- Вась… я… вот увидишь… - светлые брови сошлись над переносицей. – Все еще образуется. И не надо обращать внимание на одного идиота. На одного – не стоит. Но… Снова слухи пойдут. После прошлого раза еще не все утихли, а тут надо же… снова… и полетят письма с выражениями сочувствия, со словами поддержки, ибо положено поддерживать брошенных невест… Василиса с трудом, но сдержала вздох. …выйти придется. И из комнаты, и из дому. Правила игры давно известны. Нельзя показывать слабость или обиду. Радковские-Кевич не могут позволить себе ни того, ни другого. Улыбаться. Принимать притворное сочувствие с притворным же вниманием, болтать о пустяках и казаться беззаботной, как и положено девице ее положения. А она устала. Василиса поняла это неожиданно ясно. Устала от игр. И от сплетен. От шепотка за спиной… та самая, проклятая… четвертый жених… или уже пятый? Можно понять бедолагу… ни одно приданое не окупит… От взглядов, от которых не скрыться. И приходится держать спину ровнее. И улыбаться все беззаботней, пока щеки не заболят, пока лицо не одеревенеет, пока самой Василисе не станет казаться, что она – лишь кукла, в которую по недоразумению вдохнули каплю жизни. - Вась, ну Вась, - Александр дотянулся и дернул за рукав. – Хочешь, я нового жениха найду? - Зачем? - Не знаю, - он смотрел снизу вверх, заискивая и всем видом своим выражая готовность помочь. – Чтоб был? - Не надо, чтоб был, - Василиса улыбнулась. И Александр улыбнулся в ответ, добавив: - Я ему вторую руку тоже сломаю. Для симметрии. И вообще… Василиса покачала головой. Она была далека от мысли, что сумеет сдержать праведный гнев брата, да и… обида была. Горькая, как темный шоколад, тот самый, что привозили из-за моря, щедро сдобренный перцем и оттого жгучий. И эта обида нашептывала, что стоит намекнуть, и рукой дело не ограничится. Александр все кости переломает. А то и вправду дуэль… Дуэли чести ведь не запрещены, пусть и высочайше не одобряются, но… Василиса подошла к брату и положила руку на плечо. - Оно того не стоит. Обида полыхнула пламенем. - Вась… - И Марье скажи, а то ведь… Александр хмыкнул. И выражение лица стало… впрочем, Василиса и сама понимала: говори Марье или нет, она все равно поступит по-своему. И обиды, учиненной роду, не простит. А Василиса опять будет чувствовать себя виноватой. Перед всеми. Она посмотрела на оплавившуюся свечу. На остатки письма. На парк. И вдруг поняла, чего хочет. - Я уеду. - Куда? – Александр привстал, но вновь опустился на софу. Вытянул ноги, что уперлись в крохотный столик с пятком фарфоровых статуэток. Еще один подарок. …они столь же изящны, как и вы… Правильные слова. Правильные подарки. Тоже своего рода искусство, которым Владимир владел в полной мере. Правда, теперь статуэтки вызывали одно лишь желание – разбить их о стену. И закричать. Во весь голос. По простому, по базарному, но… нельзя. Надо держать себя в руках. - Не знаю. Отсюда. Ненадолго. Пока все поутихнет. Не хочу никого видеть. - Станут говорить… - Что бы я ни сделала, говорить станут, - отмахнулась Василиса. И новая идея захватила ее всецело. – Вдовий дом… тетушка ведь нам его оставила, верно? И там никто не живет? - Никто. Кажется. Я не знаю. Надо у Сергея Владимировича спросить, но… Вась… - Ненадолго, - ей, кажется, и задышалось легче. Конечно. Кому нужен Ахтиар с вечной его круговертью, с балами и красавцами, которым не стоит верить, которые в сломанной руке видят перст судьбы и вообще горазды придумывать себе сказки. - Вась, а… Подальше от слухов. Сплетен. Очередной попытки подыскать ей жениха, потому что женщина тридцати двух лет не может не быть замужем, даже если ей туда не слишком-то и хочется. От семьи, что всенепременно соберется, и даже Настенька, возможно, приедет, оставив ненадолго свой драгоценный университет. От всего. - Мне… - она коснулась пальцами висков, чувствуя, как размыкается кольцо зарождающейся боли. – Просто надо побыть одной. Понять… разобраться… в себе и вообще. Александр кивнул. Вздохнул. И добавил: - Вечером поговорим. - Почему бы и нет? – княжна Марья и в домашней обстановке оставалась княжной. Рядом с сестрой, высокой и статной, именно такой, какой должна быть урожденная Радковская-Кевич, Василиса остро ощущала собственную неполноценность. – Не вижу ничего дурного. Дом и вправду свободен. Надо лишь распорядиться, чтобы его в порядок привели. - Маш? – а вот Александр был недоволен. И шоколадный торт его не успокоил. Он расхаживал по гостиной, благо, нынешняя была в достаточной мере просторна, чтобы хватило места и ему, и княжичу Вещерскому. Правда, последний не ходил, но занял место в дальнем углу, откуда с восторгом и обожанием наблюдал за женой. Такую, как Марья, легко было обожать. - Что? Она ведь не собирается сбегать с бродячим цирком… На щеках Александра вспыхнули алые пятна. - Это было давно… - …или в юнги подаваться. - Это было еще давнее! - Само собой. Она просто хочет уехать и пожить в тишине. Василиса коснулась хрупкой фарфоровой чашки. Вот опять… они говорят о ней так, будто ее, Василисы, в комнате нет. Будто она дитя несмышленое, не способная сама решить. Раздражение захлестнуло Василису с головой. И схлынуло. Они ведь не специально, они ведь из беспокойства, а… кто виноват, что она, Василиса, причиняет семье столько беспокойства? - Я поеду, - сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – В конце концов, мне тридцать два… …старая дева.