Глава 7 Алексей Разин приехал в Бостон дождливым вечером, остановил машину на противоположной стороне улицы и некоторое время просто сидел, разглядывая витрину антикварного магазина. Ровно в шесть Платт повесил на двери табличку «закрыто». Через пять минут Разин перешел улицу, нажал кнопку звонка. Платт, сидевший в кресле спиной к двери, поднялся и впустил гостя. Торговый зал был довольно большим, со вкусом оформленным. Преобладали черные, золотистые и серебряные краски, освещение не слишком яркое. В левой половине магазина был выставлен коллекционный фарфор, бронза и столовое серебро, справа иконы. Из полумрака с образов на них смотрели лики святых, будто живые люди. Под этими взглядами Разин всегда чувствовал себя грешником, которому уже поздно думать о спасении души. Они спустились в подвал, похожий на подвал под магазином в Нью-Йорке, только этот был поглубже и больше. Тут были специальные стеллажи для хранения икон и произведений живописи, в отдельной комнате в стену были замурованы два сейфа с дорогими побрякушками. Платт, закончив показ своих владений, открыл стальную дверь в небольшую комнатушку, почти пустую, там стоял стол и четыре стула. Он сказал, что стены и потолок с секретом, под сухой штукатуркой листы меди, свинца и еще кое-что. Прослушать разговоры в этой комнате невозможно даже при помощи самых хитрых жучков. Разин сел к столу, на котором стояли бутылки с водой и кофейник с чашками. Платт запер дверь и сел напротив. — Я должен вернуться в Нью-Йорк завтра утром, — сказал Разин. — Времени не густо. Наверное, вы собрали обо мне много информации. Я о вас тоже кое-что знаю. Поэтому мы может приступить к делу без долгих преамбул. На все ваши вопросы или предложения обещаю сегодня же ответить. С чего начнем? — У вас неприятности? — Неприятности — слабо сказано. Не хотел об этом говорить, но не могу и не сказать. Сначала возникли проблемы с оптовым покупателем. Правда, к этому все и шло. И я сумел как-то подготовиться, но все же сплоховал. Началась стрельба, погибли люди… Я сам едва выбрался живым. Но это только начало… В Москве трагически погибла моя жена. Обстоятельства, какие-то подробности, мне почти неизвестны. Пришел приказ: меня отзывают, через две недели я буду в Канаде, а потом в Европе. Не уверен, что вернусь назад. Но я все обдумал и решил поговорить. — Мои соболезнования. Даже не знаю, что говорят в подобных случаях. Вы уверены, что ваши проблемы, ваша личная драма не помешает… — В нашей работе никогда не знаешь, что помешает, а что поможет. — Но вы сами более или менее в порядке? — Более или менее. — Хорошо, — кивнул Платт. — Постараюсь коротко. Последние годы я занимаюсь не только агентурной работой и прочими прелестями нелегальной деятельности. Я сосредоточен прежде всего на торговле драгоценностями и антиквариатом, который получаю из Москвы. А выручкой распоряжаюсь, как прикажут. Передаю доверенным лицам или помещаю в хранилище. Но во всей этой деятельности стало слишком много воровства, мошенничества, злоупотреблений, о которых, я считаю, не известно первым лицам КГБ. В том числе председателю Комитета Юрию Андропову. Вы занимаетесь в Нью-Йорке примерно теми же вопросами, что и я в Бостоне. И проблемы у вас похожие. Но позвольте мне начать с начала. Сказать пару слов о себе. Стивен Платт стал пристально смотреть куда-то в пространство, словно в свое прошлое. Он сказал, что без малого тридцать лет назад, когда согласился работать на русских, он был молодым человеком из уважаемой и богатой семьи, имел свое суждение обо всем, широкий кругозор и приличное образование и уже был доктором изящных искусств. Нет, русские не ловили его на каких-то страшных проступках, не шантажировали, не покупали за большие деньги. С ним работали люди из КГБ, он называл их друзьями, и сотрудничество с русской разведкой считал своим сознательным выбором. Да, ему было двадцать семь лет… В те годы он еще оставался наивным парнем. Ему казалось, что СССР в некотором смысле — прообраз будущего Америки, казалось, что в Союзе люди живут небогато, но честно, справедливо. В этом он убедился во время своей первой поездки в Москву и в Северную столицу, поездки, разумеется, совершенной под контролем КГБ, тогда ему показали именно то, что он хотел увидеть: люди строили новую жизнь, был душевный подъем, уверенность, что завтра будет лучше и так далее. Природу скудности российской жизни было нетрудно понять. Страна вынесла на себе основной груз Второй мировой войны, по сей день чуть не треть бюджета шло не на то, чтобы хорошо одеть людей и накормить их. Деньги шли на вооружение, советским людям надо иметь сильную армию. Будет правильно помочь России в создании оборонного потенциала, — так думал Платт. Все это было так давно, что, кажется, что и не с ним вовсе. Позднее он не раз жалел о своем решении. Но с поезда, на который он сел, нельзя было сойти на первой остановке и вернуться. С перерывами Платт прожил в Москве почти три года, потратив это время на специальную подготовку в школе сто один, как тогда называли базу, где готовили разведчиков. Периодически он возвращался в Вашингтон, там жила семья. А потом через третьи страны летел обратно в Москву, летом он отдыхал в Сочи и в Ялте, крутил роман с русской девушкой, и не одной. В Америке выполнял задания Москвы, которые касались политической разведки. Отец Платта был дружен с двумя сенаторами, жертвовал крупные суммы Демократической партии. Он открыл сыну двери в дома людей, которые занимались реальной политикой. Весьма значительные особы запросто приглашали его в гости или на партию в гольф. Платт был человеком на своем месте. В Москве ценили его работу, награждали орденами, но… * * * Двенадцать лет назад все изменилось. Шло перевооружение советской армии, Советам были нужны компьютерные процессоры и интегральные схемы, а лучше всего, — уже готовые производственные линии. Но у Москвы иностранной валюты было до смешного мало, а ту, что была, тратили в основном на закупку за границей зерна. По приказу из Москвы Платт переехал из Вашингтона в Бостон, ушел в тень, открыл ювелирный магазин. Линии для производства микрочипов и интегральных схем в Америке продавались, но к вывозу во многие страны, в том числе социалистические, были запрещены. Предстояло наладить контрабанду электроники в третьи страны для дальнейшей переправки в СССР. Из Москвы через Германию, Италию и Францию стали поступать на продажу некие ювелирные изделия. Тогда Платт приоткрыл для себя темную историю Гохрана, его секретов. Большевики, едва встав на ноги, бросились продавать за границу золото и драгоценные камни. Однако торговать в Европе антиквариатом, с которого еще не смыта кровь прежних владельцев, не решались. Скандалов никто не хотел. Пришла идея ликвидный антиквариат переправлять в США и продавать через доверенных людей. Распродажи затянулись, цены долгое время оставались низкими, — русская старина медленно входила в моду. По окончанию Второй Мировой войны частично уже распроданные ценности Гохрана, были пополнены антиквариатом и драгоценностями, вывезенными после Второй Мировой Войны из Европы. * * * Но в Москве решили расширить дело, приказали нанять дополнительный персонал и открыть второй магазин, там реализовывали, в основном, старинные русские и европейские ювелирные изделия. Партии товаров становились все больше. Часть антиквариата и драгоценностей поступала контрабандой, уходила за наличные, деньги оседали в квартирах-сейфах. Другую часть товара Платт, бывавший в Европе, якобы покупал у тамошних антикваров и ювелиров и перепродавал на родине, с доходов платил налоги. Руководили этой деятельностью два опытных генерала КГБ, еще из старых кадров. Позже куратором стал молодой генерал-майор Павел Ильич Деев, когда-то работавший в Америке под дипломатической крышей, и полковник, тоже относительно молодой, Иван Андреевич Колодный, он в свое время работал в миссии СССР при ООН. Со сменой начальства стали присылать больше товара. Рекомендовали повысить обороты, делать большие скидки постоянным клиентам и продавать драгоценности людям сомнительным, с криминальным прошлым, которым надо отмыть грязные деньги, — лишь бы поток наличных не обмелел. В Москве совсем не разбираются в специфике этого бизнеса и тонкостях продаж. Платт убежден, что куратор этой операции генерал Деев вносил в дело суету и неразбериху, подключая сомнительных людей, чтобы прикарманивать часть денег. В итоге, по подсчетам Платта, на нужды разведки было использовано не более тридцати-сорока процентов выручки, а остальное было расхищено и растрачено. Возможно, председатель КГБ Юрий Андропов неправильно информирован о том, что здесь происходит. Но как все исправить? Теоретически, Платт может приехать в Москву, записаться на прием к всемогущему председателю КГБ. Андропов его хорошо знает, дважды награждал Платта государственными наградами. На приеме можно рассказать о том, что здесь происходит, подать рапорт, где будут описаны подробности. Нужно, чтобы на самом верху провели расследование группы генерала Деева. Но надо быть реалистом: вероятность, что Платт запишется на прием к Андропову и до него доживет, — ничтожна. Поэтому, надо действовать иначе. Старый, еще с молодости, приятель Платта, некий Глеб Борецкий, работает помощником генерального прокурора СССР, год назад при встрече он вызвался помочь. Разину предстоит встретиться с Борецким и узнать, готов ли он действовать прямо сейчас, не откладывая. Если он согласится, Платт прилетит в Москву в течении недели, по чужим документам, разумеется. * * * Закончив рассказ, Платт вытащил из папки машинописные страницы на русском языке и придвинул бумаги к Разину: — Вот письмо для Генпрокуратуры. Тут десять страниц. Есть тоже самое письмо, но более подробное, на сорок страниц. Но сначала почитайте это. Здесь подробности о некоторых произведениях искусства, которые по настоянию Москвы были проданы за чисто символические деньги. Подобных примеров много. — Вы сможете выполнить в Москве мою просьбу? Например, встретиться с Борецким, передать письмо. Текст придется выучить наизусть. А в Москве купите пишущую машинку и напечатаете. — Я постараюсь. — Но сначала надо встретиться с Гриценко. Этот человек из Внешторга ездил в краткосрочные командировки за границу, бывал в Америке, здесь мы запросто встречались. Он забирал у меня фотографии кое-каких ювелирных изделий и показывал их московским экспертам. А те делали описание и приблизительную оценку. Со временем собрался большой архив. Но случилась какая-то неприятность, Гриценко больше не выпускают за границу. Точно знаю, что он на свободе и живет по старому адресу. Надо встретиться с ним, выяснить, в каком состоянии архив и забрать его. За услуги Гриценко уже получил весьма щедрую оплату. Я ему ничего не должен. — Понял, я попробую. Вы упоминали вторую часть архива, которая касается икон. — Да, Карпова Нина Ивановна, бывший эксперт Гохрана. Несколько лет она составляла архив икон, которые были здесь проданы. Когда вышла на пенсию, переехала из Москвы в Коломну. Нужно забрать ее бумаги. — Еще что-нибудь? — Снимите две-три квартиры в Москве. Чтобы я, когда приеду, мог там жить без регистрации. КГБ наверняка будет донимать вас проверками, прослушкой, слежкой. И вам самому потребуется запасная квартира. Сейчас зима, можно использовать зимнюю дачу где-нибудь в ближнем Подмосковье. Кроме того, по подложным документам на чужие имена надо будет купить два-три автомобиля. Чтобы передвигаться по городу более или менее свободно. Документы, рубли и валюта, — не проблема. — Можно попробовать и еще один вариант, — сказал Разин. — Моя хорошая знакомая вхожа в Комитет партийного контроля СССР. Она сможет оставить письмо на столе Арвида Яновича Пельше. Если старик прочитает, он наверняка заинтересуется. — У вас есть знакомая, вхожая в кабинет Пельше? — Платт привстал. — С этого надо было начинать. — Но ей нужен чистый паспорт, чтобы выехать из Союза. И некоторая сумма наличных, чтобы прожить за границей хотя бы три-четыре месяца. Разин уехал далеко за полночь. На полдороге он так захотел спать, что остановился в мотеле, заказал пиццу и проспал девять часов. Глава 8 Генерал-майор КГБ Павел Ильич Деев добрался до места не на служебной машине, а на метро, до станции Колхозная. Дальше — пешком по Сретенке в сторону центра, вдоль бесконечного ряда двух-трехэтажных купеческих домов постройки девятнадцатого века. И в будний день, даже в такую погоду, прохладную и дождливую, народа было много. Он шагал неторопливо, потому что приехал раньше, спешить было некуда. В раскрытый купол зонта, с модной бамбуковой ручкой, барабанили капли. Лица людей, попадавшихся навстречу, были невеселые, глаза настороженные, с прищуром, будто граждане высматривали среди прохожих жулика, от которого когда-то пострадали, и теперь были готовы его скрутить и доставить куда надо. Деев миновал кинотеатр «Уран», маленький, устроенный в двухэтажном доме. На противоположной стороне увидел магазин «Рабочая одежда». И вспомнил репортаж с фотографиями в американском журнале «Лайф». Недавно здесь продавали джинсы отечественного производства из фирменной импортной ткани, простроченные красными нитками. Поверх задних карманов пришита косичка из того же материала — ни к селу, ни к городу. Пятьдесят рублей пара, если с рук — за сто… Американцы писали, что очередь за этими тряпками растянулась на километр, при входе случилась такая давка, что женщине ребра сломали, здоровенные мужики перли напролом, покупали по десять пар… Он свернул в переулок, спускавшийся к Цветному бульвару. Еще метров сто, глубокая арка, подъезд, выходивший окнами во внутренний дворик. Он поднялся на последний пятый этаж. Дверь открыл мужчина много младше Деева, лет тридцати семи, с приятным лицом, темные волосы зачесаны назад, глаза зеленоватые. Это был оперативник из второго главного управления КГБ майор Виктор Орлов. Деев давно знал майора как человека ответственного, умеющего думать. В квартире было тепло, пахло чаем и табачным дымом. Они поздоровались за руку, гость повесил плащ на старинную настенную вешалку с медными крючками и тусклым овальным зеркалом, поставил в угол зонтик. По делу, которое их свело в этот раз, они уже встречались, но сюда, на квартиру для особых конфиденциальных визитов, генерал Деев попал первый раз. Оказавшись в новом месте, он из интереса заглянул на кухню, выходившую окнами во двор, и во все комнаты. Вернулся в гостиную, обставленную по-домашнему, там был старинный кожаный диван с высокой спинкой, этажерка с никогда не читанными книжками, декоративными вазочками и пятью фарфоровыми слониками. Когда-то были еще два, но их разбили во время допроса. Тогда и обои попортили, оконную раму и даже на потолке оставили какие-то темные пятна. На круглом столе у окна — пепельница из прессованного стекла и две папки с тесемками. Деев присел на венский стул, выложил из кармана пачку американского «Уинстона» и зажигалку «Браун», обтянутую полированной змеиной кожей. Орлов, не спрашивая, нужно или нет, по-свойски, принес из кухни поднос с чашками, заварочный чайник, кусковой сахар и пакетик сушек. — Хорошее помещение, — сказал Деев. — Не хватает кошечки или собачки, декоративной. Посадить ее на диван, и вот он, — полный мещанский набор. Деев не был похож на штабных генералов. Красивое лицо, темные с проседью волосы зачесаны назад, тонкие усики, темные глаза внимательно следят за собеседником, словно заглядывают в душу. Одевался он так, как мог позволить себе человек с возможностями и хорошим вкусом. Сейчас на нем был темно-серый, сшитый на заказ костюм, оксфордские черные ботинки, голубая рубашка и бордовый в синюю полоску галстук с золотой заколкой. — Да, удобное место, — кивнул Орлов. — Мы похлопотали, чтобы соседей снизу отселили. Там была коммунальная квартира, два ребенка. А сюда иногда доставляли людей, с которыми надо поболтать, так сказать, без официальных процедур. Без писанины… А мы, бывало, засиживались за своими разговорами. Жильцы снизу бросились жалобы писать. Сразу председателю Моссовета Промыслову и первому секретарю МГК КПСС товарищу Гришину: требуем принять меры… Деев хотел сказать, что в эту квартиру, где оперативники допрашивают без протокола всякую нечисть, хорошо бы доставить товарищей Промыслова и Гришина. И с ними поговорить накоротке, без свидетелей. Спросить, как могло до того дойти, что сейчас, в начале восьмидесятых годов, столицу Советского Союза превратили в проходной двор, в помойку, почему себя здесь вольготно чувствуют фарцовщики, проститутки, спекулянты, ворюги всех мастей и прочие отбросы общества, а преступность растет как на дрожжах, хотя об этом газета «Правда» не пишет. Московская партийная номенклатура погрязла в роскоши, взятках, воровстве, а прижать их некому, потому что на Старой площади в ЦК партии тоже бардак и развал. Об оргиях, которые устраивает Галина Брежнева со своими любовниками, слышали все, но ее папаше ни слова, боятся испортить настроение. Впрочем, задавать неудобные вопросы нужно не Моссовету или городским партийцам, а людям, которые сидят выше, гораздо выше. Деев только проворчал: