Демьян поморщился, переступив границу купола. Сразу… навалилось. Душное, тяжелое, будто он, Демьян, вдруг по некой непонятной надобности в кисель нырнул. И из этого вот киселя ему ныне не выбраться. Приходится идти, пробираясь сквозь тягучее это варево. Приспосабливаться. Стало жарко. И тут же – холодно. И пыль знакомая, лежавшая за порогом, встрепенулась, закружилась, спеша облепить Демьяна. Впрочем, от нее он угрозы не ощущал. - И все равно не понимаю, зачем? – княжич не желал успокаиваться. – Или дело не в цели, но в бомбе? Вы знали, что она несовершенна и… она попала к вам уже активированной? Далеко нести вы ее побоялись. А тут и цель, и место. И не пропадать же добру, верно? Одного не пойму, к чему весь этот балаган с переодеваниями? Дева в белом… помилуйте, Ефимия Гавриловна, это скорее пристало вашей дочери. А вы дама серьезная, с пониманием. Княжича пыль облепила с ног до головы, как и Рязину, которая остановилась, переводя дух. И теперь-то Демьян увидел, что тело ее все пронизывали тончайшие черные нити. - Переодеваться в белые одежды… бегать… - Я… - она посмотрела на него с раздражением. – Я не знаю! Я… мы… хотели пожениться! Потом… после революции… - И вы присмотрели себе белое платье? Если бы Вещерский позволил себе хотя бы тень насмешки, его бы убили. Демьян видел это столь же явно, как и глухую ненависть, свившую гнездо в груди Ефимии Фомининчны. - Вы, конечно, далеки от того, чтобы считать себя невинной девой, но… с другой стороны, вы собирались замуж за человека, которого, в отличие от первого мужа, действительно любили. Да и невинность телесная с душевною мало общего имеет. Она коротко кивнула. - И тут он погибает… - Его убили, - просипела Ефимия Гавриловна, пытаясь ослабить кружевной воротничок. – Его… убили… его… этот вот виноват… мне сказали, что… рассчитаются… никто не уйдет… что я должна набраться терпения… они сами… сами… Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь. И ткнула револьвером в Демьяна. - Я сразу его узнала. Еще в поезде… и подумала, что Господь есть, что он, Господь, не зря нас свел. Господь позволил прозреть… сквозь заклятья… Нюся твердила, что он обыкновенный, но я-то чуяла, я-то знала правду… я видела его настоящее лицо. А значит, не зря. - Не зря, - согласился Вещерский. Демьян же подумал, что, верно, не Господа следует за то благодарить, но тот, иной мир, о существовании которого сам Демьян еще недавно не ведал. Теперь же видел он, сколь прочно сроднилась с ним эта вот женщина, пропитанная, пронизанная мертвечиной от волос до самых костей. Она же, склонив голову, но не выпустив револьвера из рук, перекрестилась и сказала: - И если так… то… все в руце Его… в моей… - А стреляли тоже вы? Ефимия Гавриловна кивнула. - Хотела… поглядеть… куда это он в этакую рань собрался. Лошадки у меня имелися, чай, на Аполошкиных конюшнях не все поиздохли. Думала, гляну только. А он на тропу Соколью вышел, идиот этакий. Вот я и подумала, отчего бы не воспользоваться случаем? Уж больно удобный. Только он, скотина, выкарастался. И полный глухой ярости взгляд вперился в Демьяна. - Но ничего… так даже лучше… лучше так… смерть твоя не будет быстрой. И бледные губы растянулись в улыбке. А сама Ефимия Гавриловна, отвернувшись, бодрым шагом направилась вглубь конюшни. Все-таки следовало шею ей свернуть, не дожидаясь княжеского соизволения. - Не спешите, - Вещерский оказался рядом. – Есть небольшая вероятность, что бомбы связаны с нею. Убьем раньше времени, и взорвутся. - Думаете… они и вправду существуют? - Практически уверен. Ячейку взяли на рассвете, однако… - княжич потер переносицу. – Есть основания полагать, что некоторые… их изделия были изъяты ранее. Для нужд партии. Это многое меняло. Бомбы не на словах, но на деле, пусть и лишенные сердца из проклятой силы, но и обыкновенной огненной магии хватит. Или даже пороха. Тихий курортный город. Люди, которые прибыли отдыхать. Маги и те не станут держать щиты постоянно. И где? - Ищут, - почти одними губами ответил Вещерский. – Как найдут – узнаем. Пока… тянем время. Если, конечно, им будет позволено. А потом Демьян увидел Василису. Она стояла в деннике, прижимая к груди металлическую коробку, глядя растерянно и вместе с тем решительно. И становилось понятно, что коробку эту Василиса в жизни никому-то не отдаст. И даже прикоснуться к ней не позволит. Отступив к стене, она коснулась ее ладонью. Замерла. - Не надо, девонька, - произнесла Ефимия Гавриловна. – Бежать тебе некуда. Да и… поверь, мне и вправду жаль… ты, хоть из этих вон, да… Она махнула рукой и велела. - Поставь. Глава 32 Василисе приходилось сдерживать себя, чтобы… чтобы не случилось страшное. Что именно? Она, говоря по правде, не очень понимала. Но четко знала, стоит ей захотеть… стоит позвать… стоит… - Поставь, - повторила женщина с одутловатым болезненным лицом. Она была смутно знакома, но Василисе совершенно не хотелось думать о том, где и когда она эту женщину встречала. Та была неприятна. И хотела взять то, прикасаться к чему не имела права. Вот только в руке женщина держала револьвер. И дуло черное его смотрело на Василису. - Не глупи, - сказала Нюся почти шепотом. – Она все равно заставит. Просто… кто-нибудь пострадает. Или, может, ты сама этого хочешь? Избавиться от сестры? Или там от старухи? Василиса наклонилась. Она сделала вдох и заставила себя положить коробку на землю. - Нет, не уходи. Открывай, - велела некрасивая женщина. - Возможно… - начал было Вещерский, но женщина резко оборвала его: - Заткнись, княже, пока цел. - Я открою, - Василиса присела у коробки. – Мне… можно. Она улыбнулась. Не Вещерскому. И не Марье, которая будто очнулась ото сна. И уж совершенно точно не этой вот женщине, не понимавшей, что с иными силами вовсе не следует связываться, не говоря уже о том, чтобы пытаться их обокрасть. Пускай… Василиса улыбнулась тому человеку, который смотрел на нее хмуро и с беспокойством. И, кажется, потом, после, он выскажется о том, что женщинам не стоит лезть в мужские дела. Что… нужно было оставаться дома. И торт испечь. Или два. Торт Василиса испечет, но потом, после. А сейчас она провела пальцами по крышке, стирая остатки пыли. Коснулась уголков. - Не тяни! – женщина покраснела. От злости? Или с сердцем неладно? Василиса откинула крышку. - Доставай! Ну же… не заставляй меня…