Илии показалось, что уголки губ у Настасьи дрогнули, и взгляд изменился — она словно приняла Анну. И та вдруг расслабилась, плечи чуть опустились, губ коснулась улыбка. — Какая потрясающая фотография. Она словно живая на ней. А ведь сколько лет прошло… Как удалось сохранить фото? — повернулась к нему Анна. — Никто не сохранял специально, — развел руками Илия. — Все фотографии вот точно так же висели на стене, в этих же рамках. Видимо, солнечные лучи не попадали на них из-за закрытых ставен и занавесок, влага тоже не попадала, никто не трогал… Не знаю, если честно. — Потрясающе, — медленно проговорила Анна, и, скользнув взглядом по фотографии молодого мужчины, перевела его на фотографию девочки. — А это Любава, верно? — внимательно вглядываясь в фото, сохранившееся гораздо хуже, спросила она. Илия, стоявший, прислонясь плечом к косяку и наблюдавший за Анной, за ее реакцией, ничего не ответил. Протасова внимательно, до последней черточки, вглядывалась в лицо девочки, потом повернулась и с задумчивым взглядом пошла на кухню. Подойдя к столу, она коснулась конфет, лежащих на нем. Усмехнулась. — Приходила? — повернулась она к Илии. Тот молча кивнул. Анна открыла сумочку, висящую у нее на плече, и достала оттуда две конфеты, протянув их на ладони Илии. — Я сразу не увидела, только дома их обнаружила, — задумчиво сказала она. — Строители каждый вечер оставляют ей подношения, — устало ответил Илия, присаживаясь напротив Анны. — Я не знаю, как это прекратить. — Вы поседели… — Я человек. Всего лишь человек, — немного резко ответил мужчина. — Простите, я не хотела вас обидеть, — повинилась Анна. — Но… мне почему-то кажется, что ее не стоит бояться. — На нее не действует святая вода, она не боится креста православного, молитвы… — раздраженно проведя рукой по волосам, Илия рассказал о своем эксперименте. — И эти конфеты… Я вообще ничего не понимаю! — Почему? — с интересом спросила Анна. — Кажется, вы говорили, что епархия и митрополия ожидают решения Священного Синода о признании девочки святой? Так почему сейчас вы отрицаете очевидное? Ведь тогда все встает на свои места — она и не должна бояться ни святой воды, ни креста. Тогда, в подвале церкви, она пела молитву… Не будут бесы произносить святые слова, разве нет? — Наверное… Мы слишком многого не знаем. Все в руках Господа, — задумчиво ответил Илия. — Так кто вас ударил? — резко переменила тему Анна. — Зоська. Алкоголичка местная. Гаечным ключом. Я собирался отвезти ее в клинику, лечить от алкоголизма. Дитя жалко, — поморщившись, ответил Илия. — Какое дитя? — нахмурилась Анна. — Она беременна. Судя по животу, на последних сроках. Старики говорят, что она регулярно беременна. Рожает либо мертвых детей, либо они вскоре умирают. Я так понимаю, что она не регистрирует их нигде. Я был сегодня в ЗАГСе и паспортном столе. Последним ребенком, рожденным в Ивантеевке, была девочка с ДЦП, убитая вместе с родителями при попытке ограбления. Всё, — Илия развел руками. — Сильно пьет? — прищурилась Анна. — До потери сознания. Трезвой она не бывает, вменяемой тоже. — Вы думаете, такого ребенка можно спасти? Мне кажется, что если и родится живой, там будет столько патологий… — покачала головой Анна. — Я должен попытаться, — поднял на нее взгляд Илия. Анна в ответ лишь пожала плечами. — А с Петровичем что? — сдвинув брови, спросила она. — А вот с Петровичем плохо, — вздохнул Илия. — Два инфаркта один за другим. Едва успел довезти вчера. Лежит в реанимации в критическом состоянии. Удалось стабилизировать, но прогнозов пока никаких. — Жаль старика. Может, какие лекарства нужны? Помощь? — нахмурилась Анна. — Я все купил по списку, что доктор дал, — устало провел рукой по лицу священник. — В какой больнице лежит? Фамилия, палата, кто лечащий врач? — непререкаемым тоном спросила Анна. — Да уже все нормально, не беспокойтесь, — попытался улыбнуться Илия. — Вы и так много делаете. Вон, автолавку пригнали, гостинцев всем старикам выдали. Спасибо вам большое! — Илия, я вас ценю и уважаю, но мои люди мне не безразличны. И уж немного поддержать десять несчастных стариков — это такая малость. Это даже не тысячная часть того, что я жертвую регулярно на всякую ерунду. Поэтому, пожалуйста, не надо, — прямо взглянула на него Анна. — Я выкупила Ивантеевку. Всю. Это моя деревня, и люди здесь нищенствовать не будут. — А как же старики? Их дома? — нахмурился Илия. — Их я тоже выкупила. Но естественно, трогать я их не стану. Я знаю, что ни у кого из них детей нет. Родственникам они не нужны. Заботиться о них просто некому. Я обеспечу их необходимым, — Анна склонила голову. — А уж такая малость, как навестить старика в больнице, который меня принял как родную… Это даже не обсуждается. Всё, больше мы к этому не возвращаемся, договорились? — Какие еще новости у вас? Вы сказали, что неделя прошла плодотворно, — сменил тему Илия. — Я выкупила еще много земли, кроме Ивантеевки, — начала рассказывать Анна. — Недалеко от деревни скоро начнется строительство нашей усадьбы, чуть дальше, там, где залежи глины, будет построен завод, если глина позволит — будем выпускать посуду, если нет — остановимся на кирпиче и черепице. Между Бережками и Ивантеевкой будут заложены лесопилка, бумажный завод и типография. Бизнес-проекты готовятся, через две-три недели прибудут специалисты, они займутся глиной, чтобы понимать, что строить, на что мы будем ориентироваться. Также я получила все возможные разрешения на торговлю, и, как только будет расчищен подходящий участок, начнем строить магазин, но это на откуп архитектора. Он также прибудет где-то через месяц, когда расчистят деревню от старых домов и ненужной растительности. В общем, скоро здесь станет очень людно и шумно, — улыбнулась Анна. — Ну и, естественно, начнет ходить автобус. — Неужели Сергей Николаевич расщедрился? — удивился Илия. — Ну да, дождешься от него, — усмехнулась Анна. — Я зарегистрировала также транспортную компанию, и могу заниматься как грузоперевозками, так и перевозками людей. Автобусы уже заказала, для начала три автобуса с хорошей проходимостью. Менее комфортны, зато не застрянут по бездорожью. Также заказала карты для бесплатного проезда для жителей Ивантеевки. Всем остальным придется дорогу оплачивать. Ну а у Сергея Николаевича резко снизятся денежные поступления на его начинания. Вот как-то так, — улыбнулась Анна. — Пока магазин не откроется, будем перебиваться автолавкой раз в неделю. Ну и, естественно, все старики будут получать небольшие ежемесячные выплаты от меня лично и минимальный набор необходимых продуктов каждую неделю, как сегодня. — Вы просто волшебница, — улыбнулся Илия. — Я просто хочу быть достойна своих предков. А они всегда заботились о своих людях. И я не лгала — Ивантеевка будет жить, — Анна взглянула на него, и мужчина понял: будет. Она в лепешку расшибется, но Ивантеевку возродит. Глава 17.1 Ночи Илия ждал с ужасом. В голове крутились слова Протасовой, и против воли он находил им все большее подтверждение. Ну в самом деле: по святой земле спокойно бродит, Анну спасла, вреда никому не причиняет, разве что строителей напугала, да и то, скорее всего, невольно. По крайней мере, после того раза, когда ее видели всей бригадой, Любава больше не появлялась перед ними. Или это конфеты помогли? Все-таки откупились? Но разве от Нечистого можно откупиться конфетами? Или это воспринимается, как жертвоприношение? А если она и правда святая, как считает Анна? Тогда почему забирает подношения? Лежа в постели, он настороженно прислушивался. Вот скрипнула лавка, вот раздался легкий топоток босых ножек по полу, вот плеснула вода в бадье… Он лежал и слушал, как девочка хозяйничает. В комнаты она не заходила, ограничивая свои передвижения кухней. На третью ночь после разговора с Анной Илия понял, что перестал бояться. Страх ушел. Любава не делала ничего плохого, не пугала его — бродила себе по кухне да хозяйничала там, каждый раз делясь с ним конфетами и завтраком. Илия осмелел настолько, что, тихонько встав с постели, на цыпочках выбрался из комнаты посмотреть, что же там происходит. Девочка стояла возле стола. Слабый свет из открытого окна создавал по контуру ее маленькой фигурки белый ореол, и казалось, что ребенок сам светится. Видимо, услышав шаги, девочка медленно повернулась. В руках она держала надкусанный блин, которыми батюшку исправно подкармливала баба Маня. Любава молча исподлобья смотрела на священника огромными лучистыми глазами. — Любава?! — полувопросительно-полуутвердительно произнес Илия хриплым голосом. — Я есть хочу… — тихонько прошелестела девочка в ответ. Мужчина развернулся и так же тихо ушел в комнату. После той ночи Илия начал оставлять на столе еду и молоко. Он лежал и прислушивался. Когда Любава приходила и начинала тихонько греметь посудой, мужчина с улыбкой засыпал. Иногда он выходил к дверному проему на кухню и ловил робкую улыбку девочки. Так прошли две недели. Протасова, как выяснилось, слов на ветер не бросала. Километрах в двух от Ивантеевки в два ряда выстроились удобные вагончики для рабочих, легкие разборные ангары для техники. Появились и разнообразные машины, и даже две «вышки» для высотных работ. Днем рабочие спиливали выросшие на бесхозных участках деревья, распиливали их на пеньки и тут же раскалывали, развозя готовые дрова жителям. На вопросы удивленных до крайности и обрадованных стариков отвечали, что это распоряжение Анны Константиновны. А когда к деревне подъехал и остановился первый автобус, посмотреть на это чудо сбежались абсолютно все оставшиеся жители. Зарядили дожди, сильно похолодало. Любава перестала приходить. Она исчезла так же внезапно, как и появилась. Илия не находил себе места — Любава не появлялась уже третью ночь. И подношения в виде конфет, оставляемые строителями, мокли и таяли под дождем. Мужчина снова перестал спать — ждал появления девочки. Еда, оставленная для нее на столе, стояла нетронутой. По утрам, взглянув на стол и его убранство, остававшееся неизменным, священник тяжко вздыхал, испытывая непонятную тревогу и внезапно навалившуюся на него апатию. Весь день он чувствовал себя абсолютно разбитым и обессиленным. У строителей тоже все валилось из рук — то и дело слышались самые различные предположения, чем же они снова прогневали Любавушку, что она не желает брать угощение? И в их глазах, с надеждой глядящих на священника, все сильнее разгорался страх. Илия понимал, что они ждут от него утешения, слов ободрения или хотя бы какой-то реакции на происходящее, даже обвинений в ереси и крамоле, обещания наложить епитимью… Да хоть чего-то! Хоть какой-то реакции! Понимал, и… не мог. Не мог обвинять в ереси людей, когда сам, собственными глазами видел явление девочки. Ругать их за беспокойство в связи с ее исчезновением тоже не мог — сам не находил себе места. Найти для них слова поддержки и утешения он тоже не мог — его бы кто поддержал. Да и что было им говорить? Он не мог разобраться в себе, что уж тогда требовать от других? И потому он молча выслушивал людей, бормоча в ответ что-то невразумительное, не реагировал на шепотки, которые с каждым часом становились все громче и громче, и даже службы ему давались невероятно тяжело — уже несколько дней он не слышал людей, не чувствовал их, и оттого не мог отправлять службу с чистым сердцем, как ранее: истово, искренне… На четвертый день после заутрени на лавочке возле часовни его поджидала баб Маня. — Милок, чего случилось-то? На тебе уж какой день лица нет… — сходу начала она, поднимаясь с лавки ему навстречу, едва он показался в дверях часовни. — Да нет, баб Мань, все хорошо, — растерянно ответил ей священник. — Да уж куда лучше-то… — проворчала она, глядя на него исподлобья. — Нешто я не вижу? Совсем ты приходить перестал, не ешь ничего, даж вон вчерась корзинку, что Степановна тебе притащила, так на пороге и оставил, даж не взглянул на нее, — попеняла ему старушка. — Какую корзинку? — нахмурился Илия растерянно. — Я и не видел… — Конечно не увидал! Прямо перед дверью на пороге она ее поставила. Сготовила там тебе чегой-то… — проворчала баб Маня. — Об чем думаешь-то? Что тебя тревожит-то так? — Все хорошо, баб Мань, честное слово! — приобнимая старушку и ведя ее обратно к лавке, проговорил Илия, думая, как ему сбежать от назойливой старушки. — Чего ты взбаламутилась? — Хорошо ему… Илюша, ты уж меня совсем-то за глупую не держи, — нахмурилась она. — Я старая, но не дурная еще. Ты вон к Зоське даж бегать перестал. Вот когда ты у нее был в последний раз? То кажный божий день носился, а то бродит как тень вокруг церквы под дождем, словно ищет чего. И днем, и ввечеру бродит… Ночами-то тож туды ходишь, чтоль? Чего тебя туды будто магнитом-то тащит? И к Петровичу ездить перестал совсем… А ну как его уж выписали? — Да я вроде вот совсем недавно был… Вчера? — растерянно проговорил Илия, пытаясь собраться с мыслями. — Хотя нет… Вчера и правда не ездил к Петровичу… И к Зоське тоже не ходил… Позавчера? — попытался вспомнить Илия. — Ага, ага… — закивала головой старушка. — А я тебе об чем толкую? Ты ж последний раз уж четвертого дня аж ездил. Аккурат в субботу, а в воскресенье автолавка была, Анечка гостинцев опять присылала. А нынче уж среда небось, — строго глядя на него, проговорила баб Маня. — Чаво случилось-то, ась? — Что, серьезно? — Илия взъерошил волосы в растерянности. — Ничего себе… А я и не заметил… Баб Мань, спасибо тебе! Я сейчас съезжу к Петровичу! Прости, пожалуйста. Не знаю, как это я так… Я сейчас только к Зоське сбегаю, а то вдруг родила? — подскочил Илия. — А за Петровича ты не волнуйся, там Анна каждый день его навещает, у него все есть. — Да знаю я… — проворчала она. — Я не за Петровича, я за тебя переживаю. Чего ты ищешь-то все эти дни?