Юлия Резник ГЛАВА 1 Я не помню времени, когда бы ее не любил. Было ли оно вообще — это время? Я не уверен. Мне кажется, так было всегда. Вечно, вне времени и пространства, в каждом воплощении моей души… Нет, я не чертов буддист или еще какой-нибудь религиозный фанатик. Если только Она не стала моим Богом за все это время. Тогда да… Я самый преданный адепт. Самый ревностный последователь, способный на любые глупости во имя Божества. Например, забить на то, что через неделю стартуют игры дивизиона, и сорваться в аэропорт, потому что где-то там, на другом краю света она… Нет, об этом лучше не думать! Протягиваю паспорт, беру первый попавшийся билет. Две пересадки, но так быстрее. Прохожу все контроли, и иду на посадку. В голове только одно — успеть. Потому что иначе… Не знаю… Это будет слишком пафосно, если я скажу, что не выживу без нее? Или настолько влюбленному дураку все простительно? А ведь я действительно не представляю своей жизни без этой женщины. Она была в ней всегда. Упс… Кажется, я об этом уже говорил. Виктория… Вы когда-нибудь любили совершенство? Ну, то есть такую женщину, к которой и подступиться страшно, не говоря уже о том, чтобы признаться в любви. Так вот она именно такая. И только не подумайте, что я тоже зассал. Хрен там. Я-то, как раз, постоянно говорил ей об этом… Начиная лет с двух. По-моему, именно в этом возрасте дети уже могут связно изъясняться. Удивит ли вас, если я скажу, что моим первым произнесенным словом было «Вика»? У вас возникнет резонный вопрос — «кто это?» Как на него ответить, чтобы ничего не упустить? Мое сердце, моя любовь, моя душа… Это если кратко. Ах, да, опять пафос… Черт. Пристегиваю ремень, вставляю в уши беспроводные наушники новенького iPhon-а и утыкаюсь в иллюминатор. Боже, упаси от разговорчивых соседей. По-моему, нет ничего хуже навязчивых попутчиков. В дороге меня не напрягают только ребята из команды, хотя и там придурков достаточно. Но это свои, родные… придурки. Врубаю на всю агрессивный музон, в безуспешной попытке заглушить с его помощью кричащие мысли. Бесполезно. Даже Тупак не помогает, когда знаешь, что она… Нет, лучше об этом не думать. Иначе свихнусь. Не вынесу ожидания. Заставляю мозг переключиться на что-нибудь позитивное. В голове всплывают картинки раннего детства. И голос мамы: — Тяни ногу выше! Не так резко… Вика, более плавно! Мама, совсем не обращает на меня внимания, поглощённая тренировкой, а я, как зачарованный, слежу глазами за девушкой на катке. Она мне кажется какой-то нереальной. Разве может простой смертный выделывать такое, стоя на коньках? Нет, я, конечно, неоднократно видел тренировки других спортсменок… В конце концов, моя мать была тренером олимпийской сборной по фигурному катанию. Но Она… Это было что-то невероятное. Сколько потом ей было присвоено эпитетов… От банального «несравненная» до обязывающего «великая». Пресса, толпы поклонников и феерический успех. Но это было потом. А в тот день она принадлежала только мне. Закончив прокат короткой программы, Вика помахала мне с середины катка и стремительно понеслась навстречу: — Левка, привет! Ты когда вернулся? — спрашивает, запыхавшись, и не обращает ровно никакого внимания на то, что мама вообще-то чихвостит ее за огрехи в прокате, — как там Канада? Я, насупившись, пожимаю плечами. Терпеть не могу уезжать от нее. Мне даже встречи с отцом не в радость, потому что нужно лететь за океан, а значит, я не увижу Вику как минимум месяц. — Ну, ты чего насупился, а? — наклоняется ко мне и треплет за щеку. Да, было время, когда я смотрел на Вику снизу вверх. — Не хочу от тебя уезжать. — Лёва, малыш, ну ты чего? — Я не малыш! — негодую. — Это я погорячилась, да? Какой малыш, когда целых пять лет завтра стукнет? Вика зашла за борт, села на скамейку и принялась расшнуровывать коньки. — Вика! Ты меня не слушаешь совсем, — возмущается мама. — Марь Санна, так Левка же приехал! — И это даёт тебе право катать программу черте как? У тебя первая олимпиада на носу! — Ну и чего я там не видела? — Вика отрывает взгляд от сумки, в которую в этот момент запихивала коньки, и подмигивает мне одним глазом. — Нет, ты посмотри на неё! — возмущается мама. Но девушка опять пропускает все мимо ушей, подхватывает меня на руки и усаживает себе на колени. — Так как будем твой день рождения справлять, а? — щёлкает меня по носу и улыбается во весь рот, являя миру совершенно очаровательные ямочки на щеках. Даже в четырёхлетнем возрасте они мне казались невероятно красивыми. А спустя годы, стали моим личным фетишем. Сколько раз я мечтал о том, как прикоснусь к ним губами? Сколько раз представлял, как слижу эту обалденную улыбку? — Не хочу праздновать. И гостей не хочу. — Как это? — возмущается Вика, — а товарищей по команде? А девчонок со двора? — Не хочу я никаких девчонок, — бурчу, — ты с тренировки придешь пораньше? — Вот те крест! — и действительно крестится дурашливо. И я ей верю. Потому что Вика всегда говорит только правду. — В мой прошлый день рождения ты была на соревнованиях, — соплю обиженно. Несмотря на желание казаться как можно старше, я все-таки оставался пятилетним пацаном. — Это точно, — подтверждает, — но я же победила, а? Толкает меня локтем, и опять улыбается. — Угу. — А победу кому подарила? Ммммм? — Мне подарила. — То-то же! Она действительно посвятила свою первую большую победу мне. Откатав программу, Вика, глядя прямо в камеру, постучала по сердцу, подняла вверх руку с вытянутыми средним и указательным пальцами, которые в обычном жесте символизировали букву V (Виктория), а в перевернутом — Л (Лев) — наши с ней имена. И впоследствии, каждую свою победу Вика сопровождала этим жестом. Я не знаю, присутствовала ли в этом доля сентиментальности, или же все дело было в банальных суевериях, которыми грешили практически все спортсмены, но этот ритуал соблюдался неукоснительно и вызывал массу интереса в прессе. Воспоминания прервал маленький мальчик, который, сверкая щербатой улыбкой, потянул меня за край парки: — Мистер Лев, можно ваш автограф? В надежде сохранить инкогнито, поспешно расписываюсь в блокноте мальчонки и прикладываю палец к губам. Пацан понимающе кивает, демонстрирует жестами пантомиму под названием «рот на замке» и возвращается на свое место. Я же натягиваю бейсболку пониже, окунаясь в прошлое с головой. Мой первый юбилей. Но ничего не радует! Ни подарки друзей, ни торт, испеченный бабушкой, ни новенькие коньки — презент от мамы. Целый день тыняюсь по квартире, то и дело выглядывая в окно. Сегодня мама с Викой ушли рано. И как я ни старался, проснуться до их ухода — все равно проспал. — Левик, да приедут они скоро, что ты, как приклеенный, у окна сидишь? Явится твоя ненаглядная, только тренировку закончит. Ты же знаешь, что не дает ей спуску твоя маманька. Бабушка, как никто другой, понимала все мои страхи и опасения. И всегда каким-то чудодейственным образом находила правильные слова, способные меня поддержать. Я кивнул, соглашаясь, но от окна все равно не отошел. Вика с мамой вернулись уже ближе к вечеру. Еле дождавшись окончания праздничного застолья, я, наконец, утащил Вику в нашу общую комнату. В то время я не задавался вопросом, почему девушка живёт с нами. У неё были родители где-то в глубинке, но настоящей матерью для Вики стала тренер. Настоящим домом — наш дом, в котором её приняли, как родную. — Фух, объелась! — прокомментировала Вика, заваливаясь на разобранный диван. Я плюхнулся рядом, и мы замолчали на некоторое время, разглядывая тонкие трещинки на потолке. — Вика, а расскажи, как ты мне имя придумала? По правде сказать, я знал эту историю наизусть, но каждый раз жадно слушал её вновь и вновь. Мне она казалась совершенно необыкновенной и символичной. Вика понизила голос на полтона и таинственным голосом начала свой рассказ: — Это случилось в один солнечный осенний день. Я неспешно брела домой после тренировки, загребая ногами листья. И была очень расстроена, потому что занятие проводил тренер, которого я терпеть не могла. А мою любимую Марь Санну ещё ночью отвезли в больницу. В тот день на свет появился ты. Маленький, сморщенный и крикливый. — Мама говорила, что я был послушным ребёнком! — вскакиваю в негодовании, а Вика смеется и щекочет меня за бока. — Я пошутила. Так вот, целый месяц со дня твоего рождения, твои непутевые родители не могли договориться, как тебя будут звать. Мистер Эверет настаивал на имени Патрик, в честь дедушки Патрика, — поясняет она, переворачиваясь на живот, и подпирая щеку кулачком, — Марь Санна была против заморских имён и хотела назвать тебя Антоном… — Фуууу, — кривлюсь и закатываю глаза. — И не говори, — смеётся девушка. Она вообще очень часто смеялась. В то время так точно. Не берусь утверждать, что ничего не изменилось до настоящего момента. Судя по всему… Нет, об этом тоже лучше не думать. Возвращаюсь мысленно в прошлое: Так вот, мистер Эверет и Марь Санна все спорили и спорили, а ты так и оставался безымянным. Я же тебя в те дни практически не видела, потому что была в тренировочном лагере. Но вот, спустя целый месяц, я вернулась домой. Ты лежал на пеленальном столике у самого окна, а солнышко купало тебя в своих лучах. Я, затаив дыхание, подошла к тебе. За стенкой ругались твои родители, и ты крутил головой, в попытке понять, что же происходит. Вдруг солнечный луч замер прямо на тебе, ты удивленно распахнул глаза, и я впервые увидела их нереальный фантастический цвет! Я подошла ещё ближе, чтобы рассмотреть это чудо. Солнце отражалось в твоих глазёнках и путалось в волосах. Ты был словно пронизан этим светом. — Вика! Вернулась, наконец! — воскликнула вошедшая в комнату Марь Санна. — Тише! — шикнула я, — посмотрите, какие у него глаза… Как у льва! Я в зоопарке видела. Твоя мама заинтересованно подошла и наклонилась к тебе: — Ну и что тут, как у льва? — а потом её глаза изумленно распахнулись, и она закричала, — Ник! Ник! Скорее иди сюда. Посмотри, какое чудо! В комнату вошёл мистер Эверет, и с таким же интересом склонился к тебе. Он был очень высоким, и ему пришлось наклоняться очень низко, чтобы увидеть причину всеобщего переполоха. — Как у льва, правда? — шепчет в благоговении. — Он Лев и есть, — хмыкаю я, поражаясь их недогадливости, — вон и шкура вся, как у льва. И грива! — Не шкура, а кожа, не грива, а волосы — поправляет меня Марь Санна.