– Это было бы отлично. – Пять фунтов двадцать пенсов. Я принесу вам крестьянского, как только будет готов. Усевшись за маленький и слегка липкий деревянный стол и откупорив нечто шипучее и химически-красное (и на цвет, и, как оказалось, на вкус), Бен подумал, что «крестьянский» – это наверняка какой-нибудь стейк. К такому выводу (окрашенному, он и сам это знал, скорее мечтами, чем знанием реалий) его подвела услужливо возникшая перед внутренним взором картина рустикального, прямо-таки буколического пахаря, погоняющего упитанных волов через свежевспаханные поля на закате… а также мысль о том, что сейчас он (со всей ответственностью и разве что совсем небольшой помощью доброжелателей) вполне мог бы самолично уговорить целого вола. – Вот, держите ваш крестьянский, – сообщила буфетчица, ставя перед ним тарелку. Крестьянский, оказавшийся на поверку квадратным ломтем едкого на вкус сыра вкупе с листком салата, помидором-недорослем с отчетливым отпечатком большого пальца, горкой чего-то сырого, коричневого и напоминавшего вкусом подкисший джем, и небольшой черствой, чтобы не сказать, каменно-твердой булочкой, стал для Бена, и без того уже решившего, что в Британии еда считается своего рода карой, печальным разочарованием. Он кое-как сжевал сыр и салат и от души проклял каждого крестьянина в этой стране, добровольно питающегося такими помоями. Между тем джентльмены в углу прикончили свое домино, встали и, подойдя к Бенову столику, решительно уселись рядом. – Вы чего такое пьете? – спросил один, с любопытством разглядывая красную жидкость в стакане. – Вишневую шипучку, – отозвался Бен. – Это что-то явно с химической фабрики. – Забавно, что вы такое говорите, – заметил тот из двух, что покороче. – Потому что у меня был друг на химической фабрике, так он, представьте, никогда вишневую шипучку не пил. Он сделал драматическую паузу и отхлебнул своего бурого напитка. Бен подождал, не скажет ли он еще чего-нибудь, но тема, судя по всему, на этом оказалась исчерпана. Беседа встала. – А вы, ребята, чего пьете? – спросил в свою очередь Бен, в основном из вежливости. Тот, что повыше, весьма мрачного вида, прямо-таки просиял. – Чрезвычайно любезно с вашей стороны. Мне, пожалуйста, пинту шогготского особого, выдержанного. – И мне тоже, – встрял его друг. – Я вполне себе готов уговорить пинту шогготского. А что, отличный рекламный слоган вышел бы: «Уговорю шоггота!» Надо будет им написать и предложить. Уверен, они дико обрадуются. Бен двинулся к стойке, намереваясь спросить две пинты шогготского особого, выдержанного и стакан воды себе, – и обнаружил, что буфетчица уже услужливо нацедила три пинтовых кружки темного пива. Ну что ж, подумал он, что в лоб, что по лбу – один черт, к тому же ничего хуже вишневой шипучки природа еще не придумала. Он попробовал: пиво обладало вкусом, который рекламщики, видимо, описали бы как «насыщенный», чтобы не сказать «полнотелый». Правда, если на них как следует нажать, парни наверняка бы признались, что искомое тело принадлежало, скорее всего, козлу. Он заплатил за напитки и проманеврировал обратно к своим новым друзьям. – Итак, что же вы делаете в Иннсмуте? – поинтересовался высокий. – Полагаю, вы – один из наших американских кузенов и приехали поглядеть на знаменитые английские деревеньки. – Они там, в Америке, даже одну назвали в честь нашей, – заметил коротенький. – А что, в Штатах тоже есть Иннсмут? – удивился Бен. – Выходит, что да. Он о нем все время писал – тот, чье имя мы не называем. – Простите? – не понял Бен. Маленький оглянулся через плечо и очень громко прошипел: – Г. Ф. Лавкрафт! – Я тебе уже говорил не произносить это имя, – отрезал его друг и глотнул темного бурого пива. – Ага, Г. Ф. Лавкрафт. Чертов Г. Ф. Лавкрафт. Чертов Г. Чертов Ф. чертов Лав и чертов Крафт. Ему даже умолкнуть пришлось, чтобы перевести дыхание. – Да что он знал о нас? Ась? Я хочу сказать, что он, к чертовой матери, вообще знал? Бен тоже хлебнул пива. Имя звучало как-то смутно знакомо; вроде бы он встречал его, когда рылся в куче старого винила у папаши в гараже. – А это разве не рок-группа? – Скажете тоже, рок-группа. Писатель это был. Бен пожал плечами. – Никогда про такого не слышал. Я на самом деле в основном вестерны читаю. И технические руководства. Маленький пихнул локтем в бок длинного. – Видал, Уилф? Он о нем никогда не слышал. – Ничего плохого в этом нет, – возразил тот. – Я, может, тоже Зейна Грея[64] раньше читал. – Ну и нечем тут гордиться. Этот парень… как, ты говоришь, тебя звать? – Бен. Бен Ласситер. А вы… Маленький улыбнулся. Что-то он совсем на лягушку похож, подумал про себя Бен. – Я Сет. А вот этот мой друг прозывается Уилфом. – Рад, – брякнул Уилф. – Привет! – сказал Бен. – Честно говоря, – продолжал малыш, – я с вами согласен. – Согласны? – Бен ошарашенно уставился на него. Тот кивнул. – Ну да. Г. Ф. Лавкрафт. Понятия не имею, из-за чего весь шум. Да он, на фиг, писать не умел! Он шумно прихлебнул стаута[65] и слизал пену с губ на диво длинным и гибким языком. – Да вы для начала хоть поглядите, какие он слова выбирает. Вот, скажем, «энигматический». Вы вообще знаете, что это такое? Бен только головой покачал. Кажется, он тут обсуждает литературу с двумя совершенно незнакомыми дядьками в английском пабе – и пьет при этом, прошу заметить, пиво… Бен на всякий случай проверил, не превратился ли он вдруг по недосмотру в кого-то еще, совсем другого. Однако, чем глубже в стакан, тем менее гадким становилось пиво – более того, оно уже почти стерло вездесущее послевкусие вишневой шипучки. – Энигматический. Дикий это значит. Странный, особенный, на фиг чокнутый – вот что это такое. Я сам в словаре смотрел. А «выгибистый» про луну – это вот как? Бен снова покачал головой. – Это если луна уже почти полная, но не совсем. А что насчет этих, как он там нас всегда звал, а? Нет, не твари. Да как же его… На «б» начинается. Так и вертится на языке. – Байстрюки? – предложил Уилф. – Да какие там… Ну, ты знаешь. А! Во – батрахиане[66]. Имеется в виду, на лягушек похожие. – Да погоди, – осадил его Уилф. – Я думал, это типа как верблюды[67]. Сет яростно затряс головой. – Нет, точно лягушки. Не верблюды – лягушки! Уилф от души приложился к шогготскому. Бен осторожно отхлебнул своего, безо всякого удовольствия. – И чего? – спросил он. – У них два горба, – сообщил Уилф, это который повыше. – У лягушек? – уточнил Бен. – Не. У батрахианов. А между тем у нормального верблюда-дромадера – у него один… Это для длинного путешествия через пустыню. Вот чего они едят! – Лягушек? – уточнил Бен. – Верблюжачьи горбы! – Уилф выкатил на Бена желтый глаз. – Ты меня слушай, парнишка-плутишка. Потаскаешься недельки три-четыре по бесследной пустыне, тарелка жареных верблюжачьих горбов покажется тебе ой какой лакомой. – Да ты в жизни верблюжьего горба не едал! – оскорбительно вставил Сет. – Но мог бы, – скромно заметил Уилф. – Мог бы, а не едал. Ты даже в пустыне-то никогда не был. – Ну, если поднапрячь воображение и представить, что я ходил в паломничество к гробнице Ньярлахотепа… – Это черного владыки древних, что грядет в нощи с востока, и всякий увидевший его не узнает? – Естественно! – Это я так, проверял. – Глупый вопрос, если кому интересное мое мнение.