– Что? С кем? – С моей дочерью! Мелани бросилась к нему, потрясая железной кочергой. Пальцы, похожие на когтистые лапы, стремились вцепиться ему в горло и придушить. Она хотела проткнуть его, вскрыть его. – Дай-ка мне взглянуть на него! – выкрикнула она. – Где оно? Где в тебе живет насилие? В животе? В позвоночнике? Покажи мне, Виктор! – Мелани! – пронзительно закричал он, отпрыгивая. – Это не ты. Борись с маской. Борись с ней! Я этого не делал. Он швырял в ее сторону подушки, масляные лампы, стол – все, что могло ее остановить. – Это я. Я – Лейвуд, а не Виктор! Гнев затуманил ее зрение, она швырнула кочергу вперед, и та воткнулась концом в плюшевый стул, едва не попав в Лейвуда. Так не должно быть, поняла она, в ужасе пятясь. Лейвуд ничего не сделал – только помог мне. Он хороший человек. Но перед глазами вновь промелькнул образ его отца, и ненависть вернулась с удвоенной силой. Она боролась с ней, попыталась разделить чувства. – Лейвуд, – сказала она, и в голосе звучала тревога. – Мелани? Сними маску! Она схватилось пальцами за края и потянула изо всех сил. Но маска не сдвинулась с места. Он сидела, как приклеенная, впилась в нее как пиявка. – Не могу… Она… Сердце резко забилось в груди. На нее нахлынула паника, руки дрожали, пока она пыталась сорвать с себя деревянную маску. В следующее мгновение она снова бросилась за ним. Из ее рта вырывались страшные грохочущие обвинения. У нее даже голос изменился. Она попыталась бороться с раздвоением личности. Ей хотелось избавиться от эха мастера Белладино, который был разъярен и одержим желанием разорвать Лейвуда на части. Ей хотелось вернуть себя – Мелани, которая и мухи не обидит. А уж того, кто ей помог, и подавно. – Помоги мне! – воскликнула она. И через мгновение с силой выплюнула: – Ты – дерьмо. Мелани боролась с собой, отчаянно пытаясь освободиться от сущности, которая овладела ее телом. – Огонь! – закричала она и двинулась к нему, но споткнулась о собственную ногу и упала. – Что ты делаешь? – он не бежал от нее, но держался подальше. – Сожги ее, – призвала она. – Сожги! Ее шатало, но, дюйм за дюймом, она поползла по полу к очагу, умоляя его поторопиться, а Белладино в это время проклинал его. Она чувствовала себя больной, безумной. Она не боялась пламени, не боялась обжечься. Она просто хотела снова стать самой собой. Лейвуд бросился вперед, схватил за маску и потянул. Не вышло. Мелани схватила его за запястья и зарычала. – Я не могу ее снять, – сказал он, потерпев крах, пытаясь заглянуть в глаза, наполовину скрытых за деревом, в поиске еще какой-нибудь мысли. Мелани продолжала умолять его сжечь маску. * * * Хотя Мелани и просила сжечь маску, но тело ее корчилось, отчаянно пытаясь вырваться. – Нет, – сказал Лейвуд. – Ты… Тут должно быть что-то другое. Но воспоминание о маске отца – затем о топоре, которым Лейвуд рубанул по собственному лицу – его собственное прикосновение к смерти. Возможно, единственным спасением был огонь. Но потом он подумал, как будет погружать ее лицо в угли. Ему стало плохо, и он понял, что не сможет. Лейвуд попятился, оставив Мелани бороться с собой. Она царапала себе шею под блузкой, рвала волосы. В какой-то момент она резко выпрямилась, застыла в ступоре, будто ее распяли на невидимой стойке, позвоночник выгнулся и снова опал, будто стойка, на которой он держался, сломалась. Пытаясь быстро сообразить, что делать, он повернулся к груде вещей, которые они принесли из аптеки. Дрожащими руками он брал каждое вещество и читал этикетку за этикеткой. В недоумении он щелкнул шприцем, затем горелкой. Но ответа на вопрос, что делать, так и не узнал. Он услышал скрежет дерева о дерево и посмотрел на звук. Мелани снова потащилась к огню, прижавшись маской к полу, издавая скрежет. Она выглядела так, будто больше не могла выдержать. – Стой! – крикнул он, подскакивая к ней. С колотящимся сердцем он схватил ее за лодыжку, остановив ее продвижение к гибели. – Борись с ней. Дай мне немного времени, я подумаю, что можно сделать. – Сын мрази, – закричала она, протянув руку и схватившись за раскаленную решетку очага. До носа Лейвуда донесся сладковатый запах обугленной человеческой кожи. С силой дернув, он оттащил ее за ногу от очага, одновременно осматривая комнату в поисках чего-то, что могло ее удержать. Единственным надежным средством показались шнуры драпировки. Они были аккуратно завязаны вокруг оконных крючков из кованого железа. Он долго не мог развязать узлы, потому что сильно нервничал. Ударился о прикроватную тумбочку с лампой и бумажником, и они упали на пол. Кошелек распахнулся, и по комнате полетели ампулы со временем. Ошеломленный, он смотрел, как одна из них катится к ножке стола. Он снова посмотрел на аптечные принадлежности. И в голову ему пришла одна мысль. Схватив одну из ампул – пятиминутник, он перепрыгнул через скрюченное тело Мелани и остановился рядом с лекарствами. В следующее мгновение в руке у него был шприц, и он колдовал над пломбой ампулы. Это было незаконно – и почти невозможно – вскрывать ампулу со временем без присутствия сборщика налогов. Время сдерживалось магией, и магическую печать можно было сломать только при помощи предметов, заряженных магией. Обычные люди редко видели иглы. Налог на время взимали до того, как младенцы начинали говорить. И, если вы не были сборщиком налога или еще кем из верхних эшелонов власти, шансов увидеть иглу у вас не было, пока вы не состаритесь. Но это могло произойти только в том случае, если вы докупали себе время. Он должен был вспомнить об игле раньше – ведь он уже видел такую. В юности. Именно такой иглой у него взяли налог на время. Шприц был особенным и редким предметом, и чтобы им владеть, нужно было получить лицензию. Этот шприц сильно отличался от шприцов, которыми брали налог на эмоции. Шприцы для эмоций были крошечные – их делали из стекла, выплавленного из песка и крошки драгоценного камня. А этот шприц был большим, солидным, с толстым прозрачным стеклом. Неужели Мелани взяла его у аптекаря? Если бы не маска, она бы и понятия не имела, как заполучить такую вещь, и навряд ли бы знала, как он выглядит. Это все из-за маски Белладино. Интересно, что произойдет, если время выпустить? Он никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь выпускал время. Его извлекали из людей, помещали в ампулы и снова вливали в людей. Все, что он знал – это то, что ему нужно немного времени – настоящего времени, – больше, чем у него есть сейчас. И думать надо быстрее, пока Мелани не бросилась в огонь. Он воткнул иглу глубоко в мягкую пробку и потянул за поршень. Когда цилиндр начал заполняться вихрящейся розово-бирюзовой эссенцией, ампула треснула. А когда игла полностью вытянула из нее время, она превратилась в пыль. Не раздумывая, Лейвуд направил иглу в сторону Мелани и выдавил время в воздух. Все остановилось. В комнате воцарилась тишина, как зимним утром после сильного снегопада. Он заметил, что даже дышать перестал, и запаниковал, но быстро сосредоточился. Зрение его будто раздвоилось – словно два изображения наложили друг на друга. Но не совсем так, потому что изображения были разными. В комнате появились новые вещи – тонкие, как дымка, эфирные, такого же цвета, как эссенция времени. В одном углу стояло новое растение, отпечаток руки на оконном стекле, и дым – как из трубы – над кроватью. Мелани застыла без движения, ее скрюченные опаленные пальцы снова протянулись к решетке. Он был рад, что выражение ее лица скрыто под маской, потому что вокруг ее головы парило некое существо: нечто среднее между аморфным сгустком и монстром с щупальцами. Тело сгустка вырастало из центра маски, а полупрозрачные конечности полоскались за ним, как ленты на сильном ветру. Он хотел броситься на существо, но не был уверен, что это правильно. Интересно, что это за вещи, которые он вдруг обнаружил? Они не могли быть физическими объектами: он стоял прямо там, где находилось новое растение. Может, это вещи, существовавшие только во времени, отдельно от пространства. Слабая пульсация привлекла его внимание к потолку. На нем появлялись постоянно меняющиеся символы, но не слова и не астрологические знаки. Скорость, с которой они менялись, напомнила ему обратный отсчет. В ампуле было пять минут – и за это время ему нужно было решить, что делать. Огонь. Сначала надо потушить огонь. Он хотел положить шприц, но увидел, во что тот превратился. Наложенная версия иглы стала огромной – почти как кинжал. И два металлических круга упора на шприце теперь тянулись вверх по руке к запястью, частично закрывая его, как перчатка. Затем руку до плеча обвивало нечто, похожее на колючие лозы. На плече лежала защитная пластина с движущимися – живыми? – частями. Шприц позволял ему взаимодействовать со временем, не попадая в него, как Мелани. Это был ключ. И лекарство. Забудь об огне. Лейвуд бросился к Мелани. Прыгнув вперед, он воткнул иглу-кинжал между глазами лягушки – глазами Мелани – и потянул за поршень. В цилиндре появилась небольшая капля крови с легким туманом времени. Он воткнул иглу слишком глубоко – не учел мягкости бальсы. Поэтому он слегка потянул и чуть-чуть вытащил иглу. Когда он снова потянул за поршень, существо на маске внезапно двинулось. Его щупальца сжали Мелани, и тело задрожало. Сгусток замерцал и превратился в уродливую карикатуру на человеческое лицо – лицо Белладино, искаженное гримасой ненависти. Оно жалило и выло на Лейвуда. – Простите, я… Но извиняться перед этим полусформировавшимся временным спектром человека Лейвуду не стоило – ведь он никогда не делал того, в чем существо обвиняло его. Он боролся с существом, пытаясь втянуть его в шприц, отчаянно пытаясь оторвать его от Мелани. Рука дрожала, когда он с силой тянул за поршень. Вскоре существо начало сжиматься, впиталось в маску, а затем втянулось сквозь иглу в шприц.