Владелец гасиенды с гордостью осматривал окружавшие его со всех сторон обширные владения, которые, по его мнению, вполне, впрочем, справедливому, были для него несравненно важнее слитков золота, спрятанных в его сундуках. Что же касается монаха, то он, по-видимому, был погружен в глубокие размышления, мешавшие ему замечать окружающую его роскошь. — Клянусь святым Юлианом, покровителем путешествующих, — говорил дон Августин, — я уже начал опасаться, святой отец, что вас вместе с мулом растерзал по Дороге какой-нибудь тигр, так как вы отсутствовали более суток! — Человек предполагает, а Бог располагает! — возразил монах. — Я и сам рассчитывал пробыть в отсутствии всего несколько часов, которых мне вполне хватило бы для Предания земле несчастного растерзанного быком Хуакина, но когда погребение уже было кончено, и я собирался двинуться в обратный путь, ко мне подлетел молодой человек с искаженным от волнения лицом, он умолял меня отправиться с ним, чтобы выслушать последнюю исповедь его умирающей матери. Напрасно я ссылался на разные неотложные дела, я вынужден был наконец уступить его настойчивым просьбам, вследствие чего мне пришлось сделать десять лишних миль. Как вы полагаете, кто оказался этим молодым человеком? — Откуда мне знать! — пожал плечами дон Августин. — Тибурсио, приемный сын погибшего гамбузино Арельяно! — Так его мать умерла? Бедный молодой человек, мне от души жаль его; я никогда не забуду, что без его помощи мы все, пожалуй, умерли бы от жажды два года тому назад. Надеюсь, вы догадались ему сказать, что, во всяком случае, если он очутится без средств, я всегда буду рад видеть его у себя? — Нет, не сказал, потому что этот безумец питает безнадежную страсть к вашей дочери! — Что ж из того, раз она не любит его, — возразил дон Августин, — а если бы она даже полюбила его, и то я ничего не имею против, так как достаточно богат, чтобы не искать себе состоятельного зятя. По своим нравственным и физическим качествам Тибурсио вполне удовлетворяет моим требованиям. Я всегда мечтал иметь зятем человека умного и храброго, способного защитить свои владения от нападения индейцев, а Тибурсио именно таков. Впрочем, в настоящее время для Розариты открываются более перспективные планы на будущее! — Пожалуй, вы правы в отношении Тибурсио. Обстоятельства складываются для него так, что впоследствии он может сделаться для вас еще более желанным зятем, чем вы теперь предполагаете. Из того, что я слышал и понял… — Слишком поздно; я уже дал слово и не возьму его назад! — Между тем я намеревался серьезно поговорить с вами о судьбе Тибурсио и, во всяком случае, уверен, вам будет интересно меня выслушать! При этих словах всадники миновали ограду, подъехали к крыльцу, которое вело в просторный сагуан31, а оттуда в гостиную — обширную комнату, в которой было довольно прохладно благодаря устроенному нарочно сквознячку, что вообще в обычае в жарких странах. Тонкие китайские циновки, удивительно оригинальной работы, покрывали пол, выложенный известковыми плитками, такие же циновки висели на окнах, вместо штор. Выбеленные известью стены были увешаны дорогими гравюрами в золоченых рамах; поставленные там и сям кожаные бутаки32, маленькие столики, несколько стульев и диван из индейского тростника англо-американской выделки составляли убранство залы. На особом столе из красного дерева стояли кувшины с холодной водой; на большом серебряном блюде были разложены куски арбуза, сок которого выступал на поверхность в виде сахаристых росинок. Около него виднелись так называемые pitaltas, плоды особой породы кактуса темно-красного цвета, которым они соперничали с разложенными рядом с ними гранатами. Тут же лежали в изобилии апельсины, лимоны и другие фрукты, предназначенные для утоления жажды; все свидетельствовало о гостеприимстве хозяина гасиенды. — Разве вы ожидаете сегодня гостей? — спросил монах при виде этих приготовлений. — Да, я получил известие о прибытии сегодня ко мне дона Эстебана де Аречиза в сопровождении довольно многочисленной свиты, и хочу принять его достойно его положению. Однако, брат Хосе, вы должны сказать мне, что хотели! Оба собеседника уселись в бутаки, причем дон Августин небрежно развалился и покачивался в нем, держа во рту дорогую сигару. Монах начал свой рассказ. — Я нашел умирающую лежащей на каменной скамье возле дверей хижины, куда она доползла в ожидание моего прихода. «Господь да благословит вас, отец мой! — проговорила она, — я еще успею в последний раз исповедаться перед вами, а пока вы отдохнете немного, будьте свидетелем того, что я скажу своему приемному сыну, которому я завещаю отомстить за убийство Маркоса Арельяно»… — Как, отец мой! — прервал дон Августин. — Вы допустили извращение заповеди Господней, который сказал, что возмездие принадлежит ему одному? — Почему бы и нет? — возразил монах. — Разве в этих пустынях, где у нас нет ни законов, ни судов, не обязан каждый сам заботиться о себе и защищать свои права? После этого краткого диспута капеллан продолжал: — Итак я уселся и слушал! «Твой отец, — начала больная, — вовсе не жертва индейцев, как мы думали; он пал от руки своего спутника, который захотел один владеть тайной; ее я открою тебе, но только одному!» «Один Бог может указать нам убийцу, матушка, — возразил Тибурсио, — так как мы не знаем его!» «Один Бог! — воскликнула презрительно умирающая, — Разве так должен говорить мужчина? Когда индейцы угоняют скот у вакеро, разве он говорит, что только Бог может указать, куда угнали его стада? Нет, он ищет и находит наконец следы преступников. Сегодня ты мне более не нужен, но помни, что ты должен поступать, как вакеро, отыскать и покарать убийцу. Это последняя воля женщины, которая заменила тебе мать; ты должен ее выполнить»! «Я исполню ее! — отвечал молодой человек. — Исполню матушка!» «Выслушай же, что мне осталось сказать тебе. Нет ни какого сомнения в убийстве Арельяно, и вот почему: один вакеро, возвратившийся из-за Тубака, рассказал мне следующее. За несколько дней перед тем он встретил двух путешественников: один был твой отец, другой какой-то незнакомец на серой лошади. Этому вакеро пришлось случайно следовать за ними по той же дороге, и он напал в одном месте на явные следы кровавой схватки: смятая трава была залита кровью. Кровавые следы вели к реке, куда, вероятно, была сброшена жертва. Этой жертвой оказался Маркое; далее на песке вакеро разглядел следы копыт лошади убийцы, которая временами припадала на переднюю левую ногу; кроме того, очевидно, и сам убийца был ранен, так как след от правой ноги был значительно глубже другого, следовательно, он также хромал из-за повреждения правой ноги». Владелец гасиенды с интересом слушал рассказ монаха, доказывавший удивительную сообразительность его соотечественников, в чем он уже не раз имел случай убедиться. «Послушай, — снова начала женщина, — поклянись, что ты отомстишь за смерть Маркоса — и ты станешь так богат, что можешь смело добиваться руки самой прекрасной и гордой девушки, пусть даже дочери самого дона Августина; твоя страсть к ней не укрылась от моих глаз. С этих пор ты можешь мечтать о ней! Даешь ли ты клятву выследить убийцу Маркоса?» «Клянусь! — отвечал Тибурсио твердо. — Я покараю его!» — Тогда, — продолжал монах, — умирающая передала сыну план с маршрутом, который намеревался совершить Маркое. «С теми сокровищами, которыми ты овладеешь при помощи этой бумаги, — снова начала она, ты сможешь, если пожелаешь, соблазнить и королевскую дочь. Теперь же, дитя мое, я спокойна, заручившись твоей клятвой; оставь нас, чтобы я могла спокойно исповедаться в своих грехах перед этим святым человеком: сын не должен слушать исповеди своей матери!» Монах рассказал затем в нескольких словах о последних минутах вдовы и прибавил в заключение: — Вот, дон Августин, что меня беспокоило по дороге, пока я не передал всего вам. Итак, хотя Тибурсио и неизвестного происхождения, но, во всяком случае, вполне приличная партия для прекрасной доньи Розарии! — Согласен с вами! — отвечал дон Августин. — Но повторяю, я уже дал слово дону Эстебану де Аречиза. — Как! — воскликнул монах. — Неужели этот испанец станет нашим зятем? Дон Августин улыбнулся с таинственным видом. — Он? Конечно, нет! Я дал слово другому; дон Эстебан не согласился бы на подобный союз! — Вот тебе на! — удивился монах. — Он, однако, слишком взыскателен! — Может быть, он имеет на то право! — с тем же таинственным видом проговорил дон Августин. — Да кто же этот человек? — заинтересовался монах. Августин собрался было ответить, но в гостиную вошел слуга. — Senor amo33, — проговорил он, — к крыльцу подъехали два путешественника, которые просят у вас ночлега. Один говорит, будто вы его знаете! — Впустить их, — отвечал владелец гасиенды, — два лишних гостя, знакомых или незнакомых, во всяком случае, совершенно не стеснят нас! Через пару минут к крыльцу, на которое вышел дон Августин, подошли два путешественника. Один из них был человек лет тридцати, с открытым лицом и высоким лбом, обличавшими ум и отвагу. Он был строен и ловок, одет изящно, хотя и просто. — А, это вы, Диас! — воскликнул дон Августин. — Каким ветром вас занесло в наши края? Уж нет ли поблизости индейцев, которых вы намереваетесь истреблять, дон Педро? Педро Диас славился своей ненавистью к краснокожим, а также своим искусством побеждать их. — Прежде чем дать ответ на вопрос, — проговорил он, — позвольте представить вам короля всех гамбузино и музыкантов, сеньора Диего Ороче; он чует золото, как охотничья собака дичь, а по игре на мандолине ему не сыщется равного! Знаменитость, представленная владельцу гасиенды под именем Диего Ороче, с достоинством поклонилась. Однако и наружность, и одежда знаменитости далеко не соответствовали его высоким достоинствам. Чтобы поднести руку к шляпе, ему вовсе не требовалось развертывать свой артистически закинутый через плечо плащ, достаточно было просто просунуть руку в одну из его многочисленных дыр. Руки Ороче, вооруженные крепкими, острыми ногтями, также не обличали в нем артиста. Разве только длина ногтей могла показаться достойной музыканта. На плече у него висела мандолина. Ниспадавшие с головы длинными прямыми космами волосы, напоминавшие прическу древних греческих богов, падали ему на лицо вследствие усиленно низкого поклона, который он отвешивал богатому владельцу гасиенды. Когда вновь прибывшие наконец уселись в гостиной, Диас первым начал разговор: — Мы слышали, что в Ариспе собирается экспедиция, которая намерена проникнуть в глубь страны Апачей, а потому мы с достойным кабальеро34 тотчас двинулись в путь, чтобы принять в ней участие. Таким образом, мы достигли вашей гасиенды с целью попросить у вас приюта на ночь. Завтра утром мы снова двинемся к Ариспе. — Вам не придется совершать такого длинного пути, — возразил, улыбаясь, владелец гасиенды, — экспедиция уже готова, и я ожидаю начальника ее сегодня вечером к себе; он с удовольствием примет ваши услуги — за это я ручаюсь, — и, таким образом, вы избежите нескольких дней утомительного пути. — Великолепно! — воскликнул Диас. — Благодарение Господу Богу за столь счастливое совпадение! — Значит, и вас обуяла жажда наживы? — спросил, улыбнувшись, дон Августин у Диаса. — До этого еще не дошло, слава Богу! Я предоставляю заботы об отыскании золота такому опытному гамбузино, как Ороче, а сам продолжаю заниматься своим прежним делом, борьбой с индейцами, причинившими мне так много зла, а потому я пользуюсь каждым удобным случаем, чтобы отомстить им огнем и мечом за пролитую ими нашу кровь! — Вот и прекрасно, — задумчиво проговорил дон Августин; как всякий белый, которому пришлось жить в близком соседстве с краснокожими и подвергаться их беспощадным нападениям, он испытывал к ним неодолимую ненависть. — Я вполне одобряю и разделяю ваши чувства и был бы очень рад, если вы позволите презентовать вам, как залог моего сочувствия вашему делу, лучшего из моих скакунов. Тот индеец, которого вы будете на нем преследовать, сможет ускользнуть от вас лишь на крыльях ветра, какое бы расстояние не отделяло его от вас! — Это будет мой боевой конь! — воскликнул с воодушевлением Диас. — Я украшу его гриву индейскими скальпами в честь того, кто мне подарил его! Разговор, завязавшийся таким образом, продолжал вертеться вокруг различного рода экспедиций, подобных организованной доном Эстебаном, а затем коснулся и других предметов, интересующих мексиканских фермеров. Между тем ночь уже наступила, а ожидаемый гость все не являлся, а потому дон Августин велел слугам отправиться с факелами навстречу. — Не могу себе представить, какое происшествие могло задержать в дороге дона Эстебана, — проговорил владелец гасиенды, когда слуги бросились поспешно выполнять его приказание. — Если он останавливался на ночлег, как намеревался, около Позо, то уже давно бы приехал. Читателям известна причина, задержавшая дона Эстебана около Позо, так как несмотря на удачную поимку разбежавшихся лошадей экспедиции пришлось двинуться в путь гораздо позже, чем планировалось. При последних словах дона Августина в гостиную впорхнула его дочь — красавица Розарита. Ее появление осветило, как солнцем, всю комнату и лица собеседников; в ту же минуту стук копыт на дворе и блеск факелов известили о прибытии давно ожидаемых доном Августином гостей. IX. ДОНЬЯ РОЗАРИЯ