— Вы приказали мне явиться? — сказал Кучильо, обращаясь к дону Эстебану. — Да. Надеюсь, до сих пор вы оставались довольны моим нейтралитетом. Я предоставил вполне на ваше усмотрение разгадать душу молодого человека — сына Map-коса. Ну, так что же? Вы, конечно, добились своего и узнали все, что хотели? Ведь от вашей дальновидности ничто не может укрыться! Кучильо чувствовал себя не особенно приятно, выслушивая насмешливые слова испанца. Мы уже знаем, что он старался возбудить опасения Аречизы относительно Тибурсио, с целью приобрести себе союзников, чтобы вполне отделаться от своего врага. Теперь же, заручившись поддержкой Ороче и Барахи, бандит счел возможным показать испанцу ради поддержания собственного достоинства и ради отвода от себя любого подозрения в будущем, что для него какой-то ничтожный бедняк опасности не представляет… — Итак, что вы узнали? — продолжал дон Эстебан. — Ничего! — Ничего? — вскинул брови испанец. — Да, ничего, так как молодой человек не мог сообщить мне никаких новостей, поскольку ему самому ничего не известно. У него нет от меня никакие секретов! — Он не подозревает о существовании Вальдорадо? — Он далек от всякого подозрения на этот счет! — А с какой целью он направлялся на гасиенду, так как мы, несомненно, встретили его по дороге сюда? — Он собирался попросить у дона Августина место вакеро! — Однако как вам удалось быстро узнать все? — Это ничуть не удивительно при моей проницательности… — Действительно, ведь ваша проницательность вполне соответствует вашей совести! Кучильо с благодарностью поклонился в ответ на эту любезность. — Вы проделали довольно длинный путь с этим молодым человеком, и при том доверии, какое он питает к вам, он, вероятно, поведал вам множество подробностей из личной жизни. Не говорил ли он вам, например, о своем увлечении? — Да каким же дьяволом он мог бы увлечься в этой пустыне?! Уверяю, сеньор, для Тибурсио хорошая лошадь важнее женщины! — Так! — проговорил испанец, не сдерживая более насмешливой улыбки. — Вы, любезнейший, подавали в молодости большие надежды! — Что вы хотите сказать? — спросил Кучильо, почувствовав, что допустил явный промах. — Я хочу сказать, что в единственном добром деле, которое вы совершили, вам фатально не посчастливилось! — Какое доброе дело вы имеете в виду? — спросил бандит в замешательстве, теряясь в догадках, когда и где он мог совершить глупость. — Спасение умиравшего от жажды Тибурсио! — Да ведь вы сами совершили это доброе дело; я же всего лишь исполнил ваше приказание, сеньор! — Положим, и я виноват, но я хотел дать вам случай загладить хоть одно из ваших преступлений. Послушайте, что я узнал, несмотря на то что не отличаюсь вашей хваленой проницательностью. У молодого человека имеется в кармане весь маршрут Золотой долины; кроме того, он безумно влюблен в донью Розарию, за которую готов отдать все свои будущие сокровища и всех лучших скакунов ее отца. Сюда же он явился с твердым намерением сделаться владельцем гасиенды! — Проклятие! — воскликнул Кучильо в ярости, но насмешливый взгляд испанца привел его в себя. — Этого не может быть, — спокойнее прибавил он, — мальчишка не мог так провести меня! — Мальчишка этот — гигант в сравнении с вами, Кучильо! — холодно заметил де Аречиза. — Не может того быть, вы ошибаетесь, сеньор! — воскликнул Кучильо. — Хотите иметь доказательства? — Без сомнения, они необходимы! — отрезал Кучильо, стараясь скрыть свою ярость. — Вы их получите, — продолжал торжественно испанец, — но помните, эти доказательства таковы, что у вас захватит дыхание! — Мне все равно, я хочу знать наверняка! — проговорил Кучильо сдавленным голосом. Дон Эстебан некоторое время хранил молчание, собираясь с мыслями; в его интересах было как можно скорее унизить и поставить в зависимость от себя этого человека, в котором он постоянно чувствовал предателя. Наконец он проговорил. — Тибурсио принадлежит к той породе людей, у которых сильная воля соединяется с умом, а вы — его смертельный враг, понимаете наконец? — Нет! — Ну, в таком случае вы поймете это с помощью нескольких простых вопросов. Во-первых, не хромала ли на левую ногу лошадь, на которой вы отправились в последнюю поездку с Арельяно? — А! — вырвалось у Кучильо, и бледность покрыла его лицо. — Далее, индейцы ли убили вашего спутника? — Может быть, вы думаете, что это я? — с наглой улыбкой спросил бандит. — И, в-третьих, не были ли вы ранены в левую ногу во время борьбы с вашей жертвой, которую потом на спине стащили к реке? — Я сбросил труп в воду, чтобы избавить покойного от надругательства индейцев! — Вот как? При пробивавшемся сквозь листву деревьев лунном свете лицо бандита показалось мертвенным, а глаза непроизвольно блуждали; он не мог понять, каким образом всплыли все подробности его преступления, которое он считал навеки погребенным в пустыне. Продавая испанцу тайну местонахождения Вальдорадо, Кучильо не счел, понятно, нужным сообщить ему все подробности. Он только мельком упомянул о своей поездке в обществе Маркоса Арельяно, желая убедить испанца, что существование Золотой долины не плод его фантазии. — Знает ли обо всем этом Тибурсио? — решился, наконец, спросить Кучильо с почти нескрываемым страхом. — Всего он не знает, но ему известно, что убийца его отца ехал на такой же почти лошади, как и ваша, что он был ранен в ногу и бросил труп своей жертвы в реку. От него пока скрыто только имя убийцы. Но если у меня явится хоть малейшее подозрение в вашей честности, то я тотчас выдам ваш секрет этому молодому человеку, который раздавит вас, как скорпиона; повторяю вам, Кучильо, что за предательство вы поплатитесь собственной жизнью! «Увидим, чья очередь наступит раньше, — подумал Кучильо. — Ну а Тибурсио завтра в это время будет уже не опасен!» Эти мысли успокоили бандита, принадлежавшего к людям, умеющим быстро приходить в себя после какой угодно неожиданности. — Что бы там ни было, — заявил он нагло, — а вы, сеньор, не доказали мне, что Тибурсио любит донью Розарию, а потому… — Тише! — прервал его испанец. — Слышите? Чьи-то голоса! Оба умолкли. Прогуливаясь во время разговора по саду, они незаметно для себя очутились недалеко от павильона, который занимала дочь гасиендеро, и неожиданно услышали голоса, несмотря на довольно большое расстояние, отделявшее их от разговаривающих. Однако слов они пока не могли разобрать. XIII. СВИДАНИЕ Среди ночного безмолвия, нарушаемого лишь слабым шелестом листвы, трудно было ошибиться относительно того, кому принадлежали голоса. — Тибурсио и донья Розария! — пробормотал удивленно бандит. — Не находите ли вы, мой проницательный кабальеро, что это свидание может служить маленьким доказательством моих слов? — не без ехидства осведомился испанец и подумал встревоженно: «А если девушка и в самом деле любит его? Что тогда? Придется отказаться от ее брака с Трогадуросом, который должен послужить краеугольным камнем всей моей политики!» Несмотря на то что ему одному было известно настоящее имя Тибурсио, который, как последний де Медиана, мог претендовать на нечто большее, чем дочь простого гасиендеро, испанцу до сих пор просто не приходило в голову, что донья Розария способна полюбить человека, который в глазах всех не имел ни имени, ни состояния. Однако он невольно вынужден был признаться себе, что красавица не испытывала, вероятно, презрения к этому оборванцу, так как иначе не согласилась бы увидеться с ним ночью без иных свидетелей, кроме звезд, которые изливали на них свой дрожащий свет. Разве подобное свидание не служило доказательством особой благосклонности? Сердце испанца преисполнилось гневом при мысли, что его честолюбивым замыслам грозит непредвиденное и, возможно, непреодолимое препятствие. На лицо его легла мрачная тень; он сознавал, что политика зачастую требует кровавых жертв и что в настоящую минуту она предъявляла подобное требование. Рядом с ним находился человек, который с удовольствие исполнил бы его приказание стереть с лица земли ненавистного ему врага, но двадцать лет угрызений совести останавливали его от принятия такого решения. Стоило ли отравлять остаток своей жизни новым убийством, когда воспоминания прошлого еще так мучительно тяготеют над ним? В душе дона Эстебана совершалась тяжелая борьба между требованиями совести и честолюбия. «Провидение! — пронеслось в голове дона Эстебана, и улыбка мелькнула на его губах. — Оно дает мне возможность загладить преступление, совершенное мною в молодости. Я мог бы возвратить этому молодому человеку все то, чего я лишил его: имя, почести, состояние, но я не воспользовался этой возможностью ради достижения той цели, которой служу. Неужели необходимо и жизнь его принести в жертву политике?» Испанец приблизился снова к Кучильо, внимательно наблюдавшему за ним; к сожалению, падавшая от деревьев тень помешала бандиту разглядеть выражение лица дона Эстебана. — Наступил миг, — проговорил де Аречиза, — когда мы убедимся в наших предположениях, но помните, что если я унижаюсь до шпионства, то вовсе не ради того, чтобы убедить вас в правоте своих слов, а ради тех высших целей, которым теперь служу. Не забудьте также, что вы не имеете права приводить в исполнение ваши планы мести без моего разрешения! С этими словами, на сей раз произнесенными без малейшей насмешки, которая неизменно слышалась в его разговорах с Кучильо, испанец в сопровождении бандита осторожно направился к разговаривающим. Если мы припомним теперь разговор, происходивший между испанцем и доном Августином, в котором гасиендеро передал признания покойной вдовы Арельяно относительно Тибурсио, то нам станет понятно, каким образом дон Эстебан убедился в том, что перед ним его родной племянник. Затем, обстоятельства гибели Маркоса, в связи с тайной Вальдорадо, известной Кучильо, открыли испанцу, что убийцей Арельяно являлся все тот же Кучильо. Это обстоятельство могло принести выгоду, так как ставило бандита в полную зависимость от дона Эстебана, но зато любовь Тибурсио к Розарите представлялась ему весьма серьезным препятствием. Таким образом, грозовые тучи все более и более сгущались над головой Тибурсио. К зародившимся в голове Кучильо замыслам мести теперь еще прибавлялось обманутое честолюбие испанца, если бы подслушанное свидание убедило его в любви доньи Розарии к Тибурсио. Несмотря на сильный лунный свет, испанцу и бандиту удалось прокрасться вдоль ограды и притаиться в небольшой рощице из апельсиновых и лимонных деревьев, откуда они могли спокойно подслушивать разговор молодых людей. Однако большинство слов доносилось до них невнятно, а потому они решили осторожно подойти поближе, и благодаря царившей тишине теперь от них не ускользало ни одно слово. — Что бы вы ни услышали, — прошептал дон Эстебан, обращаясь к Кучильо, — оставайтесь неподвижны!