- Тяжко у вас с приятным, - Демьяна отпустили. – Но в целом, сколь могу понять, все в порядке, в том, который относителен. Ухудшений не вижу. Улучшений… будем считать, что слишком мало прошло времени. - И что мне делать? - А что вы собирались? Демьян пожал плечами. Сложно сказать. Планов у него особых и не было. - Вам что велено? Отдыхать. Вот и отдыхайте. Гуляйте. Город красивый, строится. Пройдитесь по набережной, загляните в купальни. Здесь собственные имеются, очень даже неплохого качества. Посетите ресторации… вы когда в отпуске-то были в последний раз? - Давно. - Все не получалось, так? – Никанор Бальтазарович коснулся пальцем макушки, и Демьян ощутил ледяную иглу целительской силы, пробившую его до самых пяток. – Вечно находились дела неотложные, которые никак нельзя было оставить на помощников, ведь они молоды и вашего опыта не имеют. Недосмотрят, ошибутся… Говорил он это с явною насмешкой. - Именно. - Ничего, голубчик… всенепременно недосмотрят и ошибутся не по разу. Все мы люди, все мы человеки, а ошибаться в натуре человеческой. Но исправят. Вот увидите, ничего-то в вашем отсутствии не развалится и не сгинет… я вот прежде тоже горел. Едва вовсе не сгорел. Казалось, что без меня всенепременно мир в пропасть скатится… да… - И что случилось? - А ничего. Женился вот. И оказалось, что есть жизнь вне работы. Вы-то как? - Не женат. - Знаю. Досье ваше тоже читал. А как вы думали? Надобно нам знать, с кем работать будем. - Нам? Мысль о работе оживила, потому как Демьян совершенно не представлял, чем, кроме нее, в жизни заниматься можно. И отдых этот, еще не начавшийся, раздражал до крайности. - Нам, нам… вы ж не думали, гнолубчик, что мы вас без пзрисмотра оставим? Оно, конечно, Петербург Птетербургом, но вот никогда нельзя быть ужверенным, что все пойдет по плану… а потому лучше планов иметь два. Или сколько уж получится. Вижу, глаза загорелись, но вынужден разочаровать вас, любезный мой Демьян Еремеевич. Вы у нас будете отдыхать… старательно, как положено человеку, в жизни не отдыхавшему и, в конце концов, дорвавшемуся до моря. Вон оно, за оградкою плещется. Чтоб сходили непременно. - Сегодня? - И сегодня. И завтра. И каждый день, если, конечно, погода будет. Но оно будет. Здесь всегда погода, так вот… а мы уж присмотрим. - И… - И большего вам знать не надобно. Демьян нахмурился. - Не переживайте, люди у нас хорошие, мешаться не будут, да и вовсе… не думайте о дурном. Если бы так просто было с мыслями. - Лучше расскажите, как ехалось. Кого видели? С кем познакомиться успели? – Никанор Бальтазарович потер руку об руку, стирая невидимую грязь. А сила его разлилась по телу, с нею пришла и невероятнейшая бодрость. Захотелось вдруг прогуляться, к тому же морю, раз уж его настоятельно советуют. Или неважно куда, главное, что сидеть на месте было никак невозможно. - Вижу, работает, - целитель усмехнулся в усы. – Пойдемте, я тут вам все покажу… не удивляйтесь, место это открыто было в том числе и нашими силами. Все ж многие люди на службе Империи здоровья лишаются, а стало быть, надобно сделать так, чтоб оное поправить можно было. Вот и получилось… оно-то, конечно, большею частью лица гражданские, но так и лучше… Дверь нумера выходила на террасу, которая сияла свежим лаком и им же пахла, но не назойливо. Скорее уж запах этот, мешаясь с другими, сплетался одним удивительным узором, где находилось место и солоновато-йодной вони морских водорослей, и металлу, и земле, и еще чему-то, присутствующему на самой грани восприятия. От террасы начиналась дорожка, уводившая вглубь сада. - Я тут старшим средь целительской нашей братии числюсь, - сам Никанор Бальтазарович шествовал неспешно, и тонюсенькая тросточка в его руках гляделась украшением. Правда, Демьян подозревал, что не так она проста, как непрост сам мастер-целитель. – Потому, если вдруг случится чего, то обращайтесь смело. - Обязательно. - Не обратитесь, - он крутанул ус и раскланялся с невысоким господином в просторном льняном платье. – Характер у вас не тот. Из тех, что будут терпеть, пока возможно… вот таких мы, целители, не любим, да… но вы ж человек разумный, верно? И если ощутите вдруг слабость, головокружение или иные какие недобрые симптомы, вы поймете, что вовсе они не так и безобидны, как вам кажутся. Тропинка петляла. Она обогнула беседку, в которой устроилась парочка девиц, что при появлении Никанора Бальтазаровича одновременно закрылись веерами, правда по-над шелком блестели лукавые очи, и взгляды… и адресовались они не только целителю. Демьян поежился. Тропинка нырнула под цветочную арку. И вывела к ограде, за которой начиналась широкая мостовая. - Что положение у вас найсерьезнейшее. Что вы осознаете, сколь тесно связаны физическое и энергетическое тела. Что за истощением одного воспоследствует истощение другого. А далее… - Смерть? - Именно, - непонятно чему обрадовался Никанор Бальтазарович. – Именно, дорогой мой. И это будет печально, как для вас, так и для империи, не говоря уже о моем самолюбии. А целители, чтоб вы знали, весьма и весьма самолюбивы… а потому говорите уже, не молчите. И Демьян, качнув ветку какого-то куста, щедро усыпанного мелким золотым цветом, заговорил. Говорил он по старой привычке спокойно, выделяя моменты, показавшиеся ему подозрительными, но не упуская и прочих мелочей. Со стороны оно виднее, мелочь ли. Глава 9 Глава 9 …вдовий дом был невелик, всего-то в два этажа, верхний из которых расширялся длинным узким балконом. Прежде, при тетушкиной еще жизни, на него выставляли ящики с петуниями, которые же высаживали в каменные цветочницы. И казалось, будто весь дом прячется в этих разноцветных душистых облаках цветов. Но тетушка умерла. И дом приходил в запустение. Марья то и дело порывалась продать его, да все никак толком руки не доходили. Она и распоряжение оставило, но вот сам Сергей Владимирович отчего-то медлил. Навряд ли от того, что покупателей не находилось. Василиса вдохнула полной грудью свежий чуть влажный воздух. А Ляля поспешно зонт распахнула. - Нагуляетесь по солнцу, будет ваша сестрица опять носом крутить. - Глупости, - Василиса протянула руки, наслаждаясь теплом. Ей ли со смуглою ее кожей от солнца прятаться? - Может, и глупости… а вона, гляньте… ишь ты… Ляля указала куда-то на море. Некогда построенный на пустынном берегу, дом стремительно обрастал соседями. Да и город подобрался к нему вплотную. Того и гляди протянет крепкие объятья улиц, захватит, сдавит иными строениями, захлестнет суетой. - Купаются, - с завистью сказала Ляля, и Василиса углядела-таки девиц, что плескались у бережка. Место было диким, а девицы – весьма свободными в нравах, если не просто решились искупаться здесь, но даже купальню не наняли. Они, разоблачившись до исподнего, окунались в волны прямо в рубахах и выпрыгивали, и веселились, и Василисе тоже стало вдруг завидно. Глупость какая. Не хватало… а если кто увидит? Кроме Василисы с Лялей, и Акима, что застыл изваянием, верно, сраженный этакой живою девичьей красотой. Кто-то другой, недобрый. Намокшие рубашки прилипли к телам, почти растворились, еще мгновенье и вовсе они исчезнут, оставив купальщиц обнаженными. - Идем, - Василиса заставила себя отвернуться. – Что Сергей Владимирович? - Так… ваша сестрица его вызвала, - Ляля развела бы руками, но саквояж помешал. – Вчерась еще. И не знаю, об чем там у них беседа была, только недоволен он остался крепко. Но утрешним поездом уехал, однако же обещался, что возвернется, и тогда у него к вам разговор станет найсерьезнейший. Вот… Странно. Зачем Сергей Владимирович вдруг Марье понадобился и с такою-то срочностью? Она в последнее время дела семейные если не полностью отдала на откуп, то всяко времени на них тратила меньше, предпочитая решать их по телефону. А тут… В доме убрались. Правда, ковры, пусть и вычищенные, выглядели именно так, как должны выглядеть ковры двадцатилетней давности. И обои выцвели до белизны, но это было по-своему красиво. Белизна эта подчеркивала темноту дерева. Блестел свежим воском паркет, тускло мерцали серебряные накладки на старых шкафах… вот содержимое их изменилось. Книги Василиса помнила. А куклы исчезли, те самые, что тетушка скупала с недостойной для человека ее возраста страстью, а после сама обряжала, создавая наряды удивительной красоты. Куда они подевались?