— Взгляни сам! Канадец указал на лоскут от куртки Фабиана, занесенный, вероятно, ветром в кусты. — Он проходил здесь, — продолжал старик печальным тоном, — и, вероятно, во время рукопашной у него был вырван этот лоскут. — Да, бедный мальчик порядочно-таки обтрепался, хотя и мог бы жить в богатстве! — заметил, смеясь Хосе. — Но это доказывает также, что я не ошибся, утверждая, что он жив. Ну а теперь взгляни-ка вниз и сам убедишься, много ли заботятся индейцы о трупах белых! — Правда твоя! Мне и в голову не приходило искать здесь подтверждений этого! Печальное зрелище красноречиво указывало на верность предположений испанца. Это был труп Барахи, распростертый под тем самым местом, где его свалила пуля канадца. Несчастный, казалось, еще держал в своих объятиях золото, лежавшее под его телом. — Если бы эта собака, метис, заботился о мертвых, как ты думал, — промолвил Хосе, — то это золото вознаградило бы с лихвой все его труды. Как подумаешь: Фабиан обязан своей жизнью счастливой мысли, внушенной мне самим Богом, — прикрыть россыпь. В самом деле, как часто играют в жизни роль так называемые внезапные наития, одно из которых испытал испанский охотник! — Не взять ли нам золота, Розбуа, за неимением другого оружия? — К чему золото в пустыне? — возразил канадец. — Разве оно прогонит диких зверей? Разве можно на него обменять бизонов и козуль, пасущихся в прерии? Нет, оставим это место таким, как оно есть. Для меня этот лоскут бесконечно дороже, чем все эти бесполезные богатства! Не найдя больше ничего интересного, охотники направились к Туманным горам: туман, покрывший их, быть может, скрывал в своих складках объяснение многих других тайн, которые им важно было знать. — Остановимся здесь на минутку, — молвил Хосе, когда оба они не без труда поднялись по крутой тропинке; голод уже давно давал себя чувствовать. — Быть может, пираты проходили здесь! Охотники закусили остатками еще бывшей у них провизии. Это был первый завтрак после того, который они вкушали накануне в сообществе Фабиана. Сколь бы сильное горе не постигло человека, Бог не позволяет ему преступать права природы далее известного предела, так как и вся-то жизнь человеческая есть не что иное, как непрерывные чередования горя и радости, которых никто не может избежать. Вот почему человек, хоть и негодует на свою слабость, но в конце концов принужден бывает принимать пищу. Окончив свою скудную трапезу и не ведая, каким образом они добудут себе пропитание без ружей, друзья терпеливо возобновили исследования почвы. Здесь было еще труднее найти какие-либо следы на размытой дождем земле. Кроме густого тумана, вечно висевшего над вершинами Туманных гор, из недр промокшей почвы беспрерывно выходили новые испарения, а из глубоких ущелий пары поднимались высокими спиралями. Подробный осмотр окружающей местности не дал охотникам никаких руководящих признаков. Закутанные в густой туман, друзья даже потеряли друг друга из виду, а когда Хосе, желая переговорить с канадцем, окликнул его, то не получил ответа. На вторичный оклик ему отвечал чей-то голос, но это не был голос канадца. Изумленный испанец вскричал тоном, который он принимал обыкновенно, берясь за карабин: — Кто там, чтоб вас всех черти взяли?! — На кого это ты сердишься? — произнес из тумана голос канадца. — Сеньор Красный Карабин, сеньор Хосе, где вы? — Здесь! — отвечал Хосе, узнавая голос Гайфероса. — Слава Богу, я нашел вас и теперь не умру с голоду среди этих проклятых гор! — говорил гамбузино, выходя из полосы тумана. «Вот еще один кандидат на питание кореньями», — подумал он и продолжил уже вслух: — Ты в плохую минуту попал к нам. Охотники без ружей — плохие помощники! — А дон Фабиан? — поспешно спросил Гайферос, не забывший, что вмешательству молодого человека он был обязан своей жизнью. — Неужели случилось несчастье, которое я предчувствовал? — Он в плену у индейцев, а мы, как видишь, без оружия и припасов, брошенные, словно дети, в жертву диких зверей, индейцев, и, что всего хуже, голода. Впрочем, прежде чем поведать тебе о наших злоключениях, дай мне сказать пару слов Розбуа. Испанец обратил внимание канадца на следы человеческих ног у подножия куста полыни, сохранившиеся, несмотря на дождь. — Вот след индейского мокасина, а здесь отпечаток подошвы сапог белого! — заметил он. Канадец не долго разглядывал следы, на которые указал ему испанец. — Это следы не Фабиана, — ответил он. — Помнишь, как всего несколько дней назад мы встретили подобные же следы, когда гнались за убитой нами козулей? Надеюсь на Бога, но ничто не указывает, что Фабиан еще жив! — Разве вы еще сомневаетесь в этом? — спросил с участием Гайферос. Здесь, в первый раз со времени присоединения к ним гамбузино, канадец бросил на него признательный взор. Он был поражен переменой, произведенной в этом человеке сорока часами голода и страданий. — Сомневаемся ли мы, что Фабиан жив? — спросил испанец. — Еще бы! Мы покинули его буквально на полчаса и больше уже не видали. Но что вы говорили сейчас о несчастии, которого вы опасались? — Вчера вечером, — начал Гайферос, — видя, что вы не возвращаетесь, несмотря на данное мне обещание, и опасаясь погибнуть от голода, поскольку оставленный мне вами запас провизии истощился, я решился сам помочь себе. Сначала я пошел было по вашим следам, но потерял их близ этих гор и продолжал идти дальше наугад. Уже в сумерках я прибыл в одно место, у подножия которого текла река. Бросив туда взгляд, я заметил на поверхности воды соломенную шляпу Фабиана. — Где же это? — вскричал радостно канадец. — Хосе, дружище, мы напали на след похитителей. Лодка, которую я видел, несомненно, этих людей. Ведите нас в то место! Замечательно, что теперь, когда он испытал тяжкий удар судьбы, канадец уже не честил пиратов и их союзников прозвищами негодяев и демонов, что бывало прежде. Несчастье, подобно очищающему действию огня, по-видимому, облагораживает тех людей, которых оно постигает. Радостью было проникнуто все существо старого охотника, и пока они оба шли вслед за Гайферосом, он заботливо расспрашивал последнего о перенесенных невзгодах. — Богу было угодно, — отвечал гамбузино, — чтобы вокруг меня оказалось множество той чудесной травы, которая известна под названием «трава апачей» и сок которой немедленно затягивает раны. Я растер немного этой травы между двумя камнями и из мякоти ее сделал себе компресс. Через несколько часов я почувствовал такое облегчение, что мне так захотелось есть, что я уничтожил весь оставленный вами запас провизии. — Вы видели шляпу Фабиана, когда шли к нам? — спросил Хосе. — Да, и это открытие заставило меня опасаться несчастия, которое, с сожалением вижу, уже совершилось. Испанец, в свою очередь, вкратце сообщил их новому спутнику, ниспосланному им судьбой, о выдержанной ими осаде и о печальной развязке ее. — Кто же эти пройдохи, оказавшиеся сильнее, храбрее и искуснее вас? — спросил Гайферос с тем изумлением, которое ясно показывало, как высоко ценил он опыт, силу и неустрашимость своих спасителей. — Негодяи, не боящиеся ни Бога, ни черта, которым мы, однако, жестоко отомстим! — отвечал Хосе, называя имена пиратов пустыни, с которыми злая судьба их сталкивала уже вторично. — Они еще попадутся нам! — прибавил испанец. После многочисленных обходов, сделанных совершенно напрасно из-за скверной памяти гамбузино, трое путников подошли к месту, недалеко от которого охотникам только что встретился Гайферос. Это был тот самый пункт, с которого Бараха видел пирогу с двумя пиратами, исчезнувшую в подземном канале. С величайшей осторожностью спустились они по крутым утесам, господствовавшим над этим затерянным речным рукавом, где они надеялись найти следы, которые могли бы дополнить уже полученные ими указания. VII. ГОЛОД Подойдя к берегу, оба охотника и гамбузино заметили, что недалеко от них существовал более удобный спуск, змеившийся от самого верха скалы вплоть до воды. — Несомненно, этим путем воспользовались негодяи, унося своего пленника, — сказал Хосе, — и у начала этой тропинки следует искать их следы! — Удивляюсь я одному, — заметил канадец, внимательно разглядывая окружающую местность, — каким образом такой порывистый человек, как Фабиан, согласился спокойно спуститься с этой крутизны. По крайней мере, эти кусты не носят никаких знаков сопротивления с его стороны. — А ты бы хотел, чтобы он свалился с этих утесов вместе с пленившими его? — Конечно, нет, — отвечал охотник. — Но ты ведь видел, как он чуть не погиб в Сальто-де-Агуа, бросившись на врагов через пропасть. Вот почему эта его покорность внушает мне беспокойство. Несомненно, мальчик был ранен, быть может, находился без чувств, и это объясняет… — Я не отрицаю, — прервал Хосе, — твое мнение правдоподобно… — Боже мой, Боже мой! — воскликнул с тоской канадец. — И надо же было буре смыть все следы крови и уничтожить следы ног? Не будь этого — как бы легко было их найти и разъяснить то многое, что нам важно знать! Вы не заметили, Гайферос, была ли кровь на шляпе, которую вы видели плававшей на воде? — К сожалению, не разглядел, — отвечал гамбузино, — я находился слишком далеко, да притом было уже темно. — Допустим, что Фабиан не сопротивлялся вследствие полученной им раны. Не доказывает ли это обстоятельство, что негодяи надеются получить за него богатый выкуп? Иначе зачем бы им возиться с ним, перенося его на руках в лодку? Канадец с благодарностью принял это вполне вероятное и утешительное предположение своего друга. Так оно и было в действительности. Пользуясь обмороком Фабиана, причиненным, как читатель, безусловно, помнит, ударом головой об острый выступ камня, пираты перенесли молодого человека в свою лодку. Один из индейцев, завладевший было его шляпой, с презрением швырнул ее в реку, убедившись в ее ветхости. Охотники не ошибались ни в одном из своих предположений. Не сознавая, однако, что они так близки к истине, друзья с новым рвением продолжали свои поиски. Они направились, нельзя сказать, чтобы по течению этой реки, ибо в ней такового не замечалось, но, скажем, к отверстию, видневшемуся направо от них. В этом месте глубина воды не превышала двух футов, и дно почти везде заросло камышом. Внезапная мысль мелькнула в голове канадца. Он побежал по направлению к узкому отверстию и исчез в нем. Тем временем Хосе и Гайферос внимательно осматривали берег и кусты вплоть до самой воды, но ничто не указывало, чтобы здесь ступало когда-нибудь человеческое существо. Вдруг громкое «виват» донеслось из того туннеля, в котором недавно скрылся канадец. Хосе и гамбузино бросились туда и увидели, что Розбуа не напрасно испускал свой торжествующий крик: перед глазами троих спутников предстали глубокие следы, отчетливо отпечатавшиеся на сырой почве; некоторые из них были залиты водой, сочившейся из почвы. То было место, где бандиты привязывали свою пирогу. — Теперь, — обрадовался канадец, — мы уж не будем бродить наудачу. Но посмотри-ка, что это там, Хосе? Я как будто вижу что-то, только радость туманит мне глаза. Сделав несколько шагов по воде, Хосе достал предмет, на который указывал его друг. — Это кусок ремня, которым их лодка была привязана к камню, — сказал испанец. — Я попробую пройти далее под этим сводом. Мне кажется, будто недалеко отсюда виднеется на воде сероватый отсвет. Ступая по колено в воде, Хосе осторожно направился к тому месту, где в конце канала виднелся слабый свет. Каково было его изумление, когда, раздвинув камыш, он увидел хорошо знакомое ему озеро! Оказалось, что подземный канал привел его как раз к озеру Золотой долины. Хосе поспешил вернуться назад, чтобы сообщить об этом открытии канадцу, хотя теперь оно не имело никакого значения. Канадец не мог подавить вздоха сожаления при мысли, что упавший с утеса от его пули смертельно раненый апач заблаговременно показал ему расположенный недалеко от пирамиды проход, через который он со своими друзьями легко бы мог бежать, а между тем ему в то время и в голову не приходила мысль воспользоваться этой дорогой. — Там бы мы, — произнес он, потирая себе лоб, — нашли лодку и выбрались из треклятых гор, пустив ее по течению. — Мы пойдем пешком вдоль берега и рано или поздно найдем следы Эль-Метисо! — заявил Хосе решительно.