– Никто и не предлагает сливать все воедино, Кирилл Афанасьевич. Генерал Казаков сказал об имеющейся проблеме, и только, – осадил комфронта Рокоссовский. – По моему приказу Василий Иванович составил и уже отправил заявку в Ставку на увеличение количества артиллерии фронта. Мерецков хотел что-то сказать относительно столь неожиданной новости, но не успел. Генерал Казаков опередил его. – Исходя из местных особенностей путей доставки, в заявке я сделал главный акцент не на орудия, а на минометы. Их проще и легче транспортировать к нам, а на местных складах есть запас мин в нужном количестве, как для полковых минометов, так и для дивизионных. Попав под столь стремительный напор представителя Ставки, Мерецков стушевался, и, спасая положение, Стельмах предложил вернуться к рассмотрению обсуждаемого вопроса через несколько дней. Другим камнем преткновения стало направление наступления соединений 8-й армии. Мерецков предлагал нанести главный удар в районе Гонтовой Липки с дальнейшим выходом к Синявино, Мге и Дубровке, изолировав таким образом шлиссельбургскую группировку противника от его главных сил. Комфронта твердо стоял на своем, утверждая, что предложенный им план самый правильный и оптимальный вариант прорыва блокады, однако Рокоссовский сразу увидел в нем несколько подводных камней. – Вы предлагаете наступать на участке шириной в двенадцать – пятнадцать километров, полностью повторяя план Любанской наступательной операции, а также операции по деблокированию 2-й ударной армии, которые трагично закончились для нас. В обоих случаях немцы смогли одержать победу благодаря тому, что наши войска сначала не смогли, а затем не стали расширять место прорыва, надеясь, что, продвинувшись далеко в тыл противника, они заставят его отступить. Немцы же, удержав свои «поворотные столбы», смогли организовать контрудары по узкой горловине прорыва, отрезали наши наступавшие части, разом обесценив все одержанные нами успехи и победы… – Рокоссовский ткнул пальцем в карту, и сидевшие рядом с ним генералы с опасением и осторожностью посмотрели туда, куда он указывал. Посланник Ставки говорил это так уверенно и убедительно, что от его слов работники штаба фронта моментально ощутили ветерок грядущих неудач. – Даже если все будет так, как вы, Кирилл Афанасьевич, планируете, и шлиссельбургская группировка противника будет полностью отрезана, при узком коридоре прорыва немцам ничего не будет стоить ударить под основание нашего наступательного клина и отсечь его от основных сил. Думаю, что уже давно пришла пора научиться не наступать на одни и те же грабли, товарищи генералы. – И что же вы предлагаете, товарищ Рокоссовский? Отказаться от предложенного штабом фронта плана и начать наступать у черта на куличках? Напрямик, через бурелом и болота, где противнику будет крайне трудно нанести контрудар по нашим флангам? – ехидно уточнил комфронта. – Предложенный нами план предстоящей операции рассмотрен и одобрен Москвой. Направление Гайтолово признано Генеральным штабом как откровенно перспективное. Вы что, не согласны с мнением руководства? Мерецков уперся в стол руками, грозно выпятив свои генеральские петлицы и золотую звезду Героя, полагая, что Рокоссовский не рискнет оспаривать выдвинутые им аргументы, но он напал не на того человека. – Как говорил граф Толстой, гладко вышло на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, – блеснул знанием классики генерал. – Любой план может быть красив и привлекателен на штабных картах, но в первую очередь он должен быть жизнеспособным и исполнительным на деле. И именно для определения этих критериев Ставка меня к вам и прислала. Генерал говорил без всякой патетики, спокойно, не повысив голос, и в этом все присутствующие ощутили его силу. Одернув и без того идеально сидевший на нем китель, слегка заведя левую руку за спину, он принялся водить указкой по карте. – Лично я не считаю предложенный штабом фронта план сырым и недоработанным, – постарался смягчить свое заключение Константин Константинович. – В целом он правилен, но нуждается в некоторых изменениях и добавлениях. Мы с товарищем Малининым считаем, что коридор прорыва следует расширять, но не за счет растаскивания войск по участку наступления, а за счет нанесения второго удара в районе рабочего поселка номер восемь. Рокоссовский вновь ткнул в карту, но теперь сидевшие за столом генералы не отстранились от неё, а потянулись к ней с интересом и даже азартом. – Прорвав вражескую оборону на этом участке фронта и развивая наступление, войска 128-й дивизии встретятся с 6-м корпусом в районе рабочего поселка номер семь. Этим самым будет не только перерезан Путиловский тракт, но и взят в кольцо гарнизон поселка Гонтовая Липка, что приведет к почти двойному увеличению ширины полосы прорыва. Оторвавшись от карты, Стельмах хотел задать вопрос о силах, но представитель Ставки упредил его. – Для нанесения второго удара не придется привлекать дополнительные силы. Будет достаточно усилить 128-й дивизию за счет соединений 13-й гвардейской, отказавшись тем самым от лобового штурма Гонтовой Липки, – специально подчеркнул Константин Константинович. – После занятия рабочего поселка номер семь создается благоприятная ситуация для того, чтобы перерезать железнодорожное сообщение Синявино со Шлиссельбургом и нанести фланговый удар по позициям врага у Синявинских высот. – Главная цель нашего наступления не Синявино, а Мга, – возразил Рокоссовскому комфронта. – Распыляя силы, мы рискуем погнаться за двумя зайцами и не поймать в итоге ни одного. – Наступая на Синявино, мы не только расширяем фронт прорыва обороны врага, но и не позволяем противнику нанести контрудар по нашему правому флангу с целью окружения наших войск. Синявино – главный элемент немецкой обороны в этом месте, с падением которого она затрещит и развалится по швам. – Мне кажется, что вы сознательно сужаете рамки операции, уделяя столько внимания Синявино, товарищ Рокоссовский, – наконец поддержал позицию комфронта Запорожец. – Ставка четко и ясно требует от нас взять Мгу и восстановить железнодорожное сообщение с Ленинградом. По данным разведки нам противостоят всего лишь четыре дивизии врага, чьи силы разбросаны от Мги до Шлиссельбурга, и для их разгрома достаточно будет нанесения одного удара. Обозначение позиции армейского комиссара моментально разделило всех находившихся в комнате военных на своих и чужих. В роли своих выступали работники штаба фронта, к чужим относились сам Рокоссовский и прибывшие вместе с ним генералы. Момент был очень скользким и опасным для общего дела, но представитель Ставки с достоинством вышел из этой ситуации. – Насколько мне известно, Ставка требует в первую очередь прорвать кольцо блокады и восстановить сухопутное сообщение с Ленинградом, по возможности посредством железной дороги… – генерал посмотрел на Запорожца, ожидая возражений и поправок с его стороны, но тот промолчал. – Говоря, что мы уделяем слишком много внимания Синявино в ущерб Мге, вы, товарищ армейский комиссар первого ранга, не совсем правы. Немецкие пушки на Синявинских высотах держат под своим огнем железную дорогу на Мгу, и без их взятия регулярное движение по железной дороге невозможно. – Синявино можно будет заниматься после взятия Мги и выхода к Неве в районе Ивановского, – выдвинул предложение начштаба, но его предложение не нашло понимания у Рокоссовского. – Синявинский узел опасен в первую очередь возможностью нанесения удара противника по нашему правому флангу. Как немцы могут быстро перебросить резервы с одного места на другое и нанести внезапный удар, мы с вами прекрасно знаем. Этому нам у них учиться и учиться. Угроза удара немцами нам во фланг ослабнет только в том случае, если будет прервано железнодорожное сообщение Мга – Синявино. – Правильно ли я вас понял, что вы предлагаете нам учиться у немецко-фашистской сволочи, – блеснув праведным гневом в очах, спросил Запорожец. – Нам, красным командирам, лучшим представителям рабоче-крестьянской армии, учиться у гитлеровцев? Не имей генерал Рокоссовский опыта долгого общения с Мехлисом, возможно, он бы дрогнул и стал бы оправдываться перед Запорожцем, но он знал слабые точки членов Военного совета фронта. – Учиться побеждать врага его же оружием призывал нас всех товарищ Сталин в своей речи от двадцать третьего февраля этого года. Только познав слабые и сильные стороны противника, мы сможем одержать полную и окончательную победу над немецко-фашистскими оккупантами… – процитировал Рокоссовский и с откровенным упреком посмотрел на комиссара. – Вы неверно толкует слова товарища Сталина. Из их общей направленности вы делаете ошибочные выводы, – Запорожец важно поднял палец, но довести до конца свою речь он не успел. – Хочу сказать, что в Главном танковом управлении принято решение об отказе от механизированных танковых корпусов и создании на их основе танковых армий по образцу противника, – подал голос генерал Орел, являвшийся танкистом. – Мне об этом ничего не известно, – сварливо произнес комиссар, отчаянно пытавшийся сохранить лицо при плохой игре. Не нужно было иметь много ума, чтобы понять, что подобное решение ГТУ без одобрения вождя вряд ли бы приняло. – Согласно плану выход наших войск к отрезку дороги Мга – Синявино должен произойти на третьи-четвертые сутки наступления, и, следовательно, вся надобность в нанесении второго удара отпадет, – как ни в чем не бывало вернулся к прежнему разговору Мерецков. Ему очень хотелось, чтобы Рокоссовский испугался Запорожца и стал бы сговорчивее, но сегодня был не его день. – Кирилл Афанасьевич, вы готовы взять на себя ответственность на тот случай, если дорога на Синявино не будет перерезана и по прошествии времени совместным ударом немцы перережут двенадцатикилометровое основание нашего ударного клина? – поставил ребром вопрос Рокоссовский. – К чему такие крайности, товарищ Рокоссовский! – возмутился комфронта. – На войне бывает всякое! – Полностью с вами согласен, товарищ Мерецков! И вот чтобы не произошло этого всякого, мы и предлагаем нанести второй удар в районе рабочего поселка номер восемь, – разозлился Рокоссовский. На его лице появились красные пятна, но Константин Константинович не дал воли гневу. Осторожно поставив карандаш в стакан с другими карандашами, он повернулся к командующему войсками фронта. – Я вижу, что мы начали ходить кругами при обсуждении этой проблемы. Ни к чему хорошему это не приведет, поэтому я предлагаю поступить следующим образом. Ввиду полного разногласия каждый из нас представляет Ставке свой план операции, тщательно его обосновав. Есть другие предложения, товарищи? – властно спросил генерал, но ответом ему была только тишина. – Раз других мнений нет, то не будем зря тратить время. Честь имею… – Рокоссовский плавно развернулся через левое плечо и покинул комнату совещания вместе с командой своих помощников. Но не только среди советских военачальников не было единства, не было его и в штабе фельдмаршала Кюхлера, от которого фюрер требовал скорейшего взятия Ленинграда. После возвращения из ставки фюрера из Вольфшанце и получения директивы о наступлении Георг Кюхлер вызвал к себе командующего 18-й армией генерал-полковника Линдемана. Конечно, фельдмаршалу было приятнее обсуждать предстоящее наступление с начальником штаба группы «Север», податливым и уступчивым к воле командования Куртом Вегером. Генерал-майор ловил каждое слово командующего, в отличие от взявшего привычку после недавнего разгрома русской армии драть нос Линдемана, но что было делать. Тот находился во временном фаворе у Гитлера, и с его мнением приходилось считаться. Кюхлер пригласил Линдемана к себе на беседу, чтобы в уютной обстановке обсудить, как и когда будет исполнена воля фюрера германского народа. В кабинете командующего гостя ждали непринужденная обстановка, аккуратно расстеленная на массивном столе карта, два мягких кресла и чашки с кофейником, из которого хозяин сам любезно налил ему кофе. При этом Кюхлер не пытался скрыть своей неприязненной настороженности к гостю, потенциальному претенденту на его место командующего группы армий «Север». Равно как и бывший до него на посту командующего фельдмаршал фон Лееб был сдержанно холоден к самому Кюхлеру до самой своей отставки. В глубине души оба военных презирали Гитлера, считая его младшим чином, выкравшим генеральские сапоги, однако высокие звания, награды и прочие материальные блага, пожалованные им фюрером, заставляли генералов служить ему не за страх, а за совесть. Для обоих взятие города на Неве было сходно с трамплином в большую жизнь. В случае падения большевистской твердыни на Балтике Кюхлер мог вписать свое имя золотыми буквами в историю немецкой армии как покоритель второй русской столицы, а Линдеман получал заветный маршальский жезл. Поэтому они приступили к обсуждению штурма города на Неве если не со сдержанной радостью, то с циничным прагматизмом. Ничего нового они не изобрели, да и этого не требовалось. В штабе группы армий «Север» имелся старый план фельдмаршала Лееба, который тот не смог выполнить осенью сорок первого года. Тогда, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением советских войск в районе Пулковских высот, немецкие войска остановились для перегруппировки сил. Многим тогда казалось, что эта заминка всего на несколько дней, а оказалось, что почти на год. Гитлер забрал танковые соединения для битвы за Москву, и фронт под Петербургом остановился. Теперь Кюхлер намеревался довести до конца намерения фон Лееба и захватить эти проклятые Пулковские высоты. Нет, для этого Кюхлер не получал для группы «Север» ранее забранную Гитлером бронетехнику. Танки были необходимы на юге, где под напором группы армий «Юг» русские были отброшены за Дон и теперь, согласно уверению доктора Геббельса, в панике отходили к Сталинграду и Кавказу. В помощь своим генералам фюрер был готов предоставить осадные орудия крупного калибра, хорошо себя показавшие, по его мнению, при штурме Севастополя. – В том, что Севастополь не пал в конце июня, это полностью вина Манштейна, несмотря на его ранение, – говорил Кюхлеру Гитлер во время их встречи в походной ставке. – Ещё немного, и город пал бы к ногам немецких солдат, но сейчас это уже не так важно. Танки Клейста уверенно рвутся на юг и к началу августа займут Тамань. Это будет концом русских войск, засевших в Керчи и Севастополе. Полное кольцо блокады замкнется вокруг них, и они будут вынуждены капитулировать! Забыв, что он не на трибуне, а в кабинете, фюрер взмахнул рукой, пытаясь придать мощный энергетический импульс сказанным им словам. – Наши славные пушки не виноваты, что генералы их плохо использовали. С ними надо просто умело обращаться. Манштейн не смог взять целую крепость, я искренне надеюсь, что вы, Кюхлер, окажитесь удачливее его и с их помощью сможете привести к покорности Петербург. В ваше распоряжение будут переданы лучшие крупнокалиберные мортиры и гаубицы, находящиеся на вооружении вермахта. В том числе и главный бриллиант всей нашей артиллерии – самоходное орудие, знаменитый 628-миллиметровый «Карл», чей один только снаряд способен до основания разрушить большой бетонный бункер. Список артиллерийских орудий, представляемых фюрером в распоряжение фельдмаршала, был действительно внушителен. В него кроме «Карла» входили 305- и 220-миллиметровые французские и немецкие мортиры, батарея 400-миллиметровых чешских гаубиц, двадцать две 155-миллиметровые полевые гаубицы и многое другое. Когда Кюхлер знакомился со списком, он уже видел, как, собранные в единое соединение, они своим ураганным огнем сметают русскую оборону на Пулковских высотах и открывают солдатам вермахта дорогу к Неве и финнам, топтавшимся на берегу Онежского озера. После этого город со всеми защитниками будет обречен, и весь вопрос состоял в том, насколько у них хватит продовольствия и боеприпасов. Показывая Линдеману список осадных орудий, выделяемых Гитлером, командующий подумал, что у того возникнут схожие с ним мысли, но тот оказался верен себе. – Я рад за генерала Мортинека, что получит под свое командование столь мощную свору мортир и гаубиц, но присутствие в списке «Карла» меня, честно говоря, не радует. Он слишком громоздкий, медленно стреляет, и было бы лучше вместо его убойных «чемоданов» иметь батарею четырнадцатидюймовых орудий, – подал голос правды командующий 18-й армией, но она не пришлась ко двору. – Не советую сильно распространять свое мнение относительно самоходного орудия «Карл», – менторским тоном произнес Кюхлер. – Фюрер души в нем не чает и любой недружественный выпад в адрес этого орудия воспринимает исключительно как личное оскорбление и никак иначе. – Сколько нужных для армии орудий можно было создать вместо одного монстра, в чьей эффективности крушить вражескую оборону я сильно сомневаюсь! – Я тоже испытываю определенные сомнения, но решение об отказе от «Карла» может принять только сам фюрер. Нам остается только ждать, когда он наиграется этой игрушкой… – фельдмаршал выразительно повел кофейной чашкой. – Пушки пушками, но брать штурмом Пулково и идти навстречу этим ленивым финнам придется нашим солдатам. Было бы неплохо, если бы эти наши бравые союзники сделали хотя бы шаг навстречу нам и тем самым отвлекли бы на себя русских. – Линдеман подошел к карте и с негодованием постучал по ней пальцем. – Увы. Фельдмаршал Маннергейм только и твердит, что его войска понесли серьезные потери, пытаясь прорвать русский укрепрайон на северных подступах к Петербургу. По словам генерала Гальдера, они так велики, что финны полностью отказались от наступательных действий. Они с головой ушли в оборону и даже не хотят поддержать наше наступление на Мурманск. Боюсь, что если они и сделают шаг нам навстречу, то только после того, как мы выйдем к Ладоге, – скептически усмехнулся Кюхлер. – Хорошо, раз от финнов помощи не будет, тогда пусть дадут в помощь что-либо другое. Чем прикажете штурмовать укрепления русских? Имеющиеся у моей армии силы позволяют сидеть в обороне и удачно отбивать атаки врага, но вот идти с ними на штурм русских укреплений – невозможно. – Изначально предполагалось, что нам будут переданы основные силы 11-й армии после падения Севастополя, но теперь, как вы понимаете, подобный вариант отпадает. Мне удалось убедить Гальдера отправить к нам часть сил корпуса генерала Фреттера-Пико, остальное придется изыскивать на месте. – Вы хотите забрать часть войск из «бутылочного горлышка»? Но это серьезный риск, и вы знаете это не хуже меня. К тому же нельзя исключить, что русские готовят новый штурм наших позиций. Настырность и упрямство – неотъемлемая черта этих фанатиков и дикарей. – Да, знаю, но боюсь, что обстоятельства не оставляют нам выбора, дорогой Линдеман, – вздохнул фельдмаршал и взял кофейник. – Вам ещё чашечку? – Нет, благодарю, господин фельдмаршал… – генерал решительно отставил чашку в сторону, готовясь биться до конца за целостность 26-го армейского корпуса, защищавшего восточный периметр блокадного кольца. – Зря. Натуральный бразильский кофе, подарок генерала Цейтлера, – похвастался Кюхлер и, взяв чашечку, с удовольствием отпил из неё глоток. – А что касается 26-го корпуса, то никто не собирается полностью оголять его боевые порядки. Просто на время проведения операции предполагается провести ротацию войск. Естественно, частичную, – упреждая собеседника, уточнил фельдмаршал. – По решению фюрера, нам передаются иностранные части ваффен-СС. Испанцы, голландцы, бельгийцы и норвежцы. Они временно заменят часть наших соединений на восточном фасе укреплений «бутылочного горла». – О какой замене может идти речь, господин фельдмаршал! Ведь перечисленные вами подразделения – это просто вооруженная банда. Они способны прекрасно воевать с мирными жителями, иногда это получается у них с партизанами и откровенно плохо с регулярными войсками русских! – Вы излишне строги к нашим союзникам. Да, они и пальца не стоят немецкого солдата, но держать оборону могут. Их всех объединяет ненависть к русским, особенно испанцев. – По-моему, излишне превозносить боевые способности этого сброда, за плечами которого нет ни одной важной победы. Замена ими немецких частей создаст слабые стороны в нашей обороне, ударив по которым русские смогут прорвать её. – К сожалению, иного нам не дано, и придется исходить из того, что есть, – расставил все точки Кюхлер. – Кроме соединений ваффен-СС, ОКХ дает нам дивизию венгров, дивизию словаков и бригаду хорватов. Это, конечно, не германские части, но смею заверить, что дерутся они ничуть не хуже немцев. Я прекрасно понимаю, какой тяжелый выбор вам предстоит сделать, и потому предоставляю вам полную свободу действий в выборе соединений, попадающих под ротацию. – Я категорически против того, чтобы трогали полицейскую дивизию СС, держащую участок обороны на отрезке Арбузово – Шлиссельбург. У меня есть подозрения, что русские предпринят новую попытку высадки десанта в этом районе.