Точно так же, как тогда, когда я была ребенком. Глава 7 Корали Самоубийство. Настоящее Переодевшись в отеле, чувствую себя гораздо комфортнее в свободном летнем платье. Меня так и подмывает забраться обратно в постель и смотреть телешоу, но я не смогу выбраться отсюда, пока все эти дурацкие правила, установленные моим отцом, не будут соблюдены. Если сейчас возьму себя в руки, то к сумеркам шестеренки, которые нужно привести в движение, закрутятся, и вполне возможно, что я смогу убраться отсюда через пару дней. Уже восемь пропущенных звонков от Бена. Оставляю свой мобильный телефон на тумбочке у кровати в надежде, что батарея скоро разрядится. Пожилая женщина с синими ухоженными волосами, которая вчера зарегистрировала меня в моем номере, машет мне, когда я спешу через вестибюль. — Мисс Тейлор? О, мисс Тейлор? Сегодня вечером на закате у нас чудесный коктейльный фуршет. Мы будем очень рады, если вы присоединитесь к нам. Я улыбаюсь, качая головой. Замедляю шаг, но не останавливаюсь. — Звучит замечательно, но, боюсь, у меня другие планы. Но все же спасибо за приглашение. Женщина — Эллен Мэй, судя по ее бейджику — одаривает меня еще одной широкой улыбкой, но вижу выражение ее глаз. Наверное, она хочет спросить, почему я намочила все полотенца и оставила их на кровати. Вероятно, хочет знать, почему сегодня утром заказала обильный завтрак, с двойной порцией бекона, а потом не притронулась к нему. Даже к кофе. Весело машу ей рукой и выскакиваю из вращающихся дверей отеля. Сейчас уже почти три часа. Я выросла, бегая по лабиринту узких переулков в Порт-Ройале, провела свою юность до того, как умерла мама, пробираясь через болота и тростники, волоча палки вдоль бесконечных участков белого штакетника и катая марбл (прим. пер.: небольшая сферическая игрушка, обычно разноцветный шарик, изготовленный из стекла, глины, стали или агата) по всей длине мостков, наблюдая, как маленькие шары из цветного стекла падают через край в мутную воду внизу. Я знаю этот город, как свои пять пальцев. Знаю его виды, звуки, запах, атмосферу и все еще знаю каждое здание здесь. Католическая церковь Сент-Региса, пожалуй, самая известная местная достопримечательность. Ее сланцевый шпиль ни в коем случае не является самым высоким или самым величественным из церковных шпилей, но это самая высокая точка на горизонте Порт-Ройала, и ее колокола все еще звонят в полдень каждую субботу и воскресенье. Когда мама была жива, она обычно возила меня сюда по выходным, чтобы мы могли посмотреть, как молодые пары, одетые в костюмы и пышные свадебные платья, выбегают из высоких арочных деревянных дверей, уклоняясь от пригоршней риса и разноцветных конфетти. Они всегда спешили к своим украшенным машинам с надписью «молодожены» на задних стеклах, смеялись всю дорогу, и я помню, как думала о том, что от такого счастья люди, по крайней мере внешне, теряют всякий здравый смысл и разум. Скрипя зубами, еду в Сент-Регис. Не помню, чтобы рядом со старым каменным зданием была парковка, но когда въезжаю туда, то понимаю, что она здесь уже целую вечность. Три другие машины припаркованы на удалении друг от друга, их разделяют, по крайней мере, четыре или пять мест, и я чувствую себя обязанной придерживаться этого расстояния. Паркуюсь в самом дальнем конце, как можно дальше от всех остальных. Это кажется мне странным — по какой-то причине я бы подумала, что люди, паркующиеся на церковной стоянке, должны были бы все собраться вместе в знак солидарности или что-то в этом роде. Что-то вроде боголюбивого «дай пять» для владельцев транспортных средств. Оказывается, католикам не нравится мысль о том, что их краска будет поцарапана так же сильно, как и любому другому человеку. Нахожу священника в доме пастора, делающего отжимания. Его серая футболка промокла от пота, ноги босые, хотя у входа в дом стоят пара кроссовок для бега, с всунутыми в них носками. Он молод, около тридцати пяти лет. Я чувствую мозоли на его руке, когда он крепко пожимает мою. — Рад наконец-то познакомиться с вами, мисс Тейлор. Извините, обычно в это время дня в моих обязанностях наступает затишье. Это единственное время, когда я могу тренироваться. — Все хорошо. Священники тоже должны поддерживать форму. — Это звучит довольно забавно, поскольку подавляющее большинство священников, с которыми я встречалась, всегда имели избыточный вес и, вероятно, годами не наклонялись, чтобы забрать свои собственные газеты. — Сэм. Я хорошо знал вашего отца и сожалею о вашей потере, — говорит он. — Спасибо. Это очень любезно. — Быть сукой по отношению к священнику Сэму не входит в мои планы. Он улыбается одними глазами и, кажется, искренне переживает за меня. Обдать его холодом — все равно что пинать щенка. — Полагаю, вы здесь для того, чтобы организовать поминальную службу по вашему отцу. Малкольм вкратце изложил мне отрывки из Священного Писания, которые хотел бы, чтобы я прочел. Музыка, которая ему понравилась, тоже уже написана. — Отлично. Так что же именно требуется от меня? Священник Сэм пожимает плечами, все еще переводя дыхание после отжиманий. — Как только в морге дадут разрешение забрать тело, вам просто нужно будет договориться о дате. Обычно требуется около десяти дней, чтобы все организовать. — Десять дней? — Чувствую себя так, словно утоптанный коричневый ковер под моими ногами внезапно разверзся, и в земле образовалась зияющая дыра, которая пытается засосать меня. — Я не могу пробыть здесь десять дней. Сэм сдвигает брови, его карие глаза затуманиваются беспокойством. — Если есть что-то, что могу сделать, чтобы ускорить события со своей стороны, будьте уверены, я обязательно это сделаю. Обычно члены семьи стараются заблаговременно уведомить знакомых покойного, чтобы те могли организовать поездку. И флористы, поставщики провизии, персонал... на организацию всего этого требуется время. Не знаю, какой именно персонал, по мнению Сэма, мне понадобится для этого дела, но, похоже, он ожидает большого количества фанфар. — Что значит, в морге дадут разрешение забрать тело? — Ну, если бы ваш отец скончался от чего-то очевидного, — он пожимает плечами, — вроде сердечного приступа или пневмонии, это было бы довольно просто. Поскольку он был убит… Странный жужжащий звук начинает звенеть в моих ушах. Я вижу, как шевелятся губы священника, но ни черта не слышу из-за жужжания. Оно такое сильное и неистовое, что кажется, будто вот-вот превратит внутренности моей головы в кашу. Я поднимаю руку, останавливая Сэма на полуслове. — Простите, вы не могли бы повторить? Часть про убийство. Сэм бледнеет и распахивает глаза. — Вы разве не знали? — Мне позвонили и сообщили, что он скончался. Он был алкоголиком с тех пор, как помню. И я просто предположила… Сэм мотает головой из стороны в сторону, внезапно осунувшись. — Последние десять лет Малкольм был трезв, Корали. Конечно, я здесь всего три года, так что могу поручиться только за эти годы, но это то, что он мне сказал. Малкольм показывал мне жетон, который ему дали в Обществе анонимных алкоголиков. Нет, боюсь, что Малкольма зарезали. Его нашли лицом вниз на дороге у моста Палисейдс с кухонным ножом, торчащим из груди. — У моста Палисейдс? Сэм кивает. — Шериф Мейсон сказал, что он пробыл там недолго. Может быть, пару часов. Они все еще ищут преступника. Или преступников. Малкольм был крупным мужчиной. Я так удивлен, что полиция не позвонила и не сказала вам. Разве это не стандартная процедура? — Он выглядит искренне озадаченным, и мне почти жаль его. Я испытывала трепет подобных эмоций, пока он не сказал, где именно было найдено тело моего отца. Мост Палисейдс. Тот самый мост, на котором умерла моя мама. Было бы слишком большим совпадением, если бы на моего отца напали и зверски убили в том же самом месте, где умерла она. Что может означать только одно: он покончил с собой. Он сам воткнул этот нож себе в грудь в стиле Хари Кари, и полиция ничего не сказала бедному, ничего не подозревающему священнику Сэму по очень веской причине. Тем, кто покончил с собой, католические похороны запрещены. Людей, которые покончили с собой, нельзя хоронить в освященной земле. На одно мимолетное, ужасное мгновение я думаю о том, чтобы выложить все Сэму. Разрушение планов похорон моего отца вряд ли компенсирует годы страданий, через которые он заставил меня пройти, но это может заставить меня чувствовать себя немного лучше. Приоткрываю губы, мозг уже связывает слова вместе, но потом вспоминаю свою встречу с Эзрой и пункт, где я не получу вещи моей матери, если не окажу ему эту нелепую услугу, которую он так сильно хотел. Готова поспорить, что этот пункт все еще будет иметь значение, если Сэм откажется служить полуночную мессу для Малкольма. — Вау. Я действительно понятия не имела, — бормочу я. — Обязательно заеду в участок после того, как закончу здесь. — Не очень убедительно пытаюсь изобразить удивление, но Сэм все равно кладет руку мне на плечо и успокаивающе сжимает его. — Теперь Малкольм обрел покой, Корали. О нем больше не нужно беспокоиться. — Сэм не понимает, что мой отец, вероятно, танцует на горячих углях где-то к югу от библейской границы. Уверена, что Малькольм никогда не признавался в том кошмаре, через который он заставил пройти мою мать, а потом и меня, прежде чем нашел Иисуса и бросил бутылку. Если бы он это сделал, Сэм был бы немного более осведомлен о моем отношении к этому куску дерьма. Я делаю мысленную заметку позвонить Эзре и отчитать его за то, что не рассказал мне о самоубийстве. Сэм обнимает меня на прощание, что заставляет меня чувствовать себя немного неловко, и я ухожу, ощущая себя совершенно неудовлетворенной. Нужно так много сделать, чтобы завязать эту штуку аккуратным бантом и убраться отсюда к чертовой матери. Похоже, я застряну здесь по меньшей мере на неделю, даже если мне удастся поторопиться. Уже собираюсь открыть арендованный автомобиль и бросить сумочку на заднее сиденье, но замираю, внезапно охваченная всепоглощающим, парализующим страхом. Задняя часть стоянки, где я решила припарковать машину, выходит на кладбище позади церкви, и на залитом солнцем кладбище Каллан Кросс сидит в индийском стиле перед бледно-серым мраморным надгробием. Мне видно только его затылок, но я узнаю его абсолютно везде. Когда мы были подростками, он обычно подстригал волосы так, чтобы я могла провести рукой по их короткой колючести, слегка царапая ногтями, пока он таял от ласки. Но мне нравилось, когда он позволял им немного отрастать. Когда они был достаточно длинным, чтобы начать завиваться в густые темные пряди, которые всегда заставляли у меня зависть. Вот как сейчас. Его плечи стали шире, чем раньше. В семнадцать лет он был широкоплеч, но даже тогда было очевидно, что к двадцати годам он станет выше, крупнее и сильнее. Теперь я стою здесь, уставившись на его спину, и вспоминаю, как вонзала ногти в нее, когда мы впервые занималась сексом. Мне немедленно хочется забраться в арендованный автомобиль и убраться отсюда к чертовой матери, но какая-то болезненная, жестокая часть меня хочет, чтобы я страдала. Хочет, чтобы стояла у увитой плющом стены, отделяющей кладбище от парковки, и шпионила за ним, как извращенка. И я делаю это, опираясь локтями на крошащийся камень и скручивая пальцы в зелени, игнорируя тот факт, что мое положение неудобно, позволяя глазам упиваться видом моей родственной души. Мое сердце поет и плачет в равных долях. Каллан что-то говорит, его плечи двигаются вверх и вниз, когда он дышит глубоко и медленно, и мне жаль, что я не могу слышать, что именно он говорит. Есть только один человек, с которым он мог бы так спокойно разговаривать на кладбище, и это Джолин Кросс. На протяжении многих лет на меня накатывали волны горя из-за того, что так и не попрощалась с Джо. Она была еще жива, когда я бежала из Порт-Ройала, хотя часто была прикована к постели и едва могла долго стоять на ногах. Чувствуя, как к горлу подступает рыдание, позволяю ему расти и бурлить там, но не выпускаю наружу. В эти дни разрешаю печали гореть внутри моего тела, но никогда — снаружи. Это слишком тяжело. Слишком тяжело вспоминать. Слишком тяжело страдать. Слишком много всего нужно запихнуть обратно внутрь себя, как только я перестану чувствовать тоску. Каллан откидывается назад, опираясь на руки, которые упираются в траву позади него, и ловлю себя на том, что заворожена тем, как изгибаются крепкие и сильные мускулы на его руках. Мне кажется, что вижу черные линии татуировки, медленно поднимающиеся по всей длине его правого предплечья, но я слишком далеко, чтобы разглядеть как следует. Каллан часто просил меня рисовать на нем, когда мы были подростками. Часы, проведенные с высунутым изо рта языком, концентрируясь на кругах, каракулях и завитушках. Он был моим живым, ходячим и говорящим блокнотом, и, казалось, никогда не возражал. — Все в порядке, Корали? Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи при звуке голоса позади меня. Оборачиваюсь. Сэм все еще в тренировочном костюме, смотрит на меня, приподняв одну бровь. Он был полон соболезнований и предлагал свою помощь в доме пастора, но теперь, когда поймал меня шпионящей за людьми на кладбище, выглядит немного раздраженным. Думаю, в этом он прав. — Простите. Просто перевожу дух, прежде чем вернуться в машину, — говорю я, пожимая плечом, пытаясь сделать вид, что не просто сверлю дырки в спине Каллана Кросса. — Здесь так спокойно. Умиротворенно. Учитывая все, что происходит в данный момент, мне просто нужна была минута покоя, чтобы собраться с мыслями. Похоже, Сэм мне почти верит. По крайней мере до тех пор, пока не раздается голос Каллана, отдающийся эхом в небольшой лощине, образованной высокими деревьями, обрамляющими кладбище по периметру. — Корали? Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как этот человек произносил мое имя, и все же сейчас мне кажется, что он произнес его только вчера. Ты должна остаться. Что мне сделать, чтобы ты осталась? Я инстинктивно сутулюсь, плечи подтягиваются к ушам. Сэм хмурится, глядя поверх моей головы, на того, кто кричал мое имя. Затем хмурится еще сильнее. — Вы знаете этого человека? — спрашивает он. Я отрицательно качаю головой. — Ну, он идет сюда. Мои руки лихорадочно двигаются, пытаясь вытащить ключи от автомобиля из сумочки. — Еще раз спасибо, что уделили мне время, Сэм. Я буду на связи с информацией из… Чья-то рука скользит по моему плечу, едва касаясь его, посылая сильную волну желания и боли через все тело. Когда мы были моложе, Каллан точно знал, как прикоснуться ко мне, чтобы я развалилась на части. Каждый день он мог заставить меня забыть обо всем, кроме него. Похоже, он не утратил этого навыка. — Корали Тейлор, — тихо произносит Каллан. — Я знал, что ты рядом. Я закрываю глаза. Перестаю дышать. Слышу, как Сэм представляется, и как Каллан говорит позади меня, его дыхание скользит по моей шее и обнаженным лопаткам. Он всегда был горячим. Похоже, это тоже не изменилось. Я чувствую исходящий от него жар, обжигающий меня, заставляющий крошечные волоски на моей шее и руках встать дыбом. — …моя мама. Там все выглядит великолепно. Спасибо, что так хорошо позаботились об этом месте, — Каллан говорит, но в его голосе слышатся отсутствующие нотки.