И он же взял лошадей под уздцы. Предложил: - Давайте в седло. Но Василиса покачала головой. - Тогда если устанете, скажете? - Скажу. - Хорошо, - он не стал спорить или уговаривать, за что Василиса была несказанно благодарна. На спор у нее не хватило бы сил. Сперва она просто шла, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Потом… потом идти стало скучно, и Василиса заговорила первой: - Марья заругается, если узнает… и точно запрет дома. Заставит выбирать ткани на обивку. И на портьеры. И на остальное тоже. - А вы не хотите? - Не хочу. И хочу тоже. Но… у Марьи идеальный вкус. Она точно знает, что сейчас модно, а что давно уже из моды вышло. - Это важно? – Демьян погладил солового по носу. - Тоже не знаю… и, кажется, я совершенно ничего не знаю. Но… она давно занималась домом. Сперва нашим, потом и своим, но и нашим тоже… и у нее опыт. А я? - А вы? - А у меня опыта нет, - прозвучало так, будто Василиса жалуется. А потом она поняла, что и вправду жалуется, пусть это невероятнейшая глупость, потому как если на кого и жаловаться, то на себя. - И не будет, - сказал Демьян, срывая веточку лаванды. И к ней другую, а затем и третью. – Если вы и дальше останетесь в стороне. Он ведь не берется из ниоткуда, этот опыт… Демьян остановился и, оглядевшись, – поле расстилалось во все стороны, хрупкие стебельки качались на ветру, и казалось, что на поле это накинули чудеснейшую муаровую шаль – сказал: - Вам стоит отдохнуть. И Василиса согласилась, не потому как устала, вовсе нет, просто… если они будут идти, то куда-нибудь да придут, к людям, где надобно вести себя соответственно и уж точно не будет возможности говорить. А говорить хотелось. То ли пережитый страх повлиял. То ли просто намолчалась она за годы, но собственное одиночество, к которому она, казалось, привыкла, ныне стало совершенно невыносимым. - Погодите, - Демьян протянул букетик из тонких стебельков, сам же стянул куртку и бросил ее на землю. – Присаживайтесь. Василиса и присела. И цветы не вернула. Лаванда пахла… лавандой. И в былые времена она с тетушкой поднималась сюда, на верхнюю гряду, и Лялю брали, и тетушкину пожилую камеристку, и еще служанок, которые срезали эти вот стебельки, аккуратно складывая их в корзины, чтобы после спустить вниз. И уже дома из стебельков связывали веники, отправляя их сушиться на чердак, а как высохнут, так и собирали букеты. - Просто подумайте, хотите ли вы заниматься чем-то подобным, - Демьян опустился на землю рядом. Как-то… слишком уж близко. И одновременно чересчур далеко. Василиса и не представляла, что такое возможно. - Если хотите, то… княжна показалась мне разумным человеком. Возможно, чрезмерно напористым, но если вы скажете, что это ваш дом, спорить она не станет. Нет, не станет. И даже если обидится на этакое, а она обязательно обидится, потому как сама Василиса определенно обиделась бы, то виду не подаст. - У нее получится лучше, - сказала она, подумав. – Она точно знает, что делать, чтобы дом был… идеальным. Только… - Это будет не ваш идеал? - Именно, - Василиса обрадовалась, сколь точно удалось ему сказать. – Не мой. - Тогда скажите ей. - Что не хочу ее помощи? - Почему? – Демьян щурился, и теперь было видно, что он совсем даже не молод. Не стар, конечно, но и не молод. И еще его определенно нельзя назвать красивым. И Василиса даже не могла бы сказать, что это новое лицо так уж отличается от старого. То есть, отличается, конечно, но в чем именно, она понять неспособна. И главное, что ей на самом-то деле совершенно безразлично, новое это лицо или прежнее. Главное, Василисе рядом с этим человеком спокойно. - Помощи как раз просить не стыдно. Только трудно. Но… помощь – это одно, а делать за кого-то – совсем другое. Просто поймите, чего нужно именно вам. Если бы… - Спасибо. Кажется, вы вновь меня спасаете. - Отдаю долг. И когда он вот так смотрит, то в голову лезут совершенно неправильные мысли, недостойные женщины взрослой разумной и сдержанной. Закричал сокол. И Василиса вздрогнула. А потом ее поцеловали и… и не было дождя и купола, и солнце с небес глядело на них, таких бестолковых смешных людей. Окутывало жаром. И одуряюще пахла лаванда. А где-то далеко стрекотали кузнечики… и это тоже имело значение. Глава 20 По небу плыли облака. Белые. Куделькастые. Как будто мелких пуделей погулять выпустили. - Смотри, вон то, - Василиса подняла руку и указала пальцем на длинное облако. – На крокодила похоже. Ты видел когда-нибудь крокодила? - Видел. - Живого? Они лежали на сухой траве, на старой куртке, от которой пахло табаком и еще дегтярным мылом, хотя Демьян совершенно не представлял, откуда мог взяться этот вот запах. Лежали и разглядывали небо, и облака, и еще тени птиц, что порой мелькали меж облаков и даже выше. - Живого. - А где? - В Москве. Там есть ныне зоосад. И животных много. - Не бывала, - с легкой печалью произнесла Василиса. – В Москве. И в зоосаду тоже. А крокодилов видела. В Египте их много. И огромные… и еще верблюды. Ты бы знал, как от них воняет! Матушка моя говорила, что это с непривычки, что если бы я решила остаться, я бы привыкла и перестала замечать, что вонь эту, что… остальное. Она перевернулась на живот и одернула жакет. - Это странно, да? - Что? - Все, - сказала Василиса. - Пожалуй, - согласился Демьян. И вправду странно, лежать и разглядывать небо. Искать в облаках зайцев или крокодилов вот, как будто ему, Демьяну, снова лет восемь, а то и меньше. Слушать кузнечиков. Разговаривать… ни о чем. И пытаться остановить это вот мгновенье странного полудетского счастья, не знающего ни условий, ни условностей, но такого всеобъемлющего. Хрупкого. - Нос сгорит, - Василиса коснулась этого носа. – Уже сгорел. У тебя кожа светлая, тебе беречься надо. - Я берегусь. Обычно.