Василиса вздохнула, а пелена, окружавшая ее, покачнулась, подалась, облепила, и показалось, что это не воздух вокруг, но незримые руки, тянутся, в надежде коснуться, украсть хоть каплю тепла. Жизни. - Вели им отступить. - Я… не умею. Шепот нарастал. Теперь тишина обернулась гулом. Так гремит река на порогах, когда тихие воды разбиваются о гранит. - Не давай себя увлечь. Ты сильнее их, - жесткие пальцы сдавили руку, и Василиса смогла вдохнуть. - Вася? – Марья тоже гляделась бледной. – Ты… как? - Хреново, - ответила за нее Нюся. – И вы, княжна, не балуйте… туточки чаровать все одно не выйдет. Не любит оно того, да… чем больше магичите, тем больше силы оно сожрет. - Все хорошо, - Василиса оперлась на дверь ближайшего денника, даже не удивившись, что и денник этот, и дверь вновь существуют. Свежее дерево было гладким. А еще едва теплым. И тепло это успокоило. Надо… справиться. И она справится. Она сумеет. И с голосами, и… За дверью, на кипе соломы, лежали люди. Василиса узнала Акима, на лице которого одна за другой сменялись гримасы. Свернувшись калачиком тихо сопел мальчишка, только нога его слегка подергивалась. Неподвижными оставались мужчины в одинаковых серых костюмах. - Они ведь очнутся? – спросила Василиса, отступая. Она знала, что голоса проникают в сны. Что место это слишком хрупкое, и оттого мир нави подбирается вплотную, что он вполне способен увлечь наивную душу, поманить мечтою, а потом… - Не знаю. Это как маменька решит, - Нюся вздохнула. – Если б вы знали, как я от нее устала! - Так и ушла бы. - Куда? – Нюся прошлась по проходу, чтобы остановиться у распахнутой двери. – Да и… думаете, она бы меня отпустила? Когда папенька жив был, то еще как-то ничего, а вот помер, так совсем разум утратила. Решила с чего-то, что я дело его наследовать должна. А я не хочу! Она раздраженно пнула сапожком дверь. - И не собираюсь я во все это дерьмо вникать. Меня и прежняя роль вполне устраивала. - Это ж какая? – Константин Львович вошел-таки в денник и, опустившись на корточки, прижал палец к шее ближайшего к нему человека. - Дур находить. Таких, чтоб при деньгах, при папеньке и маменьке, чтобы бед иных не знали, чем криво сшитое платье… - Нюся закатила очи. – Да живые они, живые. Пока… - И зачем тебе эти девушки были? Алтана Александровна осматривалась с видом рассеянным, и казалась слегка удивленной, хотя и не понятны были причины ее удивления. Но то, что жило в конюшне, тоже смотрело. На нее. И на Василису. И взгляд этот явственный заставил голоса замолчать, отступить, признавая за этим созданием право… на что? - Мне? Мне ни к чему, а папеньке требовались деньги. И маменька ему помогала. Она говорила, что грабить на дорогах – опасно, да и не эффективно, что взять можно и без оружия. Что сами отдадут, только подход найти надобно. Она и искала. Отправляла кого, вроде Полечки… он, конечно, дурак редкостный, но свое дело знал. - И тебе не было противно? - Мне? А с чего? Я ведь их не трогала. Просто знакомила с приятелем. А дальше все сами. И нечего на всяких идиотов вешаться. И вообще… чего вы привязались? Маменька приедет, у нее и спросите! Глава 31 …давным-давно… Голоса можно не слушать, но заняться больше решительно нечем. Марья сидит на куче соломы, опираясь спиною на ошкуренный столб. Столб из сосны, и сквозь древесину проступают янтарные слезки. Вобьется такая в волосы, потом не вычешешь. Но Марью это не заботит. Она сидит и перебирает пальцами цепочку с крестиком. Глаза прикрыла. Выражение лица презадумчивое. …почему ее не связали? Никого не связали. Поверили, что место это силу магическую сдержит? Может, и так, но… кроме магической и обыкновенная есть. А Нюся-то без оружия, не считать же за таковое стек? Стек против лошадей хорош, да и то не всяких. Но нет же… неужели не боится? Нет, не боится. Устроилась на другой куче, ножки вытянула и соломинки перебирает, перекладывает с одной стороны в другую. …давным-давно в мире, который еще только появился на свет, не было ничего, кроме бескрайней степи… Нюся будто забыла, что не одна. И чувствуется, до чего же ей скучно. Но ослушаться Нюся не смеет. Она капризна, вот только точно знает, где та граница, переступать которую не дозволено. Алтана Александровна присела рядышком с супругом. Они держатся за руки и шепчутся о чем-то своем, несоизмеримо далеком. Странно. Почему тетушка ни разу не упомянула о своей… тетке, выходит? Да, так. Не говоря уже о том, чтобы рассказать или познакомить? Не могла? Не хотела? …давным-давно степи мира, простиравшиеся от одного края неба до другого, кормили табуны лошадей, родившихся от союза солнца и ветра… Почему в голову лезет именно это? Будто сказку кто рассказывает. А Василиса, что дитя капризное, не желает слушать. А ей все равно шепчут, шепчут на ухо. Ей бы беспокоиться. Думать. Придумать прехитный план. Смеется кто-то, будто колокольчики звенят на лошадиной сбруе… …легконоги, светлогривы, гуляли они, что по земле, что по небу, пока однажды не встретили деву, краше которой не рождалось под солнцем. Была она дочерью славного батыра Кобыланды Токтарбайулы и лесной ведьмы из дальних краев. В ночь, когда солнце и луна разделили небесное ложе, вышла она к черной воде… Чушь какая. Время идет, и идет… и надо что-то делать… если Нюсю скрутить… она ведь не так и сильна, если подумать. И не маг. И… и возможно, матушка ее согласится на размен? Но почему тогда Марья просто цепочку перебирает с видом преравнодушным. Что это? Так должно быть? Или же дело в хитрой магии? В какой-нибудь неизвестной, но сильной, заставляющей Марью смириться? И тогда действовать должна Василиса? …и у той воды нашла она жеребенка, рожденного небесной кобылицей. Рожденного и оставленного, ибо появился он до срока и был слаб, хромоног и собою нехорош. Но пожалела его дева, напоила горькой водой и своею кровью, ибо знала, что лишь жизнью поделившись, жизнь удержать можно. И тогда заговорило с ней небо, и Солнце взглянуло на ту, что решилась нарушить исконный порядок… Улыбается Алтана Александровна. Кивает мужу. А про Василису будто и забыли. Ей же… ей бы бежать, тихонько выйти… если попросить духов, то укроют они пологом, отведут глаза. Откуда Василиса знает? Знает и все. Но… успеет ли она добраться до города? А в городе куда? К кому? …пожелал ветер унести жеребенка, но не позволила дева, отдала ветру черные косы свои откупом за жизнь чужую. А когда солнце полыхнуло жаром, то и протянула к нему руки, и жар этот приняла, и закричала от боли так, что голоса лишилась, сделался он откупом за чужую жизнь. Тогда-то и позволено было ей оставить жеребенка. От коня-то этого, прозванного Хромым, и пошли чудесные кони… Василиса поднялась. Никто-то не посмотрел даже в ее сторону. Идти? Или… нет, не к двери, не к той, за которою свобода, но к другой, сколоченной явно наспех.