– И много я попаду таким образом? Одним снарядом из десяти? Это не серьезно! – стоял на своем танкист, не желая ни на дюйм отходить от принятых канонов. – Очень даже серьезно. Не обязательно попадать точно в пушку врага, капитан. Часто даже один разрыв снаряда рядом с орудием противника может нанести его расчету серьезный урон. – А если не нанесет?! Что тогда? – Даже если не нанесет урон расчету, то нагонит на него страху, они же живые люди. Снаряд не так быстро подадут, на землю упадут, наводчик собьет деление при наводке… – Любавин пытался втолковать танкисту взгляд с противоположной стороны брони, но все было бесполезно. Мартынов упрямо не хотел слышать его доводы, и тогда майор пошел иным путем. После очередного учения он собрал экипажи танков и задал им вопрос напрямую. Вначале, как и ожидалось, все твердо стояли на позиции танкистских канонов, но затем в ходе разговора взгляды танкистов стали меняться. Любавин ловко поддел наводчиков в умении вести огонь с колес, и на другой день все они дружно принялись палить по макету пушки. Естественно, что никто из них не добился попадания с первого выстрела, но третий или четвертый разрыв снарядов ложился если не точно в цель, то в опасной для неё близости. Наблюдая за действиями танкистов, Василий Алексеевич очень радовался. Сейчас для него были важны не так результаты стрельбы, как тот факт, что люди услышали его и попытались осуществить предложенную им идею на практике. Увидев, что столь важный психологический рубеж понимания между ним и танкистами преодолен, Любавин с удвоенной силой взялся за тренировки, отчаянно надеясь, что сумеет добиться устойчивых результатов до начала наступления. Западный фронт генерала Жукова только собирался начать активные боевые действия, тогда как его южный сосед, Юго-Западный фронт маршала Тимошенко, уже вел с противником тяжелые оборонительные бои. Сделав правильные выводы на основании трофейных документов, командующий фронтом начал своевременный отвод, когда массированным ударом немцы прорвали фронт в районе Волчанска. Пока одна часть немецких танковых соединений рвалась к Воронежу, а вторая двигалась к Старому Осколу в надежде окружить советские войска, маршал Тимошенко сумел отвести основные силы фронта из-под удара, включая тяжелое вооружение. Когда стальные клещи капкана захлопнулись, внутри них не оказалось той добычи, на которую рассчитывал фюрер. – Русские научились сражаться, – с огорчением констатировал Гальдер, когда докладывал Гитлеру о том, что в захлопнувшемся котле нет советских войск. – Скорее, научились правильно читать захваченные секретные документы. Я убежден, что именно этим обусловлены столь удачные действия Тимошенко, – не соглашался с ним фюрер. – Пока танки Гота заняты штурмом кварталов Воронежа, бросьте танкистов 40-го корпуса на Россошь. Пусть они если не окружат какие-нибудь русские части на Среднем Дону, то создадут угрозу оперативным тылам противника. Согласно сообщениям берлинского радио из штаб-квартиры фюрера, бросок немецких танкистов на Россошь был очень успешен. Танковый батальон майора Вельтмана не только с ходу занял Россошь, но и сумел захватить переправу через реку Калитва. При этом не обошлось без специального отряда дивизии «Бранденбург», сумевшего нейтрализовать мостовую охрану. Кроме того, немцами был пленен штаб советских войск в составе двадцати офицеров, преимущественно в звании полковников. Танкисты Вельтмана клялись и божились, что разгромленный ими под Россошью штаб был штабом самого Тимошенко, которому по счастливой случайности удалось бежать прямо у них из-под носа на штабной машине. – Если бы не нехватка горючего, мы бы обязательно догнали и поймали самого главного сталинского маршала, но досадное стечение обстоятельств помешало нам продолжить преследование, – сокрушенно говорил Вельтман генералу Брайту, прибывшему в Россошь на следующий день. В ответ Брайт только посочувствовал Вельтману. Скальп Тимошенко был бы не плох в качестве боевого трофея, но он не шел ни в какое сравнение с тем тактическим успехом, который одержали его танки. Они не только помогли остальным войскам вермахта сломить сопротивление советских войск в районе середины Дона, но и раскололи войска Юго-Западного фронта надвое. При этом южная часть войск потеряла связь со штабом фронта, что находился в это время в Калаче. Сам фюрер пребывал в хорошем настроении, несмотря на то что, частично заняв Воронеж, немецкие части не смогли продвинуться дальше на Тамбов и Борисоглебск, как этого требовал план «Блау». – Ничего страшного, – говорил Гитлер Кейтелю, обсуждая боевые действия вермахта на юге. – Не смогли повернуть на север в районе Воронежа, повернут у Богучар. Не повернут у Богучар, так повернут у Серафимовичей или Сталинграда. Главное, что русские отступают под их неудержимым натиском к Волге. И основная задача на текущий момент генерал-полковника Вейхса – не дать им остановиться! Гнать их и гнать, чтобы на плечах бегущих большевиков ворваться в Сталинград, сбросить их в Волгу и перетопить как крыс! Тем самым на весь мир больно шлепнуть Сталина по носу! Пройдет время, и Гитлер будет потом очень жалеть, что в погоне за миражом скорого падения Сталинграда он не изъял у группы армий «Б» часть войск и не передал их в группу армий «А», как это первоначально предусматривалось оперативным планом «Блау». Уверенный в скором падении города Сталина, он считал, что вслед за ним падут Астрахань, Саратов, Ульяновск, Тамбов и что фельдмаршал Лист без труда захватит Кубань, Грозный и Баку. Подобные действия вызвали несогласие со стороны командующего группами армий «Юг» фельдмаршала Бока. Он потребовал от главы ОКХ неукоснительного соблюдения первоначального плана, но фюрер никого не хотел слушать. Покинув сумрачные болота Восточной Пруссии, он переехал на украинские просторы в районе Винницы, в бункере с чудным названием «Вервольф» он наслаждался моментом победного триумфа. Его воинский гений бурлил с новой силой, он не желал слышать никаких возражений и потому с легким сердцем отправил несговорчивого Федора фон Бока в отставку для поправки здоровья. События в южной части Восточного фронта позволяли фюреру считать, что вермахт одержал полную и сокрушительную победу над большевиками. И факты, позволяющие ему так считать, к сожалению, были. Не имея опыта по созданию промежуточных рубежей обороны при отступлении, войска 9-й и 32-й армий Юго-Западного фронта попали под мощный удар 40-го немецкого танкового корпуса в районе Миллерово. Не сумев организовать прочную оборону, советские дивизии были смяты и окружены соединениями 1-й танковой армии в лице 3-го танкового корпуса генерала Маккензена, идущими на соединение с танками генерала Гейра. В результате этих действий левый фланг Юго-Западного фронта окончательно рухнул, что вызвало сильнейшее раздражение со стороны Ставки. В телефонном разговоре с Тимошенко вождь как никогда был резок и зол. – Ставка считает недопустимым и нетерпимым, что Военный совет фронта вот уже несколько дней не представляет нам никаких сведений о судьбе 9-й, 24-й, 38-й армий и 22-го танкового корпуса. Из других источников Ставке стало известно, что войска окружены и пытаются с боями отойти за Дон. Однако ни штаб, ни Военный совет фронта упорно ничего не сообщают о судьбе окруженных войск. Взяты они в плен или сумели вырваться из окружения? В составе этих армий находилось примерно четырнадцать дивизий. Ставка хочет знать их судьбу, а также знать планы командования по стабилизации положения на стыке с войсками Южного фронта! – грозно изрыгала вопросы трубка в руке помертвевшего от напряжения маршала. – Штаб фронта делает все возможное, чтобы как можно скорее установить полную картину положения в районе Миллерово, товарищ Сталин. К нам поступает масса противоречивых сведений, не позволяющих установить точную картину. Только по этой причине мы не смогли своевременно доложить вам о судьбе этих армий, – с трудом выдавил из себя маршал, напряженно смотря поверх лысины помертвевшего от страха Хрущева. – Ставка не может ждать, когда вы наконец сделаете это. Доложите, что вам известно по окруженным частям на данный момент… – потребовал вождь. – По непроверенным до конца данным в окружение под Миллерово попали соединения 9-й армии. Соединения 38-й и 24-й армий ведут ожесточенные бои в районе Никольского и Калитвы соответственно. Мы стараемся как можно быстрее восстановить связь с окруженными армиями, товарищ Сталин, но пока это не удается. – В сложившейся обстановке будет правильным изъять 9-ю и 24-ю армию из состава вашего фронта и передать их Малиновскому. Что касается 38-й армии, то вы должны полностью сосредоточить на ней все свои усилия по восстановлению управления и вывести её дивизии к Дону на соединение с войсками 57-й армии, – приказал Сталин маршалу. – В сложившейся обстановке это максимум, чем Ставка может помочь фронту. Все остальное – это ваша забота и ответственность, товарищ Тимошенко. Обрадованный маршал схватился за решение Ставки, как утопающий хватается за соломинку, но все его надежды были напрасными. По злой иронии судьбы войска, переданные под управление генералу Малиновскому, сумели вырваться из немецкого окружения и сохранили свои дивизии, чего нельзя было сказать о 38-й армии. Под удар немецких войск попало шесть дивизий, из которых пять прекратили свое существование. Трагедия 38-й армии вкупе с неудачей харьковского наступления стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Сталина. Он снял маршала Тимошенко с поста командующего вновь созданным Сталинградским фронтом и заменил его генералом Гордовым. Тем временем командующий Южным фронтом генерал Малиновский, выполняя приказ Ставки, отводил свои армии за Дон, который, по замыслу Ставки, должен был стать оборонительным рубежом на пути немецких войск. Москва не строила больших иллюзий, что потрепанные войска смогут остановить на восточном берегу Дона немецкую «паровую машину», но считала его серьезным рубежом, способным помочь выиграть время для подтягивания и переброски резервов. Главным центром обороны на Нижнем Дону Ставка не без основания считала Ростов. После декабрьских боев город был основательно укреплен. Подступы к нему прикрывали минные поля, противотанковые рвы и надолбы, а также бетонные укрепления. Все это предполагало, что борьба за город будет долгой и сложной, но этого не случилось. Не сумев разгромить соединения 9-й и 24-й армии, танковые соединения генерала Маккензена взяли реванш при штурме Ростова. Совершив стремительный рывок с плацдарма у Перебойного 19 июля, немецкие соединения уже утром 22 июля ворвались в пригороды Ростова. Причина подобного успеха заключалась в том, что наступавшие немецкие дивизии были полностью моторизированы, тогда как обороняющие Ростов части 56-й армии имели в своем составе всего двадцать пять танков, из которых восемнадцать были Т-60 и Т-26. При этом отошедшие к Ростову соединения понесли серьезные потери в предыдущих боях и заняли оборону, не имея возможности как следует изучить свои участки. Увязнув в уличных боях, немецкие танкисты должны были дожидаться подхода пехотных соединений. С их помощью они смогли взять город штурмом, за два дня сломить ожесточенное сопротивление защитников Ростова. Особенно упорные бои шли в центре города, где немцам при помощи полевых орудий и штурмовых групп приходилось зачищать буквально каждое здание, каждый дом. Только утром 25 июля генерал Маккензен сообщил наверх, что Ростов полностью очищен от войск противника. Сковав противника хоть на время боями под Ростовом, комфронта сумел отвести войска за Дон, но спасенные от окружения армии имели один, но очень существенный недостаток. Все они были малочисленными и не могли дать полноценный отпор нацеленному на преследование противнику. Общая численность войск Южного фронта не превышала 100 тысяч человек. Кроме этого, в ходе отступления за Дон было оставлено противнику все тяжелое вооружение, включая гаубицы и минометы. В лучшем случае, что могли советские войска противопоставить танкам и моторизованным соединениям вермахта, это сорокапятки и семидесятишестимиллиметровые полковые орудия. Впереди у отступающих войск к Кавказу была пролегающая через открытое на многие сотни километров пространство, на котором растянутые колонны были легкой добычей для авиации противника. От полного уничтожения войск Южного фронта спасла директива Гитлера о временном изъятии у группы армий «А» двух танковых подразделений и передача их группе армий «Б» для скорейшего взятия Сталинграда, что, подобно магниту, притягивал к себе все помыслы фюрера. Такое положение дел давало войскам генерала Малиновского спасительную передышку для отхода, но не более того. Разгромив Южный фронт, немецкие соединения получали возможность безостановочно продолжить наступление к Кавказу, захватывая территорию и ресурсы, затрудняя оборонительные действия советских войск на этом направлении. Именно разгром войск Юго-Западного фронта, оставление Ростова и Новочеркасска без серьезного сопротивления и породили знаменитый приказ Ставки за № 227. В нем вся вина была возложена на командование фронтов, и вслед за маршалом Тимошенко был смещен со своего поста и генерал Малиновский. Многие упреки, сказанные в его адрес Ставкой, были не вполне правомерными, но в любом поражении всегда виновен командир. Родион Яковлевич с честью выпил свою чашу позора, но не сломался и вскоре смог доказать блестящими победами ошибочность принятого в отношении него в июле 1942 года решения. Но все это будет потом, а пока фашистские захватчики рвались к Сталинграду, Кубани и Северному Кавказу, стремясь захватить их нефтяные и хлебные богатства, перерезать движение по Волге и захватить Новороссийск, ставший главной базой Черноморского флота. Глава V. Подготовка «Северного сияния» и «Искры» Артобстрел – это неизбежное зло при любой осаде, но при осаде Ленинграда большая часть выпущенных немцами снарядов падали не на оборонительные укрепления советских войск, а исключительно на сам город. Сотни и тысячи снарядов и мин еженедельно методично разрушали жилые районы города, который на всех картах противника обозначался как Санкт-Петербург. Именно так по приказу фюрер обозначался город на Неве во всех штабных документах и картах вермахта и никак иначе. С самого начала войны Гитлер придавал захвату Ленинграда огромное значение, а после того, как немецкие армии не смогли взять его, он приобрел для фюрера сакральный смысл. Город, носящий имя вождя мирового пролетариата, должен был быть обязательно взят и до основания разрушен. Без этого вегетарианские котлеты не лезли в рот Гитлеру и минеральная вода не лилась в горло. Подобно древнему оратору Катону, Гитлер неустанно повторял, что Ленинград должен быть разрушен. – Мы должны любым способом уничтожить этот оплот большевизма на Балтике, и неважно, как это будет сделано. Штурмом, систематическим уничтожением города с земли и воздуха или путем измора – это все частности. Главное – стереть его с лица земли раз и навсегда! Ради этого мы провели тотальную мобилизацию в Германии и в союзных нам странах. Все собранное в результате этих действий должно обеспечить нам коренной перелом на Восточном фронте в кампании этого года против большевиков. Два их главных города на юге и севере страны – Сталинград и Петербург – падут, после чего основные военные действия в России будут завершены! Лишенные своих двух главных идеологических символов, русские полностью утратят веру в победу и обязательно покоряться нам! – торжественно вещал Гитлер, приводя в восторг Геббельса и вызывая плохо скрываемое раздражение у Гальдера. Представитель прусской военной касты откровенно не одобрял фанатичное упорство Главнокомандующего сухопутных войск Германии в отношении Ленинграда. Его душе были ясны и понятны строки военных приказов и директив, издаваемых фюрером, но приказ о методичном уничтожении городской инфраструктуры Ленинграда огнем осадной артиллерии и бомбежками вызывал у Гальдера неприятие и раздражение. Нет, господин генерал-полковник, как истинный ариец и член НСДАП, не испытывал и капли жалости или симпатии к противостоящему ему классовому врагу. Просто после сокрушительного провала немецкого блицкрига под Москвой он перестал верить в окончательную победу германского оружия над СССР, и даже громкие успехи фельдмаршала фон Бока на юге не могли переубедить его. Чем больше он вчитывался в строчки докладов и рапортов, поступавших в ОКХ с Восточного фронта, тем для него было понятнее, что Германия втянулась в затяжную войну, выиграть которую у неё были откровенно мизерные шансы. Гальдер очень боялся, что придет время, когда с него как с начальника штаба сухопутных сил жестко спросят за те бесчеловечные методы, которыми воевали соединения вермахта на территории СССР и других оккупированных стран. И привычные для военных объяснения «нам приказывали и мы всего лишь выполняли приказ» вряд ли будут приняты и поняты коммунистами. По этой причине он решил оставить столь опасный пост начальника штаба сухопутных войск Германии и стал себе позволять время от времени вступать в полемику с фюрером, в отличие от вечно покладистого главы ОКВ фельдмаршала Кейтеля. Подобное поведение рано или поздно должно было привести к отставке Гальдера, и он, как истинный служака, подготовил себе замену в лице генерал-полковника Цейтлера. – Лучше быть простым отставником с пенсией и мундиром, чем действующим начштабом ОКХ на скамье подсудимых, – рассуждал Гальдер, и с ходом его мыслей в той или иной степени было согласно большинство высших офицеров вермахта. Свои мысли по поводу неудач на Восточном фронте были у командующего группой армий «Север» фон Кюхлера и командующего 18-й армией Линдемана. Возможно, они были также у ряда штабных офицеров группы армий «Север», но их точно не было в голове и сердце подполковника Герхарда Нейрата, в чьем ведении находилась дальнобойная артиллерия, регулярно терзавшая жилые кварталы Ленинграда. Если бы ленинградцам показали лицо человека, что день за днем разрушает их родной город непрерывными обстрелами, то они бы крайне удивились и разочаровались. Ибо своим внешним видом подполковник Нейрат был ни капли не похож на тот образ врага, что был на тех многочисленных листовках и плакатах советского агитпропа, что украшали стены и заборы осажденного города. Своим простым и открытым лицом подполковник больше всего напоминал обыкновенного школьного учителя математики, которым он бы мог стать, но не стал, соблазненный пламенными речами фюрера вступить сначала в рейхсвер, а затем в вермахт. Испания и Чехия, Польша и Франция, Югославия, Греция и СССР были основными вехами военной карьеры Нейрата, сумевшего за неполные семь лет пройти путь от простого лейтенанта до подполковника. Падение Петербурга дало бы ему дальнейшее продвижение по карьерной лестнице и получение новых наград. Командующий всей осадной артиллерией генерал Мортинек не раз намекал на полковничьи погоны и Рыцарский крест, награда вполне достойная праведных трудов. Однако проклятый оплот большевизма на Балтике никак не хотел капитулировать подобно тому, как в свое время перед солдатами вермахта капитулировал Париж. Устояв осенью сорок первого, Петербург стал костью в горле у Герхарда Нейрата, не позволяя ему в полной мере наслаждаться благами жизни и цивилизации в виде долгосрочного отпуска с семьей или покупки загородного дома, на который вот уже несколько лет подполковник копил деньги. По этой причине подполковник с особым рвением и старанием трудился по выполнению приказа верховного командования о принуждении врага к капитуляции посредством методических обстрелов осадной артиллерией. С этой целью он составил специальный план-график обстрела городских кварталов орудиями больших калибров, которого придерживался с неукоснительной точностью, невзирая ни на что. Каждый день он что-то высчитывал, зачеркивал и дописывал на больших листах ватмана, специально прикрепленных на чертежной доске в его комнате. По прошествии времени Нейрат так втянулся в этот процесс, что он стал для него смыслом его дальнейшей жизни, сложной математической задачей, которую следовало разгадать и получить за это достойное вознаграждение, невозмутимо оставив за скобками тот факт, что все его выкладки и решения на бумаге уносят сотни и тысячи жизней в действительности. Хладнокровно уничтожая каждый день мирных людей, Нейрат искренне считал себя хорошим гражданином и добропорядочным семьянином. Он очень любил свою жену Магду, двойняшек Анну и Марту, сына Георга и был внимателен и почтителен к своим родителям. Не была чужда подполковнику и простая человеческая сентиментальность. Нейрат никак не мог пройти мимо голодной кошки или брошенных щенят, считая своим долгом помочь им. Одним словом, подполковник был обычным немцем, умевшим хорошо трудиться, считать каждый пфенниг, откладывая его на нужды своего семейства. При каждом удобном случае он отправлял своего шофера Шойбе в родной Гессен с очередной посылкой. В них было все, что господин подполковник смог найти на оккупированных германских рейхом территориях: продукты, вещи и различные предметы обихода. Все, что доставлял шофер семейству Нейрат, фрау Магда принимала на «ура» и как настоящая немецкая жена находила применение каждой присланной ей мужем вещи. Даже если они имели некоторые дефекты, в виде дыр от пуль, штыков или осколков. Об успехах и неудачах вверенных ему батарей Нейрат регулярно докладывал генералу Мортинеку. Как честный служака, он никогда не старался приукрасить свои успехи или преуменьшить удачи врага. Его рапорты были точными и емкими, безжалостно оставлявшими за скобками всё лишнее, не относящееся к выполнению поставленной перед подполковником задачи. Подводя итоги второй декады июля, Нейрат был вынужден отметить, что русские начали понемногу, но переигрывать его артиллеристов в контрбатарейной борьбе. – Генерал Говоров применил против нас простой, но довольно действенный прием. Не имея возможности эффективно бороться с нашими батареями под Санкт-Петербургом, он перебросил морем под Ораниенбаум несколько крупнокалиберных орудий, снятых с потопленных нашей авиацией линкоров. Общая численность русских пушек, по данным наших звукопеленгаторов, не превышает численности двух батарей. Однако своим появлением они начали доставлять серьезные хлопоты тылам наших дивизий, блокирующих этот русских плацдарм. Три дня назад генерал Кнаух позвонил в ставку Кюхлера, и по личному приказу командующего я был вынужден снять со своих позиций три батареи тяжелых гаубиц для ведения контрбатарейной борьбы на этом направлении… – с горечью человека, потерявшего кошелек, докладывал Нейрат.