Подавить волю ребенка гораздо проще, заменив его неудобную, часто такую несвоевременную волю на свою, правильную, родительскую. Как это можно сделать? Как можно чаще принуждать его, не спрашивая, чего он хочет. На эту тему сразу вспоминается анекдот: Одесса. Крик с балкона: – Аркаша, домой! Мальчик поднимает глаза: – Я что, замерз? – Нет, ты хочешь кушать! Смешно? А ведь и правда было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Ребенок становится минимально «живым», но зато максимально послушным и сговорчивым, который ничего не требует, ничего не хочет, делает, что ему говорят, не возражает, не спорит, не сопротивляется. Он отказывается от ощущения собственной силы и возможности делать выбор, чтобы быть принятым и любимым самыми главными и важными для него людьми – его родителями. Ребенок отказывается от своей воли для того, чтобы его любили. Очень распространенный пример: семья с ребенком приходит в гости. Все сидят за столом. Малыш просится в туалет. Мама говорит ему: «Потерпи». Вроде бы это правильно, всему должно быть свое время и место. Но насколько это правильно с точки зрения физиологических потребностей? Ведь это ребенок, и он хочет в туалет прямо сейчас. Чтобы «выключить» в малыше все живое и заодно отключить его потребности, родители должны бесконечно «тормозить» ребенка. При этом количество «торможений» будет значительно превосходить количество поддержки и принятия его таким, какой он есть: • «Хочешь пить? Терпи…»; • «Нет, тебе не жарко»; • «В тихий час все должны спать»; • «Не капризничай»; • «Не плачь»; • «Не ной»; • «Не кричи»; • «Не хочешь есть? Ешь! Для кого готовили?»; • «Хватит смеяться, потом плакать будешь»; • «Что-то ты развеселился очень, как бы плакать не пришлось». И еще множество примеров, показывающих малышу с самого раннего детства, что его естественные желания и потребности не важны, не уместны, они мешают, у них нет ценности. Ребенок как будто замораживается. Такое игнорирование базовых потребностей маленького человека является проявлением садизма, который всегда рука об руку идет в паре с мазохизмом. Моя история мазохизма проявлялась в том, что мазохистические моменты поощрялись, а попытки выхода жестоко наказывались. Например, истории, где я ничего себе не просила, когда все дети вокруг просили, преподносились как предмет особой гордости. Мной гордились, восхищались, приписывали мне силу воли. Иногда моменты моего молчаливого страдания поощрялись покупкой чего-то, при этом приговаривали с нотками восхищения в голосе, какой ребенок – ничего не просит. Если я пыталась что-то попросить, то меня стыдили или били. Или сначала стыдили, а дома били, потом опять стыдили. Если просила вмешаться, когда обижал брат, меня буквально игнорировали. Однажды, используя разные способы, я 10 раз просила о помощи. Меня побили и назвали хитрой изворотливой паршивкой. Если дело доходило до драк, были слышны мои крики или у меня был разбит нос, родители вмешивались. Как это отразилось? Например, я долгое время принимала лекарства только при очень сильных приступах, при слабых и средних старалась бодриться. Однажды я устроилась на работу, где было так себе. Вернувшись как-то с работы, я устроила мужу скандал, что он забыл запечь курицу, а я вот в 6 утра встала, чтобы поехать на работу, где я такая вся бедная. Но, слава богу, в этот момент я поняла, что это хрень какая-то, и попыталась выбить для себя лучше условия, а когда поняла, что не получится, через неделю уволилась. Потом через 2 месяца нашла приличное место. Что еще поняла: могла таскаться с песком в ботинках, страдать, но не вытряхивать. Елена Отдельно стоит упомянуть о различных гендерных «терпи», которые призваны помочь сформировать типичных мальчиков и типичных девочек. Традиционно считается, что девочкам нельзя злиться, драться, громко кричать, ошибаться, шалить, быть слишком активными, пачкаться, лазить по деревьям, играть в футбол, прямо говорить то, что думаешь, материться, психовать, позорить семью, начиная с подросткового возраста нельзя общаться с мальчиками, мотивируя тем, что «ты же девочка». При этом девочка должна быть тихой, чистой, спокойной, милой, молчаливой, мягкой, серьезной, нежной, послушной, покладистой, аккуратной, старательной, хорошей, помогать маме, уважать старших, любить готовить и убирать, любить детей. В Китае с X до начала ХХ в. существовала практика бинтования ног девочкам. Это было маркером, который позволял определить в дальнейшем положение женщины в обществе. Ходить такая женщина без посторонней помощи не могла. Муж такой женщины должен быть обеспеченным, ведь его состояния должно хватить, чтобы содержать жену, которой требовалась помощь при передвижении. Идеалом красоты считались женщины, чья стопа не достигала 7 см в длину. Это гарантировало женщине «правильное» замужество. Подобную практику отменили только в начале ХХ в., при этом производство специфической обуви продолжалось вплоть до 1999 г., так как еще были живы жертвы этой варварской традиции с деформированными ступнями. До сих пор в мире существует процедура женского обрезания (FGM). Сейчас на планете проживает более 200 миллионов девочек и женщин, которые были подвергнуты этой калечащей операции. При женском обрезании, которое проводится без медицинских показаний, происходит частичное или полное удаление внешних женских гениталий (головки клитора, больших и малых половых губ). Чаще всего эту операцию проводят в закрытых этнических группах в Африке, на Ближнем Востоке, в Азии и Латинской Америке. Женское обрезание может стать причиной серьезных проблем со здоровьем, в том числе и психических. Женщины, подвергшиеся этой процедуре, сталкиваются с тяжелыми негативными последствиями на протяжении всей жизни. В этих примерах боль и страдание ходят рука об руку с красотой и становятся инициацией в женский мир. Что чаще всего слышат наши соотечественницы в своем детстве? «Ты же девочка, ты должна вести себя хорошо. Почему ты не слушаешься?» «Ты же девочка, поэтому следи за младшим братом. А еще помой посуду и прибери в доме». «Девочка должна быть послушной, не надо злиться. Фу, как некрасиво! Как плохо! Какая нехорошая девочка». «Кто ж тебя замуж такую возьмет?» «Ласковый теленок двух маток сосет». «Разве девочки так носятся?» При этом девочек с самого детства активно приучают к уборке, помощи по дому родителям (преимущественно маме), считая это традиционно женской добродетелью. А вот мальчикам нельзя выражать свои чувства, особенно те, которые традиционно считаются женскими, – нельзя плакать, бояться, быть чувствительным. Главная мотивация у таких «терпи» – «будь мужиком», «ты же мужик». От мальчика ждут силы и мужественности, даже если ему при этом всего 2 года. «Ну и чего ты расплакался? Ты же мальчик, мальчики не плачут…» «Подумаешь, ударился он. Не обманывай, не больно. И не реви!» «Распустил тут нюни, кто же из тебя вырастет? Так и будешь всю жизнь: чуть что за мамину юбку прятаться?» Как-то в детской игровой комнате я наблюдала сцену, где мама учила своего 3-летнего сына, как общаться с другими детьми: «Сынок, помни о кодексе настоящих мужчин. Настоящий мужчина так никогда не будет делать». Когда мама стала собираться домой, а малыш расплакался, она отстранилась от него и сказала: «Ну раз ты плачешь, значит, мы сюда больше никогда не придем». Часто в семье, где растут разнополые сиблинги (братья и сестры), к мальчикам и девочкам предъявляются совершенно разные требования. Как правило, это приводит к ненависти детей друг к другу и словно закрепляет их семейные роли на дальнейшую взрослую жизнь. Я была на год старше брата. Нас не учили жить в мире друг с другом. Папа был тиран. Всю злость вымещал на нас, а брат потом вымещал на мне: бил, душил, унижал. Меня не защищали. Мне было больно, обидно, я много страдала. По дому я делала все: мыла, убирала, готовила, начиная лет с двенадцати. Брат ничего не делал. При этом мусорил везде. Кругом наводил беспорядок. Я одна драила квартиру в 12 лет. Квартира большая. Иногда лет в 15 готовила праздничные столы. Я росла в постоянной тревоге и страхе, что меня снова будут бить и не защитят. Заставят одну все убирать, да еще и подгонять будут. Мне нужно было быть «хорошей девочкой». Без мнения, без права голоса, девочкой с посланием «будь незаметной». Сейчас у меня низкая самооценка, боюсь выделяться и заявлять о себе, не прошу о помощи, раньше унижалась, лишь бы любили. Женя, 35 лет Ко мне требования с самого детства были очень высокими, зашкаливающе высокими: мне нужно было учиться на пятерки, поддерживать порядок в доме, не обижаться, терпеть сложности, отвечать за младшего брата, всех понимать и оправдывать любое поведение по отношению ко мне. До сих пор от меня мама ожидает успешности. Например, я работаю на крутой работе, как со стороны может показаться: и интересные проекты, и деньги, и командировки. Но по факту – там насилие, издевательства, а я все терплю ради денег. И мое желание это прекратить не поддерживается мамой. Обесцениваются мои страдания: «Ты все утрируешь. Ну и чего ты переживаешь? Ты просто не переживай». У меня есть младший брат – Вася. При рождении у него была родовая травма, так часто говорила мама. Но я, если честно, так и не знаю, что за травма. Мама считала его травматиком, плюс он был долгожданным мальчиком, потому отношение к нему было бережнее: всегда оправдывались его промахи и неудачи, от него не требовали отличной учебы: слава богу, не так много троек – он же травматик. Если он что-то начинал делать и не заканчивал, мама тоже его оправдывала – обязательно находилась причина, которая помешала ему завершить дело. В итоге я мазохист, а он нет. Я как привыкла терпеть в детстве, так и сейчас терплю: насилие на работе, неуважение в отношениях. Я не трачу деньги на красивую одежду – ведь другим, в частности моему брату, они нужнее. При этом он работает дистанционно за копеечную зарплату, ходит в спортзал, живет с девушкой у мамы, которая готовит им, стирает, убирает, по выходным он ходит в кино и не собирается менять работу, потому что его все и так устраивает. Татьяна, 34 года Очень часто детям нужно терпеть и ни в коем случае нельзя показывать любовь ко второму родителю, который ушел из семьи, у которого есть другая семья или который пьет, с которым у мамы плохие отношения или которого не любит бабушка. Все мое детство отец периодически уходил в запои, когда возвращался из рейса. Он дальнобойщик. Родители ругались, но жили вместе. В мои 13 лет мама узнала, что он ей изменил (или изменял). И они разошлись. Мы с мамой переехали к бабушке. Отец хотел и помириться, и общаться со мной, привозил какие-то подарки, которые сразу же критиковались мамой и бабушкой. Да и все его действия, внешний вид, покупки высмеивались и подвергались критике. Я постоянно слышала: «Он не отец, а подлец, смотри-ка, как он смешон, это же надо до такого опуститься. Не нужно тебе с ним общаться, зачем? Чтобы он в хорошенького играл? Нет уж, знаем мы его». Для мамы все мужчины были вторым сортом, а женщины могли перевернуть мир. «Одна баба хорошо, а две – это великая сила», – так она приговаривала при любой физически тяжелой работе в частном доме, которую мы делали с ней вдвоем: наколоть дров, вскопать огород, перетащить диван, разобраться с электричеством. В себе спустя время я вижу, что мне очень нравится справляться со всем супертяжелым трудом. Вскопать целину? Не вопрос. Кладка печки? Это мы умеем. Зачем нанимать, если я сама могу. Причем получше всяких там мужчин. Страдаю не ради нытья даже, а ради гордости. «Папа, я все могу и без тебя, смотри». И вот только сейчас меня осенило, что даже мужа-вахтовика я выбрала, скорее всего, поэтому. Его месяц нет дома – я все могу сама. И мешки с кормом для птицы выгрузить, и огород посадить в одну лопату. Анастасия, 31 год Родители в разводе с моих 5–6 лет, но они постоянно сходились и расходились. Когда мне было 8 лет, у меня родилась сестра от того же отца. Потом что-то произошло, и, когда мне было лет 11–12, мама запретила отцу посещать нас, а мне даже ездить к бабушке с его стороны. Я все детство мечтала, что он придет и все изменит, но он не приходил. Я хотя и знала, где живет бабушка, не ездила к ним сама, боялась расстроить маму. Она рассказывала какие-то мутные истории, что отец – плохой человек, его семья нас не любит, а у него есть новые дети. Меня это не смущало, наоборот, хотелось познакомиться, но меня раскручивали на ревность мама и бабушка. Сейчас мы общаемся с отцом онлайн, моя сестра не помнит его совсем. В своей взрослой жизни я много контролировала своих партнеров и даже иногда выступала в роли абьюзера. Я совершенно не знаю, как жить в семье с мужчиной и какие модели поведения есть у него, многие выражения эмоций моего мужа были для меня новинкой, и реакция была неадекватной. Тяжело доверять не только мужчинам, но и всем. Сейчас я в регулярной терапии более двух лет, в том числе разбираю свои отношения с отцом. Ксения, 35 лет Эта история про «терпи» активно закрепляется в детском саду и в школе. Нельзя ерзать на стуле, нельзя бегать, нельзя разговаривать, нельзя не любить учительницу, которая тебя почему-то не любит или плохо к тебе относится. Наверняка вы помните случаи из школы, когда вам на уроке хотелось в туалет. Учитель предлагал потерпеть до перемены, и его железобетонным аргументом было: «Сейчас все захотят».