– Нет. Хотя больно расставаться с хорошими итальянскими туфлями. Линкольн улыбнулся, словно подтверждая, что даже в столь непритязательном виде Ферн остается обаятельной и остроумной и что он это ценит. – Тогда я подожду вас в приемной, – пообещал он, выходя. Она не могла просто встать, выйти и догнать его. Нужно было красиво обставить свой уход. Освободилась она минут через пять и, когда вышла, обнаружила, что Линкольн в приемной уже не один. С ним была Клэр Эллиот. Казалось, они даже не заметили появления Ферн, так были поглощены друг другом. Их руки не соприкасались, но Ферн заметила в лице Линкольна столько силы и одухотворенности, сколько никогда не замечала. Он как будто очнулся от долгой зимней спячки и снова ожил. Боль, которую она испытала в это мгновение, была почти физической. Она сделала шаг навстречу, но вдруг поняла, что ей нечего сказать. «Что он нашел в ней и не нашел во мне?» – задумалась она, глядя на Клэр. Все эти годы Ферн наблюдала за тем, как рушится брак Линкольна, и надеялась, что время станет ее союзником. Образ Дорин поблекнет, и освободившееся место займет она. И вот появилась приезжая, совершенно обычная женщина в грубых зимних сапогах и коричневом свитере, которая взяла и обошла ее. «Ты здесь лишняя, – злобно подумала Ферн, когда Клэр повернулась к ней. – И всегда будешь лишней». – Мне позвонила Мэри Дилаханти, – объяснила Клэр. – Я так понимаю, Ной опять подрался. – Ваш сын отстранен от учебы, – сурово произнесла Ферн, отбросив всякие церемонии. Ей очень хотелось причинить боль этой женщине, и она обрадовалась, увидев, как поморщилась Клэр. – Что случилось? – Он подрался из-за девочки. Очевидно, Ной стал распускать руки, и брат девочки вступился за свою сестру. – Я не могу поверить. Мой сын никогда не упоминал ни о какой девочке… – Сегодня проблема общения с детьми особенно актуальна, тем более если родители слишком заняты работой. – Ферн хотелось задеть ее за живое, и ей это явно удалось, потому что Клэр покраснела, ощущая свою вину. Госпожа Корнуоллис хорошо знала, как поддеть любого родителя, знала уязвимые места – самобичевание и бесконечное чувство ответственности. – Ферн, – одернул ее Линкольн. В его голосе звучал упрек. Директриса повернулась к нему и вдруг устыдилась собственного поведения. Она вышла из себя, дала волю чувствам, показала себя с самой худшей стороны, в то время как Клэр досталась роль невинной жертвы. Уже более мягким тоном она продолжила: – Ваш сын находится под школьным арестом. Можете забрать его домой. – Когда ему можно будет вернуться в школу? – Я еще не решила. Поговорю с учителями и выслушаю их рекомендации. Наказание должно быть достаточно суровым, чтобы впредь ему было неповадно. – Она многозначительно посмотрела на Клэр. – У него ведь уже были неприятности, верно? – Только та история со скейтбордом… – Нет, я имею в виду то, что было раньше. В Балтиморе. Клэр потрясенно взглянула на директрису. «Выходит, я не ошиблась, – с удовлетворением подумала Ферн. – Мальчик всегда был проблемным». – Мой сын, – с тихим вызовом произнесла Клэр, – не хулиган. – И тем не менее у него были неприятности с законом. – Откуда вам это известно? – Я получила вырезки из балтиморской газеты. – Кто их прислал? – Я не знаю. И к делу это не относится. – Еще как относится! Кто-то пытается погубить мою репутацию, выжить меня из города. Теперь начали охоту и за моим сыном. – Но ведь газеты не врут, верно? Он действительно угнал машину. – Это случилось сразу после смерти его отца. Вы можете себе представить, каково двенадцатилетнему мальчику стать свидетелем смерти своего отца? Какая это травма для него. Ной до сих пор не оправился от удара. Да, он все еще злится. Все еще скорбит. Но я его знаю и говорю вам: мой сын не мерзавец. Ферн не стала возражать. Бессмысленно спорить с разъяренной матерью. Для нее совершенно очевидно, что доктор Эллиот ослеплена любовью к сыну. – А кто второй мальчик? – поинтересовался Линкольн. – Разве это имеет значение? – удивилась Ферн. – Ной должен отвечать за свое поведение. – Но ты сказала, что драку затеял другой мальчик. – Да, чтобы защитить свою сестру. – Ас девочкой ты говорила? Она подтвердила, что нуждалась в защите? – Мне не нужны никакие подтверждения. Я видела, как дрались два мальчика. Выбежала, чтобы разнять их, и меня повалили на землю. То, что произошло, было отвратительно. Жестоко. Даже не могу поверить, что ты сочувствуешь мальчишке, который напал на меня… – Напал? – Физический контакт был. Я упала. – Ты намерена предъявить обвинение? Она открыла рот, чтобы сказать «да», но в последний момент остановилась. Предъявить обвинение – значит предъявлять доказательства в суде. И что она скажет под присягой? Она видела ярость на лице Ноя, знала, что ему хотелось ударить ее. То, что он так и не поднял на нее руку, – это детали; дело ведь в том, что он намеревался так поступить, выражение его глаз было жестоким. Но видел ли это кто-нибудь еще? – Нет, я не хочу предъявлять обвинение, – сказала она. И великодушно добавила: – Я дам ему возможность исправиться. – Я уверен, Ферн, Ной будет тебе благодарен за это, – заверил он. А она печально подумала: «Не его благодарность мне нужна. А твоя». – Может, все-таки поговорим? – спросила Клэр. Вместо ответа Ной съежился, словно амеба, и придвинулся к пассажирской дверце. – Рано или поздно, дорогой, нам придется поговорить об этом. – А зачем? – Затем, что тебя отстранили от учебы. И теперь мы даже не знаем, когда тебе разрешат, если вообще разрешат, вернуться в школу. – Ну, не вернусь в школу, и что с того? Я все равно там ничему не научился. – Он отвернулся и уставился в окно, давая понять, что разговор окончен. Клэр молча вела машину, ее взгляд хоть и был устремлен на дорогу, но она едва ли замечала, что там происходит. У нее перед глазами всплыл образ ее пятилетнего сына – мальчик свернулся калачиком на диване и был слишком расстроен, чтобы рассказать, как его в тот день дразнили в школе. Он никогда не отличался словоохотливостью, подумала она. Всегда замыкался в себе, окружая себя стеной молчания, и с годами эта стена стала еще более толстой и непробиваемой. – Я все думаю, что нам делать дальше, Ной, – начала она. – Мне нужно понять, чего хочешь ты. Правильно ли я поступаю, по твоему мнению. Ты ведь знаешь, что с работой у меня не все в порядке. А теперь, когда окна разбиты, а ковры изуродованы, пройдут недели, прежде чем я снова смогу принимать пациентов. Если они вообще захотят прийти… – Клэр вздохнула. – Я просто хотела найти место, где бы тебе было хорошо, где мы оба могли бы начать новую жизнь. А сейчас мне кажется, что я лишь все испортила. – Она въехала во двор дома и заглушила мотор. Некоторое время мать и сын сидели молча. Потом она повернулась к нему. – Можешь не рассказывать мне ни о чем прямо сейчас. Но потом нам придется все обсудить. Мы должны принять решение. – Какое еще решение? – Стоит ли нам вернуться в Балтимор. – Что? – Он вздернул подбородок и наконец посмотрел на маму. – Ты хочешь сказать, уехать отсюда? – Ты же сам постоянно твердишь, что хочешь вернуться в Балтимор. Сегодня утром я звонила бабушке Эллиот. Она сказала, что ты можешь приехать прямо сейчас и пожить у нее немного. А я приеду потом, когда упакую вещи и выставлю дом на продажу. – Ты опять за свое. Решаешь за меня, как мне жить. – Нет, я прошу тебя помочь мне сделать выбор. – Ты не просишь. Ты уже все решила. – Это неправда. Однажды я совершила ошибку и больше не хочу повторять ее. – Ты хочешь уехать, я правильно понял? Все эти месяцы я мечтал вернуться в Балтимор, но ты меня не слушала. Теперь ты решаешь, что пора валить отсюда, и при этом спрашиваешь: «Чего ты хочешь, Ной?» – Я спрашиваю, потому что это важно для меня! Я всегда считалась с твоими желаниями. – А если я скажу, что хочу остаться? Что, если у меня появился друг, который мне очень дорог, и она живет здесь? – Все эти девять месяцев ты говорил только о том, как ты ненавидишь это место. – И тогда это тебя не волновало. – Чего же ты хочешь? Что я могу сделать, чтобы ты был счастлив? Есть хоть что-нибудь, что может доставить тебе радость? – Ты опять кричишь на меня. – Я так стараюсь, но никак не могу тебе угодить! – Хватит орать на меня!