— Скажи-ка, ты представляешь себе, какое летом солнце в Ницце? Я не сводил глаз с кремов. — Откуда мне знать? Люси перебирала бутылочки. Под широким кожаным браслетом, украшавшим левое запястье, ее рука светилась белизной. Вот что я обожаю в Люси. Что ее белая веснушчатая кожа и рыжие волосы так великолепно сочетаются с моей темной внешностью. — Ты ведь хочешь туда поехать? — спросила она. Она ничуть не тревожилась, задала вопрос нейтральным тоном. — Конечно, хочу, — ответил я. — Ты какой-то рассеянный. Она погладила меня по щеке, скользнула пальцами по груди. Осторожно поцеловала меня. — Ты чем-то огорчен? — Нет, — сказал я. — Вовсе нет. Она отодвинулась, но положила руку мне на плечо. — Ты ведь не допустишь, чтобы история Сары Техас заняла слишком много места? Люси желала мне добра, но меня все равно покоробило. Одна мама у меня уже есть, во второй я не нуждаюсь. — Разумеется, — коротко ответил я и встал. — Извини, мне пора в СИЗО. Крем мы обсудим попозже. Люси так и сидела на столе, пока я складывал бумаги в сумку, которую всегда носил с собой. — Вечером увидимся? — спросила она. — Я договорился выпить пивка со старым приятелем из полиции. — По поводу Сары Техас? — Просто выпить пивка. Она встала, когда я направился к двери. — Уже несколько дней прошло с тех пор, как мы встречались. — Мы виделись вчера. — Ты знаешь, о чем я, Мартин. Я был уже у входной двери. — Ты имеешь в виду, что мы давно не спали вместе. Когда я обернулся и посмотрел на нее, она улыбнулась: — Примерно так. Я криво усмехнулся. — Мне просто хочется зарядиться перед Ниццей. Увидимся позже. — Пока. Без всякой необходимости я громко хлопнул дверью. Возмущение обернулось разочарованием. Люси сделала свой выбор и теперь, хочешь не хочешь, должна с этим жить. Сама сказала, что нам не стоит быть вместе, что она не может жить с таким ненадежным человеком, как я. Каждый делает свой выбор, подумал я. А потом живет с последствиями. 12 Парнишке, с которым я второй раз встретился в крунубергском СИЗО, явно, как и Люси, трудно справиться с последствиями своего жизненного выбора. Чувствовал он себя определенно плохо. Так происходит со всеми, кто сидит под строгим арестом. Шведские законы об аресте ужасны и не идут ни в какое сравнение с существующими в мировых демократиях. Это известно всем юристам и всем полицейским. К сожалению, политики наши тоже об этом знают, но предпочитают ничего не предпринимать. Для меня это загадка. Выглядел парнишка хреново, весь какой-то замызганный. Интересно, чем он занимался. Отирался о стены камеры то передом, то задом? — Питаешься нормально? — спросил я. Он осунулся, под глазами залегли темные круги. — Ну да, — ответил он. Черт побери, людям, которые не умеют врать, лучше к вранью не прибегать. — Тебе надо есть, и не ради меня, а ради себя самого, — заметил я. Бросил сумку на стол. Открыл ее, достал принесенные бумаги. — Давай-ка еще разок обсудим случившееся. Видишь ли, кое-что в твоей истории не сходится. В ответ он опять напыжился. Что выглядело глупо, поскольку ему недоставало сил держать фасон. — Я ведь уже рассказал, как все было. И вы, черт побери, должны мне верить. Вы же мой адвокат. Я подавил вздох: — Ну да. Это я и без тебя знаю. И пришел сюда исключительно как твой адвокат. Я в самом деле стараюсь сделать свою работу хорошо. Но мне будет легче, если ты поможешь сделать ее еще лучше. Парень опустил глаза и сосредоточенно поскреб плечо. Стал таким же, как раньше. Испуганным и слабым. Вот этим и надо воспользоваться, ежу ясно. — Ну, начнем. Я прочитал свидетельские показания твоих дружков. Тех, что якобы ничего не запомнили. Глупости они болтают. Ни один из них не был настолько пьян, чтобы в памяти возникли провалы. Твои родители тоже удивлены. Не понимают, почему твои закадычные кореша не желают тебе помочь и не рассказывают, как все было. Ты же не бил того парня. Я видел, что он слушает, но на меня по-прежнему не глядит. — У меня такое впечатление, что они боятся, — спокойно сказал я. — В точности как ты. Он перестал судорожно скрести плечо, но все еще молчал. — Ты загремишь в тюрьму, — сказал я. — Тебе понятно, что это значит? Понятно, что происходит с человеком, сидящим под замком? Когда нельзя ни выйти наружу, ни делать, что хочется? Он посмотрел на меня, в глазах стояли слезы. Я покачал головой. — Зачем тебе такое? Ты ведь можешь этого избежать. Вот теперь он наконец-то заговорил: — Не могу я. — Чего не можешь? Парнишка молча плакал, повесив голову. — Не могу рассказать, что произошло. — Почему? — Потому что будет еще хуже. — Извини, как-как? Хуже? Хуже, чем загреметь в тюрьму? Хуже, чем вылететь из учеников? Клиент кивнул, слезы ручьем катились по худым щекам. — Рассказывай, — сказал я. — Рассказывай, что может быть хуже того, о чем говорил я. Я терпеливо ждал, когда парень по другую сторону стола заговорит. — Майя, — наконец прошептал он. — Кто? — Майя. Моя сестра. Ей пятнадцать, и у нее синдром Дауна. Я пытался понять. Может, он хочет сказать, что побои тому парню нанесла его умственно отсталая сестра? — Значит, Майя. Она была с вами в кабаке?