- Повторяй за мной, - велит шаман, и тот, другой, не выпуская пальцев Василисы, послушно повторяет слова. И понятно становится, что ему они непривычны, что он и не понимает толком, что говорит, что он вовсе не верит в силу этого обряда. Зря. Дрожит граница круга. Пролитая кровь, подаренная жизнь открывают врата в мир иной, и на краткий миг оба мира смешиваются. Этого достаточно, чтобы клятва была услышана. Запомнена. И вплетена в кровь тех, кто вздумал будить древнее… нет, не зло, оно не было злом, как не было и добром, являясь чем-то несоизмеримо большим. Оно смотрит. И взгляд столь тяжел, что даже чужаку становится неуютно. На долю мгновенья. Но мгновенье проходит, и он, попробовавший крови, кланяется Василисе. Нет, там, в мертвом мире, сохранившем память и суть прошлого, ее зовут иначе. Но именно это знание не доступно. И не важно. Снова солнце. И степь… идет, ложится под копыта лошадей. Табун течет многоводною рекой. И ее муж доволен. Он добился своего, пусть и высока была цена, но… за ней, за Василисой, дали две сотни кобылиц редкой солнечной масти. И жеребцов пять десятков. Достойное приданое за дочерью великого некогда Алыш-Хана, от величия которого остались лишь шатры, лошади и тайное знание. Им она и владела… …она? Владела. Мир вдруг покачнулся, закружился, завертелся колесом. И Василиса поняла, что вот-вот все закончится, и попыталась удержаться, удержать это самое знание, которое принадлежало ей правом крови и данного слова, но все равно не удержала. Солнце. Шар, что выскользнул из ослабевших пальцев и покатился по полу… - Тихо, тихо, сейчас пройдет… выпейте вот, - ей не позволили дотянуться до этого солнца-шара, но подхватили, сунули к губам флягу с чем-то донельзя горьким и выпить заставили. От горечи наваждение схлынуло, оставив острое чувство недосказанности. Или… - Дышите глубже. Тогда и отпустит скорее. А вы неплохо держались. Далеко удалось заглянуть? Дышать получалось с трудом. - На самом деле редко у кого получается пройти по нити крови. - Это… было на самом деле? – у Василисы получилось заговорить, пусть и не сразу. И горло показалось шершавым, а язык неповоротливым. Ее губы касались друг друга, и это легкое прикосновение причиняло боль. Но она говорила. – То, что я видела? Это… было? - Было. - Когда? - Сложно сказать. Когда-то непременно было. Мертвый мир статичен и тем ценен. Он сохраняет память обо всем, но поднять, как правило, получается лишь те воспоминания, которые когда-то вызывали наибольший всплеск энергии. Василиса потрогала голову, которая гудела. А стоило закрыть глаза, и она снова проваливалась в то, чужое, воспоминание. Текли лошади. Самые удивительные лошади, которых она только видела. Не соловые – именно золотые. Тонкокостные, изящные. Сухие головы. Узкие спины. Гривы, сотканные из солнечного света. …знание, которое билось в голове нечаянным даром. Если оно тоже правда, если… - Возьмите, - Ладислав протянул носовой платок, пахнущий карамельками. – И прижмите подбородок к груди. Кровь скоро остановится. Что вы видели? Василиса прижала платок. Надо же, кровь… с ней никогда-то подобной беды не случалось. С Марьей вот частенько, ибо росла она, как говорили, слишком уж быстро. И оттого мучилась, что носовыми кровотечениями, что головными болями. А Василиса… - Обряд какой-то. Шамана… он звал духов. Убил коня… сперва коня. Он спрашивал… Василиса говорила, и с каждым произнесенным словом становилось легче. Память… никуда не исчезла. Она сохранила все, каждую деталь увиденного. Темные руки шамана, пальцы его, изрезанные морщинами. Желтые квадратные ногти и полосы шрамов, что начинались на тыльной стороне ладоней, уходя куда-то под шкуры. Откуда-то Василиса знала, что шрамы покрывают все тело, являясь платой за дар и силу. Она помнила цвет травы. Глянцевый блеск крови. Мух… Мертвого коня, который, как она теперь понимала, был прекрасен. И ее замутило. Впрочем, она не позволила дурноте завладеть собой. Она говорила, описывая тот странный обряд, свидетельницей которому стала. И другой, повторный, и… …и все, кроме тайны, что не принадлежала Василисе, досталась по странному совпадению, по праву ли наследства, по праву крови или же просто потому, что рядом нашелся некромант, способный открыть врата в прошлое. - Интересно, - Ладислав потер подбородок. И наклонившись, поднял камень. Как ни странно, но кусок горного хрусталя нисколько не изменился, не потемнел, не побурел. – Очень интересно. Я, признаться, не силен в шаманизме, но всегда подозревал, что он имеет больше сходства с некромантией, чем с пользованием явной силы. Но если позволите, я напишу своему наставнику. Возможно, он подскажет что-то. Должен… обряд кажется смутно знакомым… - Напишите, - согласилась Василиса, отнимая от лица платок. Кровь остановилась, а вот запах медовых карамелек привязался. - Сожгите, если сил хватит. На этакую мелочь точно хватит. - То… что я видела… это… - Первоисточник, - Ладислав сел на пол и, кажется, не смутили его ни старый ковер, ни вытертость паркета, который, если и натирали, то во времена незапамятные. – Я дал направление, цель, а вы послужили проводником. Проклятье завязано на вашей крови, а потому логично было использовать ее в качестве путеводной нити. И сколь могу судить, у нас получилось. Разувайтесь. - Зачем? - Затем, что мертвомир, как ни странно, имеет обыкновение привязываться к людям. Нужно убрать лишнюю силу, или вы хотите маяться кошмарами? Кошмарами маяться Василиса никак не хотела. - А… ноги? - Ноги, - согласился Ладислав и развел руками. – Простите, сам не способен объяснить, отчего именно ноги. Кто-то уверен, что во время… скажем так, погружения, тонкое тело покидает материальное и ступает на тропу мертвого мира. А потом возвращается, и ноги несут на себе частицы тех, забытых путей. Конечно, звучит весьма фантастично и я уверен, что всему есть куда более простое объяснение, но пока давайте остановимся на том, что это работает. Василисе никогда не приходилось снимать обувь перед посторонним по сути своей мужчиной. И было… неудобно. А еще странно. - Предупреждаю сразу, ощущения не самые приятные, - Ладислав перехватил ее за щиколотку и потянул ногу в сторону, заставляя согнуться, вывернуться стопу. – Но потерпите. Так и вправду нужно… - Та женщина, которую я видела… она и вправду моя… прабабка? - Похоже на то. - Я ощущала ее, как себя. То есть… - Я понял. Так чаще всего и бывает. Мертвомир не различает людей как личности, для него с большего все едины. Вот он и дал вам точку воплощения. Значит, понять, как выглядела та женщина, о которой в роду старались не вспоминать, не получится. И ведь не сохранилось портретов… почему? И почему раньше Василиса не задумывалась о том, что это странно… и неправильно? Пускай прежде не было снимков, но ведь писали же портреты. И в галерее есть и куда более старые, едва ли не с времен Великой Смуты. И прадеда имеется, строгого мужчины в военном мундире с обязательными орденами, которых много… и его сыновей. И бабушки в юности. А жены – нет. Боль пронзила до самого колена. - Сидите, - строго велел Ладислав. – Сейчас пройдет. Ступню будто пламя охватило, ощущение было таким, что Василисе пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Впрочем, боль скоро отступила, сменившись неприятным ощущением, то ли жжение, то ли зуд, но казалось, что еще немного и кожа треснет, слезет. Не слезла.