что перемалывать… Пленники подняли и откинули решетку. Вьетнамцы, перехватив автоматы, взяли пленников в приклады. Били они не сильно, но точно. По наиболее уязвимым и болезненным точкам. Русские и американцы посыпались в яму. И друг на друга. Второй раз за несколько дней. Круг замкнулся. — Судя по всему, оргвыводы будут завтра. — Судя по всему, это будут последние в нашей жизни оргвыводы… * * * Утром «на улице» долго стучали молотки. По дереву. Стучали и стучали .. — Они что, виселицы колотят? — ломали головы узники. — Зачем им виселицы? Они же не европейцы. У них такой культуры казней нет. — А какая есть? — Ну не знаю… На кол сажать, в масле жарить, бамбук сквозь тело проращивать. Да ты сам скоро увидишь… — Скорее почувствуешь… И все замолкали. Думая об одном и том же: об остро затесанных кольях, кипящем масле и быстро растущем бамбуке. В обед еды не дали. — Не кормят. Значит, продукты зазря переводить не хотят. Значит… — А может, ничего это не значит! Кроме того, что не дают! — А почему же тогда не дают?! Постепенно стук затих. И тишина зазвучала еще страшнее. Еще час, два, три пленники томились в неизвестности, нервно шагая по периметру своей тесной земляной «камеры». Через четыре в яму спустили лестницу. — Ты и ты! — показал сверху вьетнамец на одного русского и одного американца. Выбранные жертвы слегка отшатнулись. Но вьетнамцы применили свой излюбленный прием — ткнули вниз два ствола и передернули затворы. — Один хрен… Все там встретимся, — безнадежно махнул рукой русский и шагнул на первую ступень лестницы. Следом за ним полез американец. Решетку захлопнули. Но лестницу не подняли. Эта оставленная на месте лестница настораживала не меньше, чем поставленная на площади дыба, чем гильотина с задранным вверх ножом. Если лестница осталась на месте, значит, та ушедшая пара — не последняя. Значит, за ней последует другая… Узники напряженно прислушивались к доносящимся с «улицы» звукам. Пытались понять по ним, что там, наверху, происходит. В какофонии достигающих дна ямы десятков различных шумов они пытались уловить самые главные — далекие крики своих товарищей. Или выстрелы. Или что-то еще, что позволило бы догадаться об их дальнейшей участи… Но не слышали ничего. Совершенно ничего! Наверху затараторили голоса. Звякнул засов. И решетка снова поднялась. — Ты и ты! — показали вьетнамцы. И снова один русский и один американец. — Ну все, ребята… Не поминайте лихом… Решетка захлопнулась. — Что же они делают? Сволочи! — Узнаем. Скоро узнаем. Все узнаем… — Ты и ты… Как на хорошо отлаженном конвейере. — Ты и ты…