Авторы горячо благодарят наших замечательных консультантов – частного детектива Олега Пытова («Сыщик.ру»), а также Сергея Апоницкого, преподавателя Финансового университета при правительстве РФ, за неоценимую помощь в работе над романом. Отдельная благодарность сотрудникам перфоманса «Хостел Инглвуд» – за подсказки и замечательную атмосферу. * * * Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность. © Литвинова А.В., Литвинов С.В., 2020 © Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020 Роза Хафизова Розу с детства дразнили цыганкой. Впрочем, точной своей национальности девушка не знала. Мама про отца говорила туманно: «Он с Востока». Сама девочка папу никогда не видела. Но заочно его ненавидела. За то, что бросил. А больше всего – за внешность, что досталась ей от отца. За собственные жгуче-карие глаза, смуглое лицо и волосы, черные, словно перья вороны. Роза всеми силами пыталась отречься от корней. Кожу отбеливала, брови высветляла, гриву все время порывалась отрезать и перекрасить. Мать пеняла: – Дурында. Крашеных блондинок – полный город. А у тебя все натуральное! Счастье свое не ценишь. Восточные женщины у мужчин в цене. И правду сказать: мальчишки за Розой бегали. Всем классом. Одноклассниц презрительно именовали «плоскодонками», а к ее груди почти четвертого размера каждый норовил приложиться. Розу бесило, когда лапают. Отгоняла назойливых кобелят, как могла. Но тех ее отпор еще больше раззадоривал, и Роза реально боялась: поймают, скрутят, возьмут силой. Но в девятом классе случилось чудо. Появился у них новенький. Высокий, сильный, стройный, ни единого прыща. На школьную форму плевал – ходил в олимпийке известного бренда. Уроками не утруждался. Что не так – сразу в глаз. Но к директору (как других) не таскали – парень оказался на особом положении, ибо профессионально играл в футбол и подавал большие надежды. И из всех школьных красавиц выбрал Руслан – именно ее, Розу. Одноклассницы завидовали, злились. Соблазняли новенького мини-юбками и прозрачными кофточками. «Звезде» нравилось: стоять в толпе девиц, слушать комплименты и лесть. На сборы частенько уезжал – оттуда не писал, не звонил. Розу уверял, что там они пашут, как звери, и компания исключительно мужская, но девушка все равно нервничала. Понимала: шаткая у нее любовь. Но как привязать любимого к себе – неразрывно? И ревность вызывала (благо у самой поклонников достаточно), и приворот делала. Но сработал в итоге восточный, «родовой» метод. Прочие девчонки из себя гордых и независимых строили, а Роза всячески демонстрировала беспрекословную верность и повиновение. Руслик шутил: «Приятно чувствовать себя падишахом». Иногда злоупотреблял – приказывал на весь класс: – Женщина! Беги в буфет, булочку мне принеси. И она бежала. Мальчишкам не улыбалась. Юбки носила длинные. На физкультуре поверх майки олимпийку безразмерную надевала – Руслану не нравилось, когда прочие парни во главе с физруком на ее грудь пялятся. И дома, когда Руслик в гости к ним приходил, прислуживала, словно собачка. Тапочки подать, куртку принять, плечи помассировать. Розина мама пугала: – Не растворяйся ты в нем! Больше любить не станет – только избалуешь. Дочь огрызалась: – Зато ты папу не баловала – он и сбежал. – И твой сбежит, – каркала мать. – Он уже присматривает куда. – Руслан никогда от меня не уйдет! – взрывалась Роза. Но когда читала в Интернете биографии каких-нибудь Месси или Роналду, понимала: если добьется ее любимый подобных высот – однозначно сбежит. У богатых спортсменов стиль жизни такой: чтоб рядом обязательно крутая фотомодель и менять их, словно перчатки. Одна надежда: футбольной звездой становится один мальчишка из миллиона. И совсем не факт, что именно Руслику улыбнется удача. Константин Кулаев Мобильники на территории колонии-поселения были запрещены, но администрация прекрасно понимала: времена сейчас такие, что без связи хуже, чем без свободы. Константину Кулаеву – едва он прибыл к месту отбытия наказания – немедленно предложили купить аппарат. И показали тайник, куда его прятать на время обязательных, но не слишком тщательных обысков. Товарищи по несчастью звонили женам, хлюпали носом на видеоконференциях с детьми и дурили головы романтическим дамочкам с сайтов знакомств. А Константин супруге даже номера своего не сообщил. Не о чем говорить. И с дочкой общаться – тоже не возникало желания. Если вдруг ворохнется в сердце тоска-грусть – сразу вызывал в памяти картинку: как приходили на суд, сидели с брезгливыми лицами. Несомненно, стыдились – отца и мужа-преступника. Странно у него получилось: общественное мнение целиком на его стороне, судья и даже прокурор откровенно сочувствовали. А самые близкие люди легко и с удовольствием вычеркнули из жизни. Впрочем, когда семья еще формально существовала, они все равно делились на два почти враждебных клана. В одном – жена с дочкой, их глупенькая болтовня, общая косметика и совместные походы по магазинам. А Константин-старший целиком принадлежал сыну. Костику. Мальчик страдал аутизмом, но болезнь не мешала ему рисовать удивительные, глубокие, потрясающие воображение картины. Кулаев-отец прилагал все силы, чтобы максимально развить у ребенка талант и главное – включить его в нормальную жизнь. Венцом стала победа на Всероссийской художественной олимпиаде – на ней Костя соревновался с тысячами абсолютно нормальных детей. А на следующий день сына убили[1]. Группа детей и их учитель-американец рисовали во дворе Центра реабилитации инвалидов яблоню в предчувствии весны. А ненавидящий «неполноценных» подросток Леня Симачев открыл по ним огонь. Горе отца было безмерно, но виноватых он не искал. Да и судить некого – последнюю пулю убийца оставил себе. Кулаев-старший просто пил, безнадежно пытался заглушить пустоту и тоску. И в мареве алкогольного бреда явился к нему искуситель. Он уверял: к убийству невинных детей учитель-американец еще как причастен. Больше того: именно он убийство и подстроил. Константин, хотя и пьяный в стельку, не верил. Дик, нескладный, немного отрешенный, как все художники, совсем не походил на злодея. Но невесть откуда взявшийся демон приводил все новые и новые доказательства. Сообщил номер больницы, этаж и палату, где находился учитель, раненный во время расстрела. И Кулаев решился – просто пойти и поговорить. Но объясниться не успели. Американец неприкрыто запаниковал, начал звать на помощь, попытался затеять драку. Кулаев опешил, с силой оттолкнул больного… и не учел, что спинка у кровати – железная. Так он стал убийцей. Сначала все шло к тому, что судить его станут по статье сто пятой, часть два, «В» – убийство лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии. Сам Кулаев совершенно искренне говорил: ему все равно, пусть хоть пожизненное дают. Но супруга (пусть подала немедленно на развод) в качестве прощального подарка наняла хорошего адвоката. Тот поднял вокруг резонансного дела шум. О Кулаеве писали, в его поддержку составляли петиции и проводили митинги. В итоге сто пятая с потенциальным пожизненным обратилась в сто девятую, то бишь убийство по неосторожности – всего три года в колонии-поселении. Своя одежда. Возможность гулять. Никаких решеток или овчарок. Но черноту на сердце легкие условия содержания никак не смягчали. Кулаев продолжал всю жизнь, что его окружала, мерить по Костику. Печальный, кривой тополь во дворе – как бы сын его нарисовал? И как бы мальчик себя чувствовал, окажись – вдруг! – здесь рядом с ним? Отец предположил: Костику бы в колонии даже понравилось. В душу никто особо не лезет. Монотонная, очень женская работа – шить перчатки – тоже пришлась бы сыну по душе. И бесконечную перловку – предмет постоянных причитаний прочих сидельцев – его ребенок любил. По-хорошему, Кулаеву-старшему был нужен хороший психолог. А еще лучше – психиатр. Но подобных диковинок в штате колонии не имелось, и Константин с наслаждением продолжал растравлять свою рану. Каждый день после работы он уходил в укромный уголок. Подключал интернет, открывал поисковик. Вводил всегда одну и ту же фразу: «Расстрел в Центре реабилитации в Москве». Читал давно устаревшие новости. Жадно разглядывал фотографии. Он снова и снова возвращался в прошлое. Бесконечно представлял, как можно было бы изменить роковой день. И переживал, насколько быстро все забыли его сына – талантливого художника. При жизни мальчика всемирная паутина дружно трубила про «надежду русского искусства». А сейчас – ни единого упоминания.