Лишившись возможности подкармливаться молоком и яйцами, да и у стариков что-либо стащить уже было невозможно — зимой они не пропадали на улице, и забраться в дом незамеченной не получалось — девочка все чаще появлялась у Зоськи в поисках хоть какой-то еды. Теперь даже побои пугали меньше, чем голод. Пришла весна. К Зоське начал захаживать новый мужичок. Хромал он сильно. Но, приметив девчушку, настороженно следящую за ним из своего угла, присел перед ней и попытался поговорить. Когда протянул к ней руку, девочка, укусив его, убежала. Но тот дядька утром не ушел, как другие. Пил он с Зоськой долго, дней десять. И каждый раз, заметив девочку, совал ей что-нибудь съедобное. Потом ушел. Не было его довольно долго. Снова он появился в разгар лета. Принес девочке невиданное лакомство — конфет, принес печенье. Малышки, когда он пришел, дома не было — девочка, баюкая фиолетового цвета руку и вытирая слезы, текущие от боли, пряталась в тайге. Лазить в деревню с больной рукой она не особо рисковала, только когда уже совсем не было сил терпеть голод, ночами пробиралась на огороды, воруя овощи. Однажды ей повезло — Владимир на ночь поставил коптильню, рыбу закоптить. Учуяв вкусный запах дыма, девчонка влезла в коптильню и стащила приличную рыбину, лежавшую с краю. Рыба оказалась совсем сырой. Догадавшись, что ее можно приготовить и на костре, девочка, боясь выпустить рыбину из рук, ушла поглубже в тайгу и, насобирав сухих веток, разожгла огонь всегда лежавшими в кармане спичками. Наколов на ветку рыбину, она, захлебываясь слюной, засунула ее в костер. С трудом вытерпев несколько минут, она вгрызлась в полусырую обгоревшую сверху рыбу. Сообразив, что рыбу можно поймать и самой, девочка отправилась на берег реки. В запруде громко квакали лягушки. Конечно, ничего ей поймать не удалось. Она даже не увидела ни одной рыбы. Вздохнув, девчушка уселась на камушек, и, упершись локтем в колени, положила подбородок на кулачок, бережно уложив пострадавшую руку. Прямо перед ней уселась большущая лягушка, и, раздувая щеки, уставилась на девочку. Долго она смотрела на лягушку, а в голове медленно зрела мысль: она смогла пожарить рыбу. Что ей мешает так же пожарить и лягушку? Уж этого добра в округе… И поймать их не трудно. Поймала одну на пробу, как раз ту, что напрашивалась. Лягушку было жалко, она пищала, когда девочка насаживала ее на палочку, но есть хотелось сильнее, и она, отвернувшись, сунула еще дергавшуюся лягушку в огонь. Пожарив ее подольше, попробовала. Вполне съедобно, если не есть живот и голову. Обнаружив еще один источник пищи, малышка, довольная, уснула в своем лесном прибежище. Спички вскоре закончились. Сунувшись домой, она обнаружила там хромого дядьку. Увидев ее, тот, качаясь, вытащил из кармана три оставшихся помятых конфеты и протянул девочке. Та, настороженно следя за каждым его движением, зверьком схватила с ладони конфеты и отскочила на безопасное расстояние. Нахмурившись при виде распухшей руки, болтавшейся плетью, он попытался подозвать ребенка, чтобы осмотреть руку, но та выскочила за дверь, едва не сбив с ног Зоську. Схватив малую за шиворот, Зоська, поставив ведро с водой, с ходу принялась колотить девочку, стараясь попадать по больной руке. — Где бегаешь, зараза? Чего опять приперлась? Еду стащила, тварь? — подкрепляя каждое слово ударом, шипела Зоська. Спас девчонку хромой. Дошагав до двери, он молча врезал Зоське по лицу. Выпустив ревущую девчонку, та упала навзничь. Малышка, подвывая от боли, метнулась в кусты и только ей известной тропкой бросилась к своему укрытию. Несколько дней она отлеживалась там, иногда выползая, чтобы набрать ягод — есть хотелось очень сильно. В эти дни в ход шли и листочки, и хвоя. Но идти в деревню девочка боялась — с больной рукой особо не побегаешь. Глава 22.2 Вскоре стало невмоготу терпеть голод, и девочка рискнула. Пробравшись в деревню, она улучила момент, когда старая бабка Агафья пошла на огород, и пробралась к ней в дом. Найдя спички и распихав их по всем карманам, девочка услышала, что старушка возвращается. В панике оглядевшись, она метнулась под лавку, стоящую возле окна. Сжавшись там в комочек, замерла, дыша через раз. Уходить снова старушка явно не собиралась. Достав из кадушки тесто, она принялась лепить хлеб. Оставив его подходить, занялась печью. Девочка под лавкой кусала губы — от неудобной позы затекло все тельце, поврежденная рука безжалостно дергала, пульсируя болью, но выбраться из-под лавки не было никакой возможности. Растопив печь и ожидая, когда нагорят угли, старушка принялась за уборку. Подметая пол, она наклонилась, чтобы вымести сор из-под лавки. Понимая, что обнаружена, девочка, оттолкнув веник, рывком вылетела из-под лавки и, не разгибаясь, пулей выскочила на улицу. Позже она не раз слышала, как Агафья со слезами рассказывала соседкам, что спугнула домового, помогавшего ей с хлебом. Да так напугала бедняжку, что тот аж из дома убег. И как теперя вернуть его обратно, она и не знает. Уж и просила его, и звала, стоя на пороге, в дом приглашая, и кашку сладенькую ему варила да на пороге оставляла, даже спала с открытой настежь дверью — авось ночью придет сердешный — все бесполезно. А хлеб-то у ней с той поры и не выходит, все квелый какой-то получается. Да и вообще дела плохо идтить стали. И куры дохнут чегой-то, и мусора в доме много стало, а вчерась вот она и паутину по углам углядела… Как бы ей домового-то вернуть обратно-то? А кашка и правда сладенькая была. Девочка специально вечерами к Агафье пробираться стала — та кашку каждый вечер, утирая слезы и уговаривая домового вернуться, выставляла ему угощение. Едва старушка скрывалась за дверью, девочка выскакивала из своего укрытия, хватала миску, и уплетала вкусную кашку. Съев все до крошки, она возвращала пустую миску на место. Ранней осенью, едва начали желтеть на деревьях листья, Агафья умерла. Девочка искренне расстроилась — кашки больше не предвидится. Агафью похоронили, дом закрыли. Девчушка решила жить в доме. Пока на улице было не слишком холодно, там и сидела, выбираясь из дома только для того, чтобы найти себе еду. Снова приближалась зима. Сильно похолодало. И опять спасали чердаки и бани. Но все чаще и чаще оказывалось, что ночевать ей попросту негде. Попробовала спать в хлеву — чудом проснулась среди ночи. Тогда-то она и обморозила себе ноги. Ступни опухли и сильно болели, взбухавшие пузыри лопались, причиняя невыносимую боль. Пришлось возвращаться к Зоське. Та кормить девчонку не собиралась. Ослабевший от голода и холода организм, видимо, решил сдаться, и ребенок, забившись в дальний угол жилища, погрузился в болезненное забытье. Там бы она и померла, но тот хромой дядька снова явился к Зоське. Обнаружив ребенка в таком плачевном состоянии, он принялся ее выхаживать. Зоська разоралась, но, тут же получив в зубы, утерла кровавую юшку с губы и умолкла. Порой она шипела проклятия и угрозы, злобно поглядывая на кучу тряпья, которое Хромой специально насобирал по брошенным домам, соорудив ребенку хоть какое-то спальное место. Девочка, не в силах уйти из дома, попросту зарывалась в тряпье, стараясь не мозолить Зоське глаза — та обещала "показать нахлебнице сладкую жизнь, как только хромой свалит". Но хромой все не уходил. Спустя несколько дней жар спал. Хромой ушел. Девочка все чаще и чаще выползала из вороха тряпок на кухню за едой. Зоська снова принялась ее колотить почем зря. Не выдержав, девчонка дождалась ночи, и, обмотав ноги так, как ей их обматывал тот дядька, уползла из дома снова в деревню. Пару ночей ей везло — старики топили бани. Теплая вода казалась истинным блаженством после стольких дней и ночей адского холода. Вот только еще не до конца поджившие ноги сильно реагировали на тепло — горели, словно в кипяток их опускают, а не в теплую водичку. Было очень больно, но оно того стоило. Вскоре грызущие ощущения сменились на зуд, а затем и он утих, и было так хорошо… пока вода не остыла. Еще одним подарком судьбы были оставленные в предбаннике старые валенки. Размер не очень большой — женский, видимо, бабкины. Но маленькой девочке они были выше колена. Хмуро поболтав в обновке ногой, девочка стянула и старое полотенце. Намотала на ступню и вновь всунула в валенок. Теперь обувка не болталась так сильно, и держалась вполне сносно. Забрав еще одно полотенце, она обула и второй валенок. Полюбовавшись на свою обнову, довольная собой, малышка влезла на верхнюю полку, туда, где потеплее, и сладко уснула. Три дня, зарывшись в сено в хлеву, она слушала причитания и жалобы старушки на то, что в ее дворе завелась нечисть, что пропали вещи, коза не дает молока, а куры плохо несутся. Бабулька затеяла изгнание чертей, и девочка решила на пока оставить в покое гостеприимное место и найти другое. Но, как назло, не получилось. С больными ногами быстро не побежишь, валенки большие, тяжелые, следы видны… Зима — тяжелая пора. Пришлось вновь возвращаться к Зоське. Так она и металась весь остаток зимы, мечтая о лете. А весной начали восстанавливать церковь. Впервые в дом Илии девочка рискнула забраться, когда Зоська отправилась просить милостыньку. Изучив его распорядок дня, и уяснив, что сердобольные старушки каждый день приносят ему корзинки с едой, девочка больше не голодала. Однажды, наевшись до икоты жареной картошки, она забралась на печку и уснула. Проснулась только, когда пришел он. Убежать незамеченной возможности не было, и девчушка затаилась на печи. После того раза она начала иногда оставаться у него на печи на ночь. Илия на печь никогда не заглядывал, и девочка сочла это место вполне безопасным. Вернувшись проведать Зоську и принеся ей пирог, стащенный у Илии, девчушка внезапно услышала голос Хромого. Тот о чем-то ругался с Зоськой, требуя отдать ему девочку, крича, что он за нее даст много денег. Поняв, что Хромой хочет куда-то ее забрать, и, наверное, съесть, она испугалась и сбежала. А деревня жила своей бурной жизнью. Нашли тело Любавы. И девочка, сгорая от любопытства, когда все наконец затихло, полезла в разлом. Облазив там все и найдя подземный лаз, она, сжегшая во время своих исследований целый коробок спичек, вылезала наружу, когда вдруг раздался дикий крик — ее заметили. Испугавшись не меньше рабочего, девчонка шмыгнула в кусты, припустив оттуда в сторону деревни. Напуганная до жути, она неосознанно влетела в самое безопасное место — дом Илии, и забилась на печку. Успокоившись и боясь теперь глазастых строителей, шаставших по деревне, девочка во время вечерней службы отправилась к Зоське, прятаться. Та, завидев девчонку, поймала ее, и, достав из кармана веревку, крепко привязала к ножке стола, не забыв как следует поколотить, приговаривая, что продаст нахлебницу, хоть шерсти клок с бесполезной дряни напоследок урвет. Ночью напуганная девочка, дотянувшись до консервной банки, лежавшей на краю стола, острой крышкой перетерла веревку и сбежала. Хорошим убежищем ей показалось храмовое хранилище. Стянув из часовни коробку со свечами, она забралась в пролом. Ночь в старом храме прошла спокойно. Разбудил голод. Потянувшись и сладко зевнув, малышка собралась выбраться из укрытия и раздобыть еды, но… ее снова увидели. Строители, прилаживавшие новые, крепкие мостки, заметив вылезающую из пролома девочку, заорали так, что аж уши заложило. Перепугавшись, девочка вновь нырнула вниз, и с перепугу схватив свечи, спряталась в потайном ходе. — Не трогай нас, Любавушка, мы с добром! Мы щас конфеток тебе! Ты подожди только! Щас! — неслось сверху на разные голоса. А вскоре сверху в пролом посыпались конфеты, пироги, печенья, а затем прилетела и кукла. — На, Любавушка, кушай! Ты только нас не трогай! Вот и куколку на! Играй на здоровье! Займись куколкой! Это тебе куколка, Любавушка! Ты же любишь куколку? И конфетки кушай! Вкусные! Кушай, Любавушка! — неслось сверху, подкрепляемое градом из конфет. Наконец, все затихло. Девочка осторожно выбралась из своего укрытия, зажгла свечку и осмотрелась. Пол под проломом был усеян конфетами, пирогами и печеньем. Не веря своему счастью, она принялась собирать подношения. Несколько раз, набрав полный подол сладостей, она забиралась в подземный ход и там складывала свое богатство. Последние конфеты она сложила в карманы. Подобрав и рассмотрев такую красивую куклу, девочка, не выпуская подарок из рук, уселась в хранилище и стала завтракать. Наевшись сладкого, захотела пить. Спрятав дорогой подарок понадежнее, она выбралась из пролома и, не сдержав любопытства, завернула к поляне строителей. Посмотрев, как те пьянствуют, и убедившись, что все заняты возлияниями, она тихонько прошмыгнула к навесу. Там, на столе, лежали нарезанные куски сала, хлеба и колбасы. Схватив лопух с лежащим на нем салом, девочка быстро кинула туда колбасу и, прихватив пластиковую бутылку с водой, исчезла в кустах. Наевшись и выспавшись, она, чувствуя себя в хранилище в полной безопасности, зажгла свечу и уселась играть с куклой. Укачивая ту на руках, девчушка напевала молитву, которую запомнила, подглядывая за Илией в часовне. Неожиданно за дверью раздался шорох, и кто-то шепотом произнес: «Любава!». Замолчав, девочка обернулась. Возле двери стояла незнакомая тетя, непривычно, но красиво одетая. Тетя испуганно попятилась, и вдруг упала. Испугавшись, девчонка уже бросилась к своему убежищу в подземном ходе, но остановилась. Тетя странно дышала. Девочка, готовая в любую секунду броситься наутек, осторожно приблизилась к ней. Тетя, открыв рот, хватала воздух и дергала рукой висящую сбоку сумочку, не в силах открыть ее. Девчушке стало жалко красивую тетю, и она дернула замок молнии. Обнаружив там непонятный предмет, она вложила его тете в руку, с интересом наблюдая, что та будет делать. Странная тетя, зачем-то разорвав на груди красивую кофту, царапала ногтями грудь. Почувствовав в руке предмет, который ей дала девочка, она поднесла его ко рту и вдруг затихла, выронив эту странную штуку. Испугавшись, что тетя тоже умрет, как Агафья, девочка подобрала странный предмет и принялась его разглядывать, сдвинув бровки у переносицы. Случайно нажав, она услышала характерный клик и почувствовала, как ее ладонь оросила влага. Догадавшись, что тете была нужна эта влага во рту, она повторила опыт, и, поняв, откуда брызгает жидкость, поднесла эту штуку ей ко рту и нажала на баллончик. Ничего не произошло. Тетя все так же лежала и не двигалась. Озадаченная и испуганная девочка снова поднесла ингалятор к губам женщины и пшикнула. Ей показалось, что тетя начала дышать. Тогда девочка начала жать на баллончик снова и снова, до тех пор, пока женщина не шевельнулась. Прижав ладошки к ее груди, девочка убедилась, что тетя дышит, хотя и очень тяжело и с каким-то странным свистом. Подождав еще немного и заметив, что та шевелится, девочка снова вложила ей в руку непонятную штуку и помогла ей поднести баллончик ко рту. Женщина, почувствовав возле своих губ ингалятор, нажала на него и вдохнула. Увидев, что тетя ожила, девочка, жалея ее, положила ей в сумочку две конфеты, оставила горящую свечу и скрылась в подземном ходе. Именно оттуда она наблюдала, как Илия с Владимиром ищут ее. Испугавшись, что ей сильно попадет за то, что влезла в хранилище, девочка забилась в самый дальний уголок обвалившегося хода и с тревогой прислушивалась к поискам. Когда мужчины обнаружили подземный ход, девочка замерла, забыв, как дышать. К счастью, лаз в ее убежище был очень маленьким и расположен на самом верху, так что его не заметили. Когда мужчины отошли от завала, девочка перевела дыхание. Прошло не меньше часа после ухода мужчин, прежде чем она решилась выбраться из своего убежища. Схватив еду и куклу, девочка перенесла все в свой лесной дом под корнями старого дерева. Но ночевать там ей не хотелось совершенно, и она, подумав, отправилась к Илии. Девочке вообще нравилось ходить к священнику. В его доме ей было спокойно и уютно, и всегда была еда. Она стала приходить к нему каждую ночь. Ей уже не хотелось больше ночевать ни в хлеву, ни на сеновале, ни в банях. У Илии на печке было гораздо уютнее. Там только одеяла не хватало — камни были все же жестковаты. Впрочем, эта проблема легко решалась. Взяв в доме Агафьи одеяло, Любава принесла его и постелила на печку. Следом за одеялом туда переехала и подушка. Илия ничего не заметил, а девочка уже и думать не хотела, что она снова отправится ночевать в хлев. Привязываясь к Илии, она старалась помочь ему: пыталась помыть посуду, постирать, разобрать корзинку. Ей так хотелось сделать для него что-то приятное! А однажды увидев у него знакомые бутылки с алкоголем, очень испугалась, что он станет таким же, как Зоська. Схватив бутылки и молоток, девочка со злостью разбила их. Совершенно не ожидавшая того, что Илия выйдет ночью на кухню, увидев внезапно его перед собой, девчонка замерла от испуга. Она смотрела на него круглыми от ужаса глазами, не в силах выровнять в ослабевших руках ковшик, из которого на пол текла вода. Девочка ждала крика, удара, пинка… Но не того, что мужчина внезапно упадет к ее ногам. В панике бросив ковшик в бадью с водой, она заметалась по кухне. Илия, лежавший на полу, застонал и шевельнулся. Взгляд перепуганного до полусмерти ребенка упал на печку. Взлетев на нее, девочка забилась в угол, натянув на голову одеяло, и замерла там, прислушиваясь. Услышав, как бадья полетела на пол, девчонка едва не заскулила от ужаса. Она боялась не то, что шевельнуться — дышать боялась. По щекам потекли слезы. От внезапного стука в окно девочку затрясло крупной дрожью. Когда Илия ушел, она еще очень долго боялась спуститься вниз. Но вот рассвет коснулся окон, а мужчины все не было. Она осторожно спустилась, поставила бадью на место, аккуратно опустив в нее ковшик. Взяла тряпку и, как смогла, вытерла разлитую воду. Повесив абсолютно мокрую тряпку, с которой вода стекала тонкими струйками, на трубу, девочка, не обращая внимания на начавшийся дождь, выпрыгнула в окно и побежала в лес. Промаявшись целый день, ночью она снова вернулась к священнику. Забравшись через окно, мокрая, продрогшая и проголодавшаяся девочка, передвигаясь на цыпочках и изо всех сил стараясь не шуметь, нашла еду и, перекусив и вновь выложив на стол две конфеты, забралась на печку. Завернувшись в одеяло и наконец согревшись, уснула. Несколько дней Илия приходил только ночевать. Девочка успокоилась, осмелела. Когда он засыпал, она тихонько спускалась с печки и уже привычно ужинала, оставляя половину ему. Столь же привычно доставала из кармана две конфеты, припасенные для священника в качестве угощения, и выкладывала их на стол, после чего забиралась на печь, укутывалась в свое одеяло и засыпала. В одну из ночей, уплетая такие вкусные блины, девочка услышала за спиной шорох. С трудом проглотив откусанный кусок, она медленно повернулась. В дверях, опершись плечом на косяк, стоял Илия и смотрел на нее. Застигнутая на месте преступления девочка стояла, боясь шевельнуться, и смотрела на него. — Любава? — хрипло проговорил он. Девочка подняла на него виноватые глаза и тихонько прошептала в свое оправдание: — Я есть хочу… Священник в ответ улыбнулся и, повернувшись, так же тихо ушел в свою комнату. Девочка, замерев, прислушивалась, но из комнаты не доносилось ни звука. Быстро дожевав блин, она неслышно ретировалась на печь. Любава… Она уже привыкла, что все ее так называют. Но окончательно девочка осознала, что она Любава, когда Илия ее позвал. После той ночи он будто специально начал оставлять на столе еду и обязательно кружку с молоком. Любава с удовольствием уплетала оставленный для нее ужин, и, оставив ему на столе конфеты, забиралась на свое место. Иногда он выходил из своей комнаты и, стоя в дверях, смотрел на нее. Девочка ловила его добрый, задумчивый взгляд и робко улыбалась в ответ. Постояв так немного, Илия уходил в свою комнату. Но к Зоське Любаву тянуло… И в один из дней, когда Илия ушел служить заутреню, девочка, забежав за спрятанной куклой и прихватив для Зоськи конфет, регулярно оставляемых строителями, побежала проведать пьянчужку. Та, разбуженная очередным собутыльником и еще не успевшая опохмелиться — нечем было — поеживаясь от холода, собирала разбросанные в овраге мокрые сучья, чтобы растопить печь и на примитивном самогонном аппарате выгнать из бражки самогон. Увидев Любаву, она, уперев руки в бока и покачиваясь, смотрела на приближавшуюся к ней девочку. — Где шлялась? — хмуро спросила она. Любава молча протянула ей конфеты, лежавшие на ладошке. Протянув руку якобы за конфетами, Зоська крепко ухватила девочку за запястье. Конфеты упали в грязь. От неожиданности и испуга девочка выронила свою куклу, а Зоська потащила ее за дом. Закричав и рванувшись за упавшей куклой, девочка выдернула свою руку из Зоськиной и, выхватив из грязной лужи куклу, попыталась убежать. Но Зоська оказалась быстрее. Схватив брыкавшуюся и вырывавшуюся девчонку в охапку, она, попутно осыпая ребенка ударами куда попало, отнесла ее на пустырь за домом, и, бросив на землю, прижала коленом. Вырвав из рук девочки мешавшую куклу и швырнув ее прямо в грязь, она достала веревку.