Каллан держит мое лицо в своих руках, яркие бриллианты свисают с кончиков его темных ресниц. — Мне очень жаль, Синяя птица. Мне так чертовски жаль. Знаю, что мы не планировали заводить ребенка. Знаю, что мы сами еще дети, но я бы позаботился о вас обоих. Поддерживал и любил вас обоих, несмотря ни на что. Позже, когда мы будем готовы, мы можем попробовать еще раз. Если захочешь. Если ты все еще хочешь семью со мной. Чувствую боль, исходящую от него, как свою собственную. Я была так напугана, когда узнала, что беременна, но рассказ Каллану изменил это. Он успокоил меня, впервые заставив почувствовать приятное волнение. Больше всего на свете хочу иметь от него ребенка, но теперь этого никогда не случится. Я знаю, что должна сделать, и это меня погубит. — Обед почти закончился, — говорит он, прислоняясь своим лбом к моему. — Ты сможешь прийти позже? Наверное, нам стоит еще немного поговорить об этом. Я говорю ему, что приду, и целую на прощание. Глава 20 Корали Прощание. Прошлое Кухня в доме Каллана безупречно чистая. В промежутках между школой, заботой о маме и баскетболом (Джо отказывалась позволить ему уйти) Каллану каким-то образом удается поддерживать здесь идеальную чистоту и порядок. Я слышу, как он наверху разговаривает с матерью, пока та кашляет и отплевывается. Ей так трудно спать большую часть времени. Некоторое время назад у нее развилась пневмония, как побочный эффект лечения рака, и хотя она в конце концов прошла, Джо так и не удалось избавиться от мучительного кашля, который мучает ее всякий раз, когда она ложится. Малькольм сегодня рано заснул. Он, казалось, был рад, что я вернулась в школу, и никто не спрашивал меня о том, почему его дочь отсутствовала или о слабом желтоватом оттенке синяков, которые скрывала на своем лице, и поэтому оставил меня в покое. Я все еще не распаковала сумку, которую собрала для поездки в Нью-Йорк, так что собрать вещи было просто. Бросила несколько лишних футболок в сумку и запихнула ее под кровать. Затем мне оставалось только сидеть на краю кровати и ждать наступления темноты. Я провела там три часа, гадая, уйдет ли Каллан со мной после того, как расскажу ему о том, что сделал Малкольм. Теперь, когда стою у него на кухне и слушаю, как он наверху разговаривает с Джо, мне совершенно ясно, что он не может уйти со мной. Это невозможно. Он нужен ей здесь. Она легко могла позволить себе нанять кого-нибудь, чтобы помочь по дому. Попросить медсестру из отделения неотложной помощи прийти к ней домой и искупать ее, дать ей лекарства и убедиться, что у нее есть все необходимое. Но у нее не было бы сына, и это будет самое жестокое, что могу сделать с этой женщиной. Самое жестокое, что я могла сделать с Калланом. Я не имею права поставить его в такое положение. Стою неподвижно очень долго, лямки сумки впиваются в кожу моей ладони, и я пытаюсь впитать все это. Образы и звуки в доме Кроссов стали для меня второй натурой, но скоро они станут не более чем воспоминанием. Никогда не смогу вернуться сюда. Больше никогда его не увижу. Я чувствую, как мое тело разрывается на части. Понятия не имею, как собираюсь пройти через это. Совершенно не знаю. Мне кажется несправедливым заставлять Каллана пройти через это, или себя, если уж на то пошло, но не вижу другого выхода из этой ситуации. С каждым месяцем мой отец становится все более непредсказуемым и злобным. Он не сможет остановиться и скоро просто убьет меня, непреднамеренно или в приступе ярости. В любом случае, не хочу умереть от его руки и не хочу, чтобы Каллан увидел, как мое тело, накрытое простыней, выкатывают из соседнего дома на чертовой каталке. Пусть уж лучше он меня возненавидит. Пусть лучше думает, что я злюсь на него и больше никогда его не увижу. Я уже плачу, когда поднимаюсь на второй этаж дома. Каллан как раз выходит из комнаты матери, закрывая за собой дверь ее спальни, когда поднимаюсь на лестничную площадку. Лицо у него пепельное, под глазами темные круги. Он ничего не говорит, когда видит меня. Просто стоит очень тихо, все еще держа руку на дверной ручке, его глаза блуждают по моему телу, отмечая тот факт, что я несу сумку в руке, и слезы текут по моему лицу. — Эй, Синяя птица, — шепчет он. — Что случилось? — Я качаю головой, пытаясь перевести дух, прежде чем сказать ему то, что собираюсь. Но у меня нет такой возможности. Каллан вздыхает и проводит рукой по лицу. — Ну, сегодня был действительно дерьмовый день, но у меня такое чувство, что он вот-вот станет в десять раз хуже, да? Я смотрю себе под ноги. — Я не могу остаться, — шепчу я. — Ты же знаешь, что не могу. — Почему? — шепчет он. — Потому что... я не счастлива. — Это ложь. Несмотря на все, что пережила и все, что выстрадала, я способна на счастье. Каллан делает меня счастливой. Он каким-то образом рассекает всю боль и постоянно помогает поверить, что есть надежда на мое будущее. Буду вечно благодарна ему за это. Но сейчас я так сильно пострадала. Не понимаю, как все, к чему прикасаюсь, лелею или люблю, может быть хорошим. — Ты плохо соображаешь, — говорит Каллан. — Это все из-за ребенка? Потому что ты не единственная, кто здесь что-то потерял, Корали. Я тоже потерял его, — он говорит тихо, медленно и размеренно, как будто пытается сохранить спокойствие перед лицом непреодолимых трудностей. Ему больно. Я вижу это по его лицу, он едва держится. Я хочу подойти к нему, позволить ему обнять меня, поцеловать, позволить ему все исправить, но у него и так слишком много забот. Если так поступлю с ним, это сломит его, и во всем буду виновата я. — Это не из-за ребенка, — говорю я. — Из-за фотографии. Я не смогла бы остаться, даже если бы захотела. Если мой отец увидит этот журнал, он, черт возьми, сойдет с ума. В следующий раз он не просто ударит, убьет меня на хрен. Лицо Каллана искажается. Он делает шаг назад. — Что? Что значит, не просто ударит тебя? Когда он тебя бил? Дерьмо. Я не хотела этого говорить. Просто отвлеклась, стараясь не разразиться потоком слез, совсем не думала о словах, которые слетают с моих губ. — Я не имела в виду... Каллан поднимает руку, уводя меня от спальни своей матери и приглашая войти в свою. Он закрывает за нами дверь и поворачивается ко мне с горящими от ужаса глазами. — Твой отец ударил тебя? Когда? Что произошло? Я вздыхаю. Его реакция мгновенная, такая, какую обычно приберегают для экстренных новостей. Это свежо для него. Зверство, которое требует действий. Для меня жестокость настолько обыденна, что стала рутиной. Здесь нет ничего удивительного. Никакого возмущения. Борьба полностью оставила меня. Я даже не могу собраться с силами, чтобы продолжать лгать об этом. Чувствую усталость не только в теле, но и в душе. — Он всегда так делал, Кэл. Всегда. С тех пор, как умерла моя мама. Каллан тяжело опускается на кровать. Несколько фотографий соскальзывают с его одеяла и падают на пол. Я вижу фотографию себя, лежащей на спине, окруженную высокой травой, с лицом, освещенным золотым солнечным светом. Улыбаюсь, показывая зубы, но вижу тихую боль, затаившуюся в моих глазах. Как он мог этого не видеть? Как он мог этого не замечать? — Черт побери, Корали. Ты должна была что-то сказать. — Я много чего должна была сделать. — Значит, синяк был оттого, что он тебя ударил? Не от игры в лакросс? — Да. — Мой рот принимает форму слова, но настоящего звука не выходит. По крайней мере, не думаю, что это так. В ушах звенит от пронзительного шума, который заглушает все остальное. Каллан закрывает лицо руками и долго сидит так, его плечи поднимаются и опускаются, когда он глубоко дышит. Когда он наконец поднимает на меня взгляд, его глаза налиты кровью, а лицо еще более серое, чем раньше. — Ты должна остаться, — говорит он. — Что я могу сделать, чтобы ты осталась? Я смотрю на него и вижу в своей жизни все, что приносит мне радость. Вижу часы, проведенные на берегу реки после школы. Вижу, как нежно он изучает меня, когда находится внутри меня. Вижу любовь и надежду. Вижу возможность. И это чертовски больно. Я подхожу к нему, кладу руку ему на щеку, чувствуя, как острая щетина царапает мою ладонь. — Ничего, Каллан. Ты ничего не можешь сделать. — У меня сдавленный голос, когда я выдавливаю следующие слова: — Не ходи за мной. Прости... Прощай. Я быстро целую его, прижимаясь губами к его губам. Каллан хватает меня за запястье, издавая болезненный сдавленный звук, но я отстраняюсь. Поворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь назад. Глава 21 Каллан Вина. Настоящее — Я ничего не понимаю. — Продолжаю смотреть на Корали, пытаясь понять, о чем, черт возьми, она говорит, но это просто не имеет никакого смысла. — Ты говорила мне тогда, в школе, что такое бывает. Что иногда у женщин просто случаются выкидыши. А теперь говоришь, что это сделал Малкольм? Он узнал, что ты носишь моего ребенка, и бил тебя, пока ты не потеряла его? — Да. И это моя вина. Я должна была уйти. Я собиралась попросить тебя пойти со мной, но... — Но что? — Я пришла к тебе в тот вечер, Каллан, и твоя мама была так больна. Ты был единственным, кто мог ей помочь. Любил ее и терял. Что бы ты сделал, если бы я попросила тебя уйти? — Я бы уговорил тебя остаться. Со мной. Могла бы переехать в этот дом. Ты же знаешь, что моя мама была бы не против. Особенно если бы она узнала, что с тобой происходит. Твою мать, Корали! Я не могу в это поверить. — Она выглядит измученной своим признанием. Медленно оборачивает одно из покрывал вокруг своего обнаженного тела, слезы текут по ее лицу. — Я не могла оставаться рядом с этим домом больше ни секунды. Не могла жить здесь, в соседнем доме, зная, через что мне пришлось пережить в том подвале. Он никогда бы меня не отпустил. И ты бы это понял. Поехал бы со мной, Каллан, а Джо нуждалась в тебе. Вы оба нуждались друг в друге. Я не могла так поступить с вами обоим. — Это было не твое решение, Корали. Боже. Не могу поверить, что ты мне не сказала. Я встаю и иду обратно на кухню, где нахожу свою одежду. Надеваю боксеры и джинсы, а затем несу одежду Корали обратно к ней, где она сидит на диване, завернутая в потрепанную старую материю, которую стащила с кофейного столика. Она забирает у меня свои вещи и быстро одевается, не глядя на меня. Прислоняюсь к дверному косяку, наблюдая за ней, разрываясь между криком и плачем. Она прошла через это одна. Прошла через весь этот ужас одна, а я бы поддержал ее. Я бы позаботился о ней, будь у меня такая возможность, но она предпочла нести это бремя на своей спине, и посмотрите, что произошло. — Так ты была здесь? Все это время, пока я думал, что ты в Нью-Йорке, ты была здесь? По соседству? В подвале? Корали закрывает лицо руками, всхлипывает, качает головой вверх-вниз. Она не может говорить. Меня тошнит, я бегу на кухню и, наклонившись над раковиной, блюю, мой живот и спина напрягается, напрягается все тело, когда понимаю, что это значит. Она была совсем одна. Корали бесшумно появляется на кухне, все еще плача, хотя, кажется, уже пришла в себя. Она кладет руку мне на спину, и я оборачиваюсь, хватая ее за запястье. — Ты любила меня? Тогда? — рявкаю я. — Конечно, я любила тебя. Половину времени не могла дышать без тебя, Каллан. — Тогда как ты могла держать меня в таком неведении? Почему ты не доверяла мне настолько, чтобы позволить защитить тебя?