По спине Клэр побежали мурашки. – Насильственное поведение? – подсказала она. – Возможно, – согласился Клевенджер. – Я, правда, не встречал упоминания об этом в справочных материалах. Но агрессивность вполне может быть вызвана обострением болезни. – Когда Уоррену Эмерсону было четырнадцать лет, – сообщила Клэр, – он убил своих родителей. Мужчины в ужасе уставились на нее. – Я этого не знал, – пробормотал Ротстейн. – Вы никогда не упоминали об этом. – Это не имело отношения к его клиническому состоянию. По крайней мере, я так думала. – Клэр снова посмотрела в микроскоп, на паразита, образ которого врезался в ее память. «Первичная инфекция, вызванная личинками паразита, с последующей симптоматикой энцефалита. Раздражительность. Даже жестокость». – Я очень давно окончила университет, – призналась она. – И уже мало что помню про Taenia solium. Каков жизненный цикл этого организма? – Taenia solium относится к классу цестодов, – пояснил Клевенджер. – Обычно живет в желудочно-кишечном тракте хозяина. В организм человека попадает со свининой, зараженной личинками. У личинки есть присоски, которыми она закрепляется на внутренней стенке тонкого кишечника, и там обживается, питаясь поступающей пищей. Личинки могут жить в кишечнике десятилетиями, не вызывая никаких побочных симптомов, их длина может достигнуть трех метров! Иногда черви выходят наружу, изгоняются. Можете себе представить, каково это – проснуться однажды утром и обнаружить рядом с собой в постели такое чудище. Поморщившись, Ротстейн и Клэр обменялись взглядами. – Сладких снов, – пробормотал Ротстейн. – Так как же личинка проникает в мозг? – не унималась Клэр. – Это происходит в разные периоды жизненного цикла червя. После созревания в кишечнике человека червь начинает откладывать яйца. Когда эти яйца выходят наружу, они заражают почву и растения, которые мы употребляем в пищу. Люди проглатывают их, яйца проникают в кишечный тракт, и кровь разносит их во все органы, включая мозг. Там по прошествии нескольких месяцев они развиваются в личинки. Но это для них тупик, поскольку они не могут расти в замкнутом пространстве, без питательных веществ. Поэтому они сидят там до самой смерти, формируя маленькие кармашки из защитной оболочки. В этом и кроется причина эпилептических припадков вашего пациента. – Вы сказали, что эти яйца заражают почву, – уточнила Клэр. – И как долго они живут без хозяина? – Несколько недель. – А в воде? Могут они жить, например, в озере? – В моих справочниках об этом ничего не сказано, но, думаю, такое возможно. – Можно ли провести иммуноферментный анализ по Taenia solium с целью выявления существующей инфекции? Дело в том, что у меня есть еще один пациент с похожей симптоматикой. Мальчик из Центра заключения. – Вы полагаете, в этом штате это не единственный случай? – Возможно, в Транквиле их немало. Это могло бы объяснить, почему такое количество детей отличаются агрессивным поведением. – Эпидемия цистицеркоза в Мэне? – Ротстейн явно был настроен скептически. Клэр волновалась все больше. – У обоих мальчиков, которых я госпитализировала, была одна и та же аномалия в гемограмме: высокий процент эозинофилов. Тогда я думала, что это связано с астмой или аллергией. Но сейчас понимаю, что причина совсем в другом. – Паразитическая инфекция, – заметил Ротстейн. – Она резко повышает количество эозинофилов. – Совершенно верно. И Уоррен Эмерсон мог оказаться источником инфекции. Если он вынашивал в своем кишечнике трехметрового червя, значит, годами сеял вокруг себя яйца паразитов. Утечка в его канализации могла загрязнить почву и грунтовые воды. Яйца смывало в озеро, и они попадали в организм любого, кто там купался. Кто случайно глотнул воды. – Слишком много догадок, – возразил Клевенджер. – Вы занялись постройкой карточного домика. – Даже временной период совпадает! Дети могли заразиться летом, когда купались в озере. Вы сказали, что яйца развиваются в личинку за несколько месяцев. Сейчас осень, и симптомы начинают проявляться. Ноябрьский синдром. – Она запнулась, внезапно нахмурившись. – Единственное, чего я не могу объяснить, так это их компьютерные томограммы. – Возможно, они сделаны на самой ранней стадии заражения, – предположил Клевенджер, – когда личинки еще маленькие, и их трудно обнаружить. А защитная оболочка еще не сформировалась. – Что ж, есть простой метод выявления паразитов, – подвел итог Ротстейн. – Анализ ИФА. Клэр кивнула. – Если кто-то покажет антитела к Taenia solium, тогда наша теория окажется прочнее карточного домика. – Мы можем начать с Уоррена Эмерсона, – предложил Ротстейн. – И того мальчика из Центра заключения. Если оба результата будут отрицательными, тогда на вашей теории можно будет сразу поставить крест. Но если окажутся положительными… Клевенджер, как истинный ученый, радостно потирал руки в предвкушении эксперимента. – Что ж, друзья, беремся за иглы и жгуты, – заявил он. – Нам предстоит проколоть достаточно рук. 20 Джей-Ди глумился над ней, стоя под дверью спальни, обзывал ее шлюхой, подстилкой, потаскушкой. Амелия сидела на кровати, зажав уши руками, пытаясь заглушить голос сводного брата, зная, что, если начнет отвечать ему, будет только хуже. В последнее время Джей-Ди был злым как черт, нарывался на драку со всеми подряд. Вчера, когда его отправили домой из школы, она допустила ошибку, назвав его ублюдком. Он ударил ее так, что у нее долго звенело в ушах. Рыдая, она бросилась к матери, но, разумеется, от Грейс никакой поддержки не дождешься. – Ты же знаешь, какой он, – сказала мама; и в ее голосе, как всегда, сквозило: «У меня своих проблем хватает». – Просто держись от него подальше. Весь день Амелия избегала брата, запирая дверь спальни и пытаясь сосредоточиться на домашних заданиях, но сейчас она уже ничего не соображала. Чуть раньше она слышала, как Джей-Ди скандалил внизу, дрался с Эдди, кричал на мать и даже на Джека. Может, скоро Джек и Джей-Ди поубивают друг друга. Каков отец, таков и сын. Она бы не стала оплакивать ни того, ни другого. Теперь Джей-Ди подошел к ее двери и принялся оскорблять. – Тебе нравятся маленькие пиписки? Поэтому ты связалась с этим придурком Ноем Эллиотом? Я покажу тебе настоящий член! Я покажу тебе, на что он способен! Или тебе больше нравится огрызок Ноя? – Рассмеявшись, он принялся повторять: – Мелкий огрызок! Мелкий огрызок! В конце концов даже у Джека лопнуло терпение, и он крикнул снизу: – Заткнись, Джей-Ди! Ты мешаешь мне смотреть телевизор! И тут Джей-Ди бросился вниз по лестнице, чтобы завязать драку с Джеком. Амелия слышала их раздраженные голоса в гостиной, постепенно перераставшие в дикие вопли. Большая счастливая семья. Крики сменились грохотом. Вот уже падает мебель, бьется стекло. Господи, что же будет дальше? Теперь к этому хаосу присоединилась и мама, рыдавшая над осколками любимой лампы. Амелия посмотрела на учебники, разложенные на кровати, на список заданий, которые надеялась сделать к понедельнику, и поняла, что теперь уже ничего не успеет. Надо было пойти на праздник, подумала она. Если все равно нельзя делать уроки, лучше бы повеселилась. Впрочем, веселья праздник не обещал, ведь Ноя Эллиота там не было. Она услышала, как очередная лампа грохнулась на пол, и мать завыла: – Почему ты ничего не сделаешь, Джек? Почему ты никогда ничего не делаешь? – Последовал громкий звук пощечины, и причитания Грейс сменились рыданиями. Переполнившись отвращением, Амелия запихнула учебники в рюкзак, схватила куртку и осторожно вышла из комнаты. Они даже не услышали, как девочка спустилась по лестнице. Краем глаза она видела, что творится в гостиной, – полуусыпан стеклом, красный и разъяренный Джей-Ди, стоит, набычившись, перед отцом и мачехой. Амелия скользнула за дверь в снежную ночь. Она двинулась по шоссе Тодди-Пойнт, поначалу не сознавая, куда идет; ей просто хотелось оказаться как можно дальше от них. Добравшись до лодочной пристани, она почувствовала, что холод начал проникать под ее одежду, а мокрый снег – таять на лице. Нужно пойти хоть куда-нибудь; бесцельная прогулка в ночи была глупой и опасной. Но она знала только одно место, куда ей действительно хотелось, только один дом, где ей были бы рады. От этой мысли у нее радостно забилось сердце. Девочка ускорила шаг. «С каких это пор школьницы начали носить кружевное белье?» – удивлялся про себя Линкольн, наблюдая за тем, как ученики заполняют танцпол. Он вспомнил танцы времен своей молодости, девочек с аккуратными прическами, в платьицах пастельных тонов и атласных мини-юбках. Сегодняшние девочки в своих черных кружевных нарядах на тонких бретельках выглядели скорее как расфуфыренные вампирши. Некоторые даже губы накрасили черным; их по-зимнему бледные лица в темном зале наводили на Линкольна мысли о бродячих покойниках. Мальчики тоже не отставали – почти все они, как и девочки, носили серьги. Пит Спаркс, стоявший рядом, заметил: – В таких прикидах и пневмонией заболеть недолго. Не поверю, что матери разрешают им выходить из дома в таком виде. – Держу пари, что их матери даже не догадываются об этом, – согласился Линкольн. Он видел, как некоторые девочки подъезжали к школе скромно одетыми, а потом ныряли в туалет и выплывали оттуда в откровенных нарядах. Из динамиков вырывалась громкая музыка. Уже через несколько минут такого грохота Линкольну отчаянно захотелось сбежать. Он вышел из дверей спортзала в холодную ночь. Снег падал тихо и медленно; серебристые снежинки посверкивали в свете фонаря. Стоя под козырьком здания, он поднял воротник куртки и принялся с наслаждением вдыхать чистый морозный воздух. У него за спиной хлопнула дверь, и он услышал голос Ферн: – Тебя тоже хватило ненадолго? – Вышел подышать. Она подошла и остановилась рядом. На ней было пальто, и это означало, что она собиралась задержаться на улице. – Линкольн, у тебя никогда не было такого ощущения, что ответственности уж слишком много? Что ты готов послать всех к черту и просто уйти? Он печально усмехнулся. – Такие мысли посещают меня как минимум дважды в день. – Но ты никуда не уходишь. Он посмотрел на нее. – Ты тоже.