В том году как раз вышел на большие экраны фильм «Розыгрыш» о таком же школьном ВИА, как и у них, и в этом фильме (с участием Дмитрия Харатьяна в главной роли) у московских школьников волосы были намного длиннее, чем у Ильи с Сашей, но «ефрейтор в юбке» была непреклонна и с упорством, достойным лучшего применения, терроризировала их за «битловские» прически. Если утром Инна Сергеевна выставляла на пороге школе заслон по проверке внешнего вида, то Илья с Сашей просто пропускали первые уроки, а учителя их, как правило, покрывали. Инна Сергеевна, видимо посчитав, что последнее слово непременно должно остаться за ней, не пустила Ладогина и Винника на единый районный выпускной вечер, который для всех школ их района проводился в том году в ДК ХЭМЗ. Это было ее личной местью за то, что накануне Илья с Сашей, решив, что директор школы для них больше не указ, даже слушать ее не стали, когда она потребовала, чтобы они подстриглись на выпускной, и продолжили как ни в чем не бывало репетировать. В принципе, они и сами не особо рвались на столь официальное мероприятие, но неприятный осадок, конечно, остался — все-таки выпускной вечер бывает раз в жизни. Запретить же строптивым выпускникам прийти вечером в школу на вручение аттестата зрелости уже было не во власти директора школы — для отказа выдать им документ, как и всем, в торжественной обстановке нужно было бы придумать более серьезные основания, чем неугодные ей прически выпускников Ладогина и Винника. Аттестаты им директор тогда вручила, но приказала классному руководителю Вере Марковне Нейменко так исправить характеристики, чтобы по окончании школы их не то что в вуз — в тюрьму бы с такими характеристиками не взяли, а сразу бы расстреляли как «врагов народа». Вера Марковна приказ этой самодурши выполнила, но тайком от директрисы сохранила для Ильи его положительную характеристику, однако тот из гордости отказался ее взять и вступил во взрослую жизнь с «волчьим билетом». После окончания школы Илья и его закадычный друг Винникоша, вместо того чтобы готовиться к вступительным экзаменам в вуз, отправились с палаткой и гитарами в турне по Крыму. Остановились они в Симеизе под скалой Лебединое Крыло. Днем ловили мидий и загорали, а по вечерам играли на гитарах у костра. В один из таких вечеров, когда Илья пел под гитару одну из своих самых любимых песен Джорджа Харрисона «While my guitar gently weeps» («Пока моя гитара нежно плачет»), к ним подошла ослепительно красивая девушка с длинными темно-каштановыми волосами, радужной волной ниспадавшими на ее загорелые плечи. Присев на камень, она зачарованно слушала, как он поет. От взгляда ее карих с зелеными искорками глаз у Ильи перехватило дыхание. Закончив петь, он отложил гитару и подошел к девушке познакомиться. Через полчаса, уединившись на опустевшем пляже, они уже самозабвенно целовались. Девушку звали Анастасия. Илья так вскружил ей голову, что она потеряла счет времени и забыла, что обещала отцу вернуться в пансионат до десяти вечера. Разъяренный отец, застав дочь в два часа ночи в объятиях молодого человека, был вне себя от гнева. Не захотев слушать ее оправданий, он схватил Настю за руку и силой увел ее с собой. На прощание она успела только крикнуть Илье, что завтра утром улетает домой в Москву. Больше ей отец не дал ничего сказать. Илья, разочарованный, вернулся в свою палатку, но до утра так и не смог заснуть. Образ Насти стоял перед глазами, и все его мысли были только о ней. С утра пораньше Илья отправился на автовокзал, надеясь застать ее там с отцом. На первый рейс в аэропорт Симферополя в 6:30 утра Настя не пришла, не было ее на рейсе и в 9:30, и в 12:00. Кассирша сказала ему, что, возможно, его девушка уехала в аэропорт на санаторском автобусе, но Илья даже не знал, в каком санатории она с отцом остановилась, и когда у нее вылет, ему тоже было неизвестно. Море без Насти теперь было не в радость, и на следующий день он уехал домой. Вернувшись в Харьков, Илья заявил родителям, что будет поступать в МГУ на журфак, поэтому завтра уезжает в Москву. Заявление Ильи о его намерении подать документы в МГУ было для его родителей полной неожиданностью. Его отец преподавал в ХГУ высшую математику, а мать была доцентом факультета иностранных языков, и они могли бы замолвить за своего сына словечко, чтобы выданная ему в школе негативная характеристика не помешала поступить в Харьковский госуниверситет на любой факультет, но отговаривать его от поездки в Москву не стали. О своем мимолетном знакомстве с девушкой по имени Настя, которую он надеялся найти в Москве, Илья не рассказал — тогда бы ему пришлось признаться, что поступление в МГУ для него лишь предлог отправиться на ее поиски. Илья и сам прекрасно понимал, насколько мизерны его шансы найти Настю в многомиллионной Москве, ведь он даже не узнал ее фамилию. Все, что было ему о ней известно, — это то, что Настя тоже окончила в этом году десятый класс и мечтает поступить в мединститут. На журфак, где был самый большой конкурс, он, конечно же, не поступил. Не нашел он Настю и среди абитуриентов московского мединститута, а весной следующего года его призвали в армию. Служить Илье довелось за полярным кругом в отдельном полку морской пехоты Северного флота. Илья считал, что морпехи круче «голубых беретов» ВДВ и форма у них самая красивая во всей армии, поэтому сам напросился в морскую пехоту, хотя в военкомате его предупредили, что есть такая армейская примета: «Чем красивее форма, тем тяжелее служба». Но Илья твердо решил, что если служить, то в самых элитных войсках, благо к восемнадцати годам он вымахал под метр восемьдесят и при весе в семьдесят пять килограммов легко мог подтянуться тридцать раз, что даже для спецназа было более чем достаточно. Слухи о царящей в армии «дедовщине» его тоже не очень-то пугали. Улица, на которой он вырос, признавала только тех, кто способен был постоять за себя, и, чтобы научиться классно драться, Илья записался в секцию бокса, едва ему исполнилось двенадцать лет. Одновременно с секцией бокса Илья ходил еще на спортивное ориентирование. Каждые выходные тренер из Дворца пионеров вывозил юных ориентировщиков на природу, и Илья вместе со всеми садился в переполненный вагон пригородной электрички и бегал по лесу с картой и компасом. На одном из таких забегов он, выскочив не на ту просеку, заблудился, и выбраться из леса ему удалось только под утро. Уставший, продрогший и голодный, он, чтобы не замерзнуть (после дневной оттепели мороз ночью ударил нешуточный), бегал всю ночь и все-таки нашел дорогу домой. Самое удивительное, что он даже не простудился и на следующий день пошел в школу как ни в чем не бывало. В боксе особых спортивных успехов Илья не достиг, зато закалил свой характер и больше не замирал от страха, встречая по дороге в школу уличных хулиганов, повадившихся вытряхивать из малышни мелочь, выданную родителями на школьные завтраки. Противостоять наглой шпане, коей кишели подворотни домов конца шестидесятых, он еще, конечно, не мог, но как-то само собой сложилось, что к нему перестали задираться. Он не слыл драчуном, наоборот, старался всячески избегать уличных потасовок, соблюдая наставления тренера о кодексе чести боксера, но та спокойная решимость, с которой он теперь смотрел в глаза даже самым отпетым сявкам, вызывала у них невольное уважение. Занимался в секции бокса он всего полгода, потом с тренировками пришлось распрощаться. На школьной переменке ему однажды довелось выяснять отношения с самым сильным пацаном в их классе. Тот занимался самбо и сломал Илье руку в первую же минуту их неравного поединка. У Ильи от пронзившей его дикой боли на миг потемнело в глазах, лоб покрылся испариной, но он стиснул зубы и досидел все уроки до конца, не проронив ни звука. Родители узнали о драке только на следующий день, когда, собираясь в школу, он не смог самостоятельно одеться. Сломанная рука распухла и почти бездействовала, но он продолжал упрямиться: мол, ничего страшного, скоро все само собой пройдет. Ничего страшного действительно не было: рентген показал перелом обеих лучевых костей левого предплечья, к счастью, без смещения, и гипс сняли уже через месяц. На этом, правда, его злоключения не закончились. Бросив бокс, он увлекся велоспортом. В тринадцать лет родители купили ему спортивный велосипед «Спорт» за восемьдесят шесть рублей. Для их семьи это была очень дорогая покупка, и этот велосипед они смогли взять в магазине «Динамо» только в кредит. По сравнению с дорожным велосипедом «Украина», которые ему сначала хотели купить, легкий шестнадцатискоростной «Спорт» был для Ильи пределом мечтаний, но в первый же день он умудрился врезаться в столб, да так, что погнул раму и переднюю вилку. Хуже ездить от этого его любимый «Спорт» не стал, и встреча со столбом, который непонятно как «перебежал» ему дорогу, не сильно омрачила радость Ильи от новоприобретенного велика, тем более что раньше у него не было вообще никакого. В детской секции велоспорта при ДК «ХЭМЗ», в которую он вскоре записался, все начинающие спортсмены катались на таких же велосипедах «Спорт», как у него, а тем, кого тренеры считали перспективными гонщиками, выдавали велосипеды более высокого класса — «Старт-шоссе» на трубках, причем в личное пользование. Илья тоже очень хотел бы получить «Старт-шоссе», но для этого надо было выиграть хотя бы одну гонку. На отборочных соревнованиях тренер перед самым стартом выдал ему казенный велосипед «Спорт», забыв затянуть «барашки» на переднем колесе. В тот день Илья был на подъеме и уверенно лидировал девять кругов подряд, претендуя на призовое место. Он очень хотел выиграть и рвался к финишу как одержимый. Ему оставался всего один круг до победы, и он изо всех сил поднажал на педали, но тут вдруг отвалилось колесо. Кувыркнувшись через руль, он получил множественные ушибы, но в сравнении с тем, что он запросто мог сломать себе шею, это были сущие пустяки. Смирившись с тем, что выдающегося спортсмена из него не получилось, Илья в восьмом классе записался в секцию «Юные геологи» при Дворце пионеров. Профессия геолога представлялась ему очень романтичной — походы, гитара у костра, и по окончании школы он намеревался поступать на геофак. На зимние каникулы он вместе с секцией «Юные геологи» отправился в лыжный поход по Карпатским горам. Поход завершился зимним восхождением на самую высокую вершину Карпат — Говерлу, а Илья оказался самым выносливым в группе своих сверстников — в промокших насквозь брезентовых бахилах он взошел на занесенную снегом вершину одним из первых. Поверив в свои силы, он научился добиваться поставленной перед собой цели. «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» — девиз героев книги Вениамина Каверина «Два капитана» стал и его девизом. Он хуже всех подтягивается в классе — не беда, через год упорных тренировок он стал чемпионом школы, подтянувшись на уроке физкультуры тридцать раз без рывков и раскачиваний, так что предстоящая служба в морской пехоте его не пугала. Поначалу да, было очень тяжело, особенно изматывающие многокилометровые марш-броски с полной выкладкой, но после учебки Илья приноровился к суровому армейскому режиму и физические нагрузки его не пугали, а занятия по рукопашному бою даже доставляли удовольствие. Где бы он еще научился так профессионально драться, как в морской пехоте, которую готовили по программе спецназа. Они постоянно бегали десятикилометровые кроссы, бесконечно подтягивались на турниках и отжимались на брусьях, стреляли из всех видов стрелкового оружия и оттачивали приемы ножевого боя на чучелах из гофрированного картона, лучше всего имитирующего тело человека. Плюс к этому десантно-штурмовые подразделения морской пехоты Северного флота выполняли парашютные прыжки по программе воздушно-десантной подготовки летного состава ВВС. К концу первого года службы приказом главкома ВМФ Илье присвоили звание сержанта и он стал командиром отделения десантно-штурмового взвода, но главным событием для него была публикация его заметки о солдатских буднях морской пехоты во флотской газете «На страже Заполярья». Оказалось, что это так здорово — быть автором пусть даже коротенького сообщения в газете! Небольшая заметка, под которой стояла его фамилия, вызвала у Ильи бурю эмоций. Через некоторое время он написал во флотскую газету еще одну заметку — и ее тоже опубликовали! Так, еще во время службы в морской пехоте он стал сотрудничать с редакцией газеты «На страже Заполярья», которая и рекомендовала его на учебу в МГУ. Других учебных заведений, кроме журфака, Илья теперь не признавал. Демобилизовавшись, он все силы бросил на подготовку для поступления на факультет журналистики. Теперь у него были для этого все возможности — публикации в газете, отличные характеристики от штаба командования Северного флота и редакции газеты «На страже Заполярья». Не поступить с такими козырями на журфак Илья не мог. Приемная комиссия журфака находилась на Моховой, напротив Манежа, — именно здесь был заложен Московский университет, основанный Ломоносовым. Комплекс зданий университета принадлежал факультету журналистики и институту восточных языков. Напротив парадного входа возвышался монумент Ломоносова. Затем с десяток ступеней — и вы уже в фойе здания журфака, увенчанного громадным стеклянным куполом, откуда лился мягкий свет, увлекающий входящего в открывающийся перед ним мир науки. Вступительные экзамены Илья сдал более чем успешно, умудрившись написать сочинение на «отлично». Это была единственная «пятерка» на весь их поток. Для поступающих на журфак или филфак сочинение — главный и наиболее ответственный экзамен, и поэтому он идет первым по очереди. Отличные оценки за остальные экзамены Илье выставляли уже с оглядкой на его оценки по русскому языку и литературе. Эйфорию, которую он испытал, когда ему пришло сообщение из деканата о зачислении его на первый курс международного отделения журфака, не передать словами! Сам факт поступления в учебное заведение под названием МГУ был для него таким мощным всплеском, что дух захватывало от высоты, которую ему удалось взять. И когда он поступил, у него был такой прилив сил! Атмосфера знаменитого факультета завораживала, только вместо лекций студентов-международников в конце августа послали на картошку в Можайский район на целый месяц, и к учебе они приступили только первого октября. После занятий студенты МГУ собирались у памятника Ломоносову, смотрели на огни Кремля, а утром поднимались по мраморной лестнице. Учиться на журфаке Илье было интересно, но главным его увлечением стал альпинизм. На первом курсе он записался в секцию альпинизма МГУ, которая была одной из сильнейших вузовских секций в стране, и у него появилось много новых друзей-альпинистов, а на однокурснице-скалолазке, длинноногой блондинке Оксане Шевелевой, он чуть было не женился. Оксана сама затащила его к себе в постель, но ее родители были категорически против их неравного, как они считали, брака. Ведь Оксана была коренной москвичкой, а Илья был из тех, кого москвичи презрительно прозвали «лимита». Илья унижаться перед ее родителями не собирался и посоветовал Оксане найти достойного себе жениха с московской пропиской. На том их отношения и закончились. Да и не любил он ее так, как Настю, которая до сих пор снилась ему «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты», а когда в эфире звучала песня Юрия Антонова «Анастасия», у него щемило сердце. * * * О своих товарищах по школьному ВИА Илья тоже не забывал, но собраться всем вместе, как в старые добрые времена, все как-то не получалось. Его лучший друг Саша Винник организовал свою группу, с которой играл на танцплощадках и в кабаках, а их замечательный ударник Валик Шапошников, с первого раза поступивший в медицинский институт, зажигал теперь на барабанах в вокально-инструментальном ансамбле ХМИ. От Валика Шапошникова Илья узнал, что у Рената Лапшина в автокатастрофе погибли родители — разбились на их семейном «Москвиче-412». По версии ГАИ, отец Рената на гололеде не справился с управлением и вылетел на встречную полосу прямо под колеса КамАЗа. Шансов выжить в такой автокатастрофе у его отца и матери не было. О самом Ренате Илья только знал, что тот поступил в Харьковский политех. Илья несколько раз звонил ему по межгороду из Москвы, чтобы выразить свои соболезнования, но домашний телефон Рената не отвечал. Каково же было удивление Ильи, когда в апреле 1982 года он встретился с ним в Ялте на чемпионате ЦС «Буревестник» по скалолазанию! Оказалось, что Ренат тоже приехал на этот чемпионат, как и Илья, и по жребию им выпало соревноваться друг с другом в парных гонках. Илья выиграл у Рената на обеих трассах, но до мастеров спорта им обоим было еще далеко. В следующий раз Илье с Ренатом удалось встретиться только через год в горах. Новый 1983 год для секции альпинизма МГУ начался трагически. Вечером 28 января при возвращении с акклиматизационного выхода на «Приют-11» на склоне в Азау почти весь состав альпсекции попал в лавину. Илье с большинством участников удалось высвободиться из-под снега почти сразу, но четверо альпинистов все же погибли в лавине, из-за чего проректор МГУ издал приказ, запрещавший секции альпинизма МГУ проводить любые самостоятельные мероприятия, так что работа секции была фактически парализована. Для Ильи это стало ударом ниже пояса. Альпинизм был для него не просто спортом, а образом жизни, и он очень хотел закрыть первый разряд по альпинизму уже в этом году. И когда Ренат предложил ему поехать в горы с альпсекцией ХПИ, а в этом сезоне у них планировалось целых две высокогорные экспедиции на Кавказе и Памире, Илья согласился, не раздумывая. На скальном массиве Ярыдага он в связке с Ренатом совершил два восхождения 5А категории сложности, но срыв на первой «пятерке» стал для него «первым звоночком». Проблемы на этой «пятерке» начались с самого начала восхождения. Ночью в горах выпал снег, а когда он начал таять, весь их маршрут оказался под водопадом, поэтому Илье пришлось взять правее, где скалы были круче, зато абсолютно сухие. Фактически это было первопрохождение, поскольку никто до него здесь не ходил. Не зная, какие сложности ожидают его наверху, Илья перед прохождением несложного карниза забил на всякий случай два крюка, которые и спасли ему потом жизнь. Пройдя карниз и оказавшись на узенькой полочке шириной не более пяти сантиметров, Илья понял, что переоценил свои силы. Над ним нависали двадцать метров идеально гладкой стены без единой трещины. Чтобы пройти их, ему понадобятся шлямбурные крючья, которые остались у Рената в рюкзаке. Путь назад же ему отрезал карниз, и Илья решил лезть вверх, надеясь неизвестно на что. Балансируя на грани срыва, он, из последних сил цепляясь за малейшие выступы на стене, метр за метром набирал высоту, усугубляя свое и без того катастрофическое положение. Илья прекрасно понимал, что чем выше он уходит от последнего пункта страховки, тем на большую глубину ему придется падать, но надежда выкарабкаться из ловушки, в которую поймала его коварная гора, не покидала его. Просто так сдаваться он не привык: если есть хоть минимальный шанс на спасение, он его использует, каких бы усилий ему это ни стоило. Отчаянно захотелось жить, уже не держали на мизерных зацепках пальцы и стали предательски дрожать ноги, но он упрямо отвоевывал у скалы метр за метром. Без единого промежуточного крюка он уже прошел свободным лазаньем около десяти метров, осталось еще столько же. Дальше уже хорошо просматривалась довольно широкая полка, на которой можно было перевести дыхание и организовать страховку. Что такое десять метров на асфальте? Так, всего несколько шагов, но те же десять метров, только по вертикали, стали на его пути непреодолимой преградой. Ситуация давила своей безысходностью. Он уже пять минут висел на стене, удерживаясь лишь на кончиках онемевших от усталости пальцев. Илья понимал, что еще чуть-чуть, и они разогнутся сами. И тут он увидел еле заметную трещинку в пяти метрах над собой. Ему показалось, что это и есть тот шанс, который судьба иногда дарит нам в последнюю секунду, и он решился. Проявляя чудеса скалолазной техники, Илья, используя мельчайшие зацепки, преодолел зеркально гладкий отвесный участок и судорожно вцепился в призрачную, как мираж, опору, но заветная трещина на поверку оказалась забитой грязью сантиметровой полочкой, вогнать крюк в которую было невозможно. Крутизна стены была такой, что даже окажись глухая полочка удобной для крючьев трещиной, бросить хоть одну руку, чтобы снять с обвязки карабин с крюком, он не смог бы. На одной руке ему не удержаться. И все же надежда не покидала его. Вот, чуть левее, еле заметный выступ, а за ним скала уже немного выхолаживается, подумал Илья, пытаясь дотянуться до него. Ему это удалось, но казавшийся надежным выступ неожиданно обломился, и, не успев крикнуть традиционное «Держи!», Илья камнем рухнул вниз. Спасло его то, что в момент срыва Ренат успел выбрать пару лишних метров веревки, иначе Илья, пролетевший в свободном полете почти двадцать метров, мог бы разбиться о полку, с которой его страховали. Получилось, что Ренат фактически спас ему жизнь. Илья, конечно, понимал, что он мог сейчас разбиться насмерть, тем не менее продолжил восхождение и особого страха перед горой не испытывал. Только срываться ему больше не хотелось, поэтому он стал бить крючья намного чаще, чем до срыва. Сознание человека обычно заблокировано от размышлений о возможности собственной смерти. Все знают, что, появившись на этот свет, мы обречены когда-нибудь уйти туда, откуда уже нет возврата, но стараются не думать об этом. Для альпинистов, которые сознательно рискуют жизнью ради удовольствия насладиться красотой гор и победой над неприступными для простых смертных вершинами, мысли о вечности не так уж редки, но, вдыхая разреженный горный воздух — воздух абсолютной свободы, — они, невзирая на подстерегающие их опасности, стремятся в горы, в этот уникальный храм природы с куполом во все открытое небо. После восхождения на вторую зачетную 5А Илья вдруг свалился с высокой температурой, но ни один доктор не смог поставить ему правильный диагноз. Ну, печень чуть увеличена, а так вроде все в норме. Илью это остановить не могло. Он рвался в памирские горы (как же это сборы пройдут без него?!) и отнесся к невесть откуда навалившейся неизвестной болезни как к временному недомоганию. Экспедиционный врач подозревал у него воспаление легких, но Илья заручился справкой из физдиспанера, что никакого воспаления легких у него нет, и поехал со всеми на Памир, не подозревая, что у него началась первая стадия желтухи — вирусного гепатита. Ударной дозой антибиотиков ему удалось сбить высокую температуру, но самочувствие от этого не очень-то улучшилось. Перелет в Душанбе он перенес плохо, у него опять поднялась температура, однако не привыкший жаловаться Илья старался держаться бодро и рвался носить грузы в базовый лагерь, разбитый на высоте 4200 метров, наравне со всеми. Пик Энгельса для Ильи был первым в его жизни шеститысячником, и восхождение на него не заладилось с самого начала. Руководитель и главный тренер экспедиции Григорий Артеменко навязал к ним в группу скалолазку из сборной города Катерину Кузнецову. Катерина была неоднократной чемпионкой города по скалолазанию, но как альпинистка она не котировалась, и вообще, Илья был убежденным противником участия женщин в восхождениях сложнее третьей категории, поэтому он сразу стал возражать против ее участия в высотном восхождении. Однако Артеменко был непреклонен, и Илье пришлось подчиниться и пойти на восхождение с Кузнецовой, которую он воспринимал как обузу. Его мрачные предчувствия не замедлили подтвердиться: Катерина выдохлась еще на подходе. Группа с первых же часов стала выбиваться из графика, пройдя ледник не за один световой день, как планировалось, а за два. Илья с Ренатом были самыми молодыми участниками восхождения на пик Энгельса, руководил которым тридцатишестилетний кандидат в мастера спорта по альпинизму Юрий Борисенко. Пять альпинистов: Илья в связке с Ренатом, Юрий Борисенко с Всеволодом Грищенко и Катериной Кузнецовой, — ползли, еле переставляя ноги. На второй ночевке Илья поставил перед капитаном команды вопрос ребром: группа к восхождению не готова, нужно поворачивать назад. Борисенко, чувствуя себя далеко не лучшим образом (высота авантюризма не терпит), колебался, понимая, что Илья прав… Но тут подала свой заморенный голос Катерина: — Че вы, мужики, сачкуете, над вами же весь лагерь смеяться будет! Вы идите, а я вернусь в лагерь сама… — Юра, ты в своем уме?! — настаивал на своем Илья. — Как бабу можно одну отпустить на ледник? Борисенко, явно не годившийся на роль лидера, сник. С одной стороны, ему очень хотелось заполучить в книжку альпиниста запись о руководстве восхождением категории сложности 5А (выше шести тысяч метров меньше категории не бывает, высота сама по себе уже сложность, и группа вскоре в этом жестоко убедится), с другой же, он признавал, что Илья, бесспорно, прав. Катерине нужно кого-то выделить в сопровождение, но тогда группа развалится, ведь меньше четырех человек на высотное восхождение, по правилам советского альпинизма, идти нельзя. Борисенко уже было согласился с Ильей, что надо всем возвращаться в базовый лагерь, но тут к ним подошел проверяющий из Москвы от федерации альпинизма СССР Волченков и сам предложил отвести Катерину вниз, после чего все аргументы Ильи, что надо отказаться от восхождения, рассыпались. От бабы, которая на корабле, как известно, к несчастью, они избавились, и теперь, казалось, ничто не помешает им взойти на пик Энгельса. Но у природы свои законы, и они явно были не на стороне команды. Мало того, что Артеменко отправил на высотное восхождение группу без каких-либо средств связи (все радиостанции забыли в городе), так еще не было четко оговорено контрольное время их возвращения в базовый лагерь. Четверка альпинистов была полностью предоставлена самой себе, и, случись что, помощь в лучшем случае могла подойти только дня через три. Илья, преодолевая дикую головную боль, плелся наравне со всеми, пять шагов вверх — минута отдыха, еще пять шагов — и снова отдых… Шесть тысяч без соответствующей акклиматизации — высота коварная. На предвершинный гребень вышли, когда уже окончательно стемнело. На пронизывающем ветру кое-как поставили палатку. Беспокойная ночь прошла почти без сна. Практически ничего не ели. Организм не принимал даже такой проверенный на высоте продукт, как сало. Открытая банка сгущенки вызывала приступ тошноты, и весь их ужин в ночь перед выходом на вершину состоял из разделенной на четверых таранки и глотка бледно заваренного чая из талой воды. В продуваемой всеми ветрами палатке было очень холодно, и рассвет альпинисты встретили с облегчением. Солнце — это жизнь… Но… Почему так странно ведет себя капитан? Илья, забыв о собственных недомоганиях, не на шутку встревожился. — Юра, что с тобой? — Все нормально… — с трудом разлепив губы, прошептал Борисенко. — Какой на фиг нормально, если ты самостоятельно повернуться не можешь! — испугавшись, воскликнул Илья. — Ничего… Наверное, с желудком что-то… Ренат с Севой, натягивая на ноги промерзшие за ночь вибрамы, беспокойно посмотрели на капитана. — Юр, ты это… потерпи маленько, вершина же вот, триста метров отсюда — рукой подать! Мы только быстренько сбегаем, поменяем записку и обратно. Когда еще сюда попадем? — начал уговаривать Борисенко Сева Грищенко. Ему очень нужно было это восхождение, чтобы закрыть первый разряд по альпинизму, а тут из-за слабости капитана команды долгожданная вершина уплывала на глазах. — Вы что, совсем охренели — вдвоем идти! — возмутился Илья. — Почему вдвоем, а ты? — недоуменно спросил Ренат. — Я останусь с ним! — Илья кивнул в сторону провалившегося в небытие Борисенко. — Эй, Юр, ты это чего? — затормошил его Сева. Борисенко очнулся и затуманенными глазами посмотрел на Севу. — Мы же не на Эвересте! — горячо принялся убеждать ничего не соображающего капитана Сева. — Вон Бершов с Туркевичем оставили на восьми тысячах обморозившегося Мысловского с Балыбердиным и ночью на Эверест шустро сбегали, теперь герои на весь мир, а у нас только утро и вершина всего-то шесть пятьсот! — Хорошо, идите… — прохрипел Борисенко и закрыл глаза. — Илья, в общем, мы туда и обратно, — Сева решительно взял руководство на себя. — А ты присмотри за Юрой, — наставительно произнес он. — Ладно, мужики, только не рассиживайтесь там, мне очень не нравится его состояние, — проворчал Илья, кивнув в сторону поникшего капитана. — Да мы мигом! — бодро заверил его Сева, забирая остатки продуктов и аптечку. Илья с тревогой смотрел вслед медленно удаляющейся двойке. Самочувствие же Борисенко не улучшалось. Вроде (с его слов) у него ничего не болит, но почему тогда полностью утрачена координация движений? Юра не смог без его помощи даже застегнуть спальник, не говоря уже о том, чтобы вылезти из палатки. Бесконечно стали тянуться часы, но передовая связка и не думала возвращаться. «Спят они там, что ли?» — метался по гребню Илья, начиная понимать, что не прими он экстренных мер, все их восхождение может закончиться трагически. Борисенко уже не ориентировался в пространстве и временами нес какой-то бред. Аптечки нет, осталась только небольшая фляжка спирта. Илье единственной спичкой удалось развести примус (Грищенко, как человек курящий, спички прихватил с собой) и приготовил подобие чая. Затем в тепловатую жидкость добавил спирт и стал с ложки поить этой смесью Борисенко, надеясь, что хоть какая-то энергия попадет в его застывающие сосуды. Высота тем временем прожорливо отбирала силы. Борисенко угасал на глазах, но к вечеру немного пришел в себя. Замерзнуть спирт не дал, во всяком случае, нитевидный до этого пульс чуть улучшился. — Где ребята? — была первая фраза очнувшегося капитана. — Придут, Юра, обязательно придут! — заверял его Илья, недоумевая, как можно двенадцать часов идти триста метров. Он напряженно всматривался в черноту азиатской ночи и уже совсем было отчаялся, когда наконец послышались голоса. — Вашу мать, где вы бродили?! — спросил он, когда Сева ввалился в палатку. — Да оказалось далековато что-то… — вяло стал оправдываться тот, и Илья все понял: ребята измождены до предела и ни о каком немедленном спуске не может быть и речи. — Быстро аптечку! Сердечные, шприц! — скомандовал Илья, держа руку на пульсе Борисенко. Пульс угасал с каждой секундой. — Здесь все стерильно, — буркнул Илья, вонзая шприц прямо через брезентовые штаны в бедро Борисенко. — Что у нас еще там есть? Кофеин? Сойдет! — Разломав стеклянную ампулу, он влил ее в рот Борисенко. Через пять минут тот подал признаки жизни. — Ренат, его нужно немедленно вниз! — Илья стал тормошить засыпающего в палатке альпиниста. — По гребню тащить мы не сможем, нужно вызывать спасотряд… — обескураженно пробормотал Ренат. — Сам знаю, а как? Ни ракетниц, ни радиостанции! Нас кинутся искать только через неделю, нужно идти вниз за помощью, другого выхода нет! — Илья испытующе посмотрел на Рената. — Я не дойду… — заныл тот. — Сил нет… Илья его не осуждал, прекрасно понимая, что из всей группы уверенно держится на ногах только он один и, если он не сможет спуститься ночью с шеститысячника за спасотрядом, погибнет вся команда… — Проводи меня хотя бы по гребню, там я свяжу обе веревки и постараюсь спуститься на плато, — попросил он, и Ренат согласился. Через час блужданий по гребню Илья нашел более или менее пригодное место для спуска.