– Хочешь, я опишу тебе это место, Танстон? Оно где-то на природе. Дует легкий ветерок. – Танстон тут же почувствовал его, слабый и теплый – и вонючий, будто дыхание какого-то мерзкого маленького зверя. – Кругом сплошь деревья да кусты. Это вообще-то густой лес, но именно тут они растут пореже. Потому что не далее чем в десяти шагах уже начинается открытое пространство. Я перенес тебя на границу весьма интересных мест, Танстон, одной только силой слова. Танстон сделал еще шаг. Под ногой вместо ковра была мягкая земля. – Ты там, где всегда хотел оказаться, – обратился он к Торну. – Где что ты скажешь, то и будет. Но тебе еще много придется сказать, прежде чем жизнь станет такой, как ты хочешь. Он сделал третий шаг, на сей раз молча. – Кто тебе поверит? – Все мне поверят. – Голос Торна звучал почти весело. – Как только факт доказан, он перестает казаться чудесным. Гипнотизм когда-то называли магией, а теперь он – тривиальная наука. Такая же судьба постигла и телепатию: всего и делов-то – эксперименты в Дьюкском университете и пара передач на нью-йоркском радио. И так же оно будет, когда я во всеуслышанье и на понятном языке расскажу о своей работе… но не засиделись ли мы с тобой в темноте? Да, в следующее мгновение в зрении появился какой-то смысл. Уже после Танстон пытался вспомнить, какого же цвета был увиденный им свет… или, скорее, имитация света. Возможно, рептильно-зеленого, но точнее сказать сложно. В этом гнилостном сиянии кругом бледно проступили чахлые облетевшие деревья, голая иссохшая земля, из которой они тянулись, поляна за ними. Насчет горизонта или неба он был уже меньше уверен. Что-то двигалось невдалеке. Торн, судя по силуэту. Танстон заметил вспышку взгляда, словно бы глаза у того светились собственным светом. – Эта местность, – донеслось до Танстона, – может быть совершенно разными вещами. Возможно, это другое измерение – ты, кстати, веришь в то, что есть больше измерений, чем мы знаем? Или некий мир духовной природы. Или тот же наш мир, но в другую эпоху. Я перенес тебя сюда, Танстон, ничего не делая и даже не говоря – я просто читал в моей книге. Танстон незаметно сунул руку в карман. Его указательный палец коснулся чего-то гладкого, тяжелого, прямоугольного. Он знал, что это – зажигалка. Шэрон, графиня Монтесеко, подарила ее ему в момент счастливой благодарности. – Холодный огонь, – продолжал вещать Торн. – Эти слова и буквы – язык, известный только в Школе Глубин, но одного их вида уже довольно, чтобы обрести и само знание. Довольно, чтобы творить и направлять. Это место достаточно просторно, чтобы тут водились и другие живые твари, кроме нас, ты не находишь? Танстон различал сгустки черного сумрака на фоне зеленого сумрака поляны. Огромные, плотные сгустки, медленно, но явно намеренно надвигавшиеся из чащи. Где-то позади него некое массивное тело сухо хрустело, пробираясь через подлесок. – Как ты думаешь, эти твари голодные? – вслух рассуждал Торн. – Будут, если я помыслю их такими. Хотя вообще-то, Танстон, я сделал уже достаточно, чтобы тебе было, чем заняться. Я, пожалуй, готов оставить тебя здесь, с ними – тоже силой мысли, конечно – и забрать с собой книгу с литерами из холодного пламени. А поскольку у тебя холодного пламени нет… – …зато у меня есть горячее, – сообщил Танстон и прыгнул. Это был могучий рывок, немыслимо быстрый. Танстон помимо всего прочего был еще и тренированным атлетом. Вся его впечатляющая туша врезалась в Торна, и они двое, сцепившись, вломились в хрусткий рахитичный куст. Рухнув под тяжестью противника, Торн постарался выпростать руку с книгой подальше, чтобы Танстон ее не достал. Но вражеская рука устремилась за ней, и не одна – в ней очутилась зажигалка. Щелчок колесика, и вырвалось пламя – теплое, оранжевое пламя, длинным языком лизнувшее грубую косматую шерсть на некрашеной коже, оплетавшей книгу. Торн взвыл и бросил ее. Мгновение спустя он вывернулся и вскочил на ноги. Танстон уже стоял, закрывая добычу от Торна. Пламя росло и металось у него за спиной, выцветая и бледнея на глазах, как будто пожирало что-то жирное и гнилое. – Мне конец! – вскричал Торн и кинулся вперед низким броском, как блокирующий игрок на футбольном поле. Сам опытный футболист, Танстон присел, дав голому черепу Торна со всего размаху встретиться с жестким коленным суставом. Рыкнув, Торн растянулся плашмя, перекатился и снова вскочил. – Погаси огонь, Танстон! – взмолился он. – Ты нас обоих уничтожишь! – Почему бы не рискнуть, – пробормотал тот, снова отгораживая его от горящей книги. Торн опять бросился в битву. Одна исполинская длань превратилась в коготь и нацелилась Танстону прямо в лицо. Тот нырнул под ней, всадил плечо в подмышку нападающей руки и нажал вверх. Торн отшатнулся назад, запнулся и упал на четвереньки, выжидая. Поднятое к противнику лицо гляделось резной маской ужаса, призванной устрашать верующих в каком-нибудь демонском храме. Разглядеть ее было несложно – догорающая книга выдала последнюю яростную вспышку… и умерла. Танстон бросил на нее быстрый взгляд и втоптал мерцающие обугленные останки страниц в землю. Снова сгустилась тьма, на сей раз даже без гнилушечной зелени. Ни ветерка, ни звука – стихло качанье ветвей, никто не крался украдкой через лес, не топотал по мертвой земле. Даже дыхание Торна куда-то подевалось. Танстон шагнул в сторону, шаря руками, нащупал край стола, потом маленькую лампу, выключатель – и нажал. Он снова был в номере отеля. Хозяин как раз неуклюже поднимался на ноги. Пока Торн тряс головой, чтобы хоть как-то прочистить мозги, Танстон сгреб со стола кипу бумаг и быстро проглядел их. – Полагаю, – сказал он мягко, но довольно высокомерно, – мы можем считать все произошедшее небольшой игрой воображения. – Если ты будешь звать его так, ты солжешь, – процедил Торн, обнажив стиснутые, измазанные кровью зубы. – Ложь, сказанная во спасение – белейшая из лжей… Эти тексты могли бы представлять определенный интерес, будь они хоть сколько-нибудь убедительны. – Книга, – пробормотал Торн. – Книга всех убедит. Я затащил тебя в страну за пределами всякого воображения, использовав лишь крупицу мудрости, содержащейся в книге. – В книге? – переспросил Танстон. – Это в какой же? Никакой книги тут нет. – Ты поджег ее. Она сгорела там, где мы дрались. Пепел ее до сих пор там, а мы вернулись сюда, ибо сила ее иссякла. Танстон опустил взгляд на бумаги. – К чему говорить о том, что сгорело? Вот это я бы ни за что не сжег. Оно вызовет интерес кое у кого помимо меня. Он поднял глаза и посмотрел на хозяина комнаты. – Итак, ты снова напал на меня, Торн. И я обратил тебя в бегство. – Тот, кто сражался и бежал с поля боя… – Роули Торн нашел в себе силы расхохотаться. – Ты сам знаешь, что там дальше, Танстон. Тебе придется дать мне сбежать на сей раз. А к следующей битве я уже буду лучше знать, как с тобой обращаться. – Увы, тебе не убежать. Танстон сунул в рот сигарету и прикурил от зажигалки, которую все еще держал в руке. Торн зацепил свои тяжелые большие пальцы за карманы жилета. – А кто мне помешает? Ты? Вот уж не думаю. Мы с тобой снова в обычной реальности. Если ты опять поднимешь на меня руку, это будет бой не на жизнь, а на смерть. Мы с тобой оба большие и сильные; ты мог бы меня убить, но хотел бы я на это посмотреть! Потом тебя приговорили бы за убийство. Возможно бы даже казнили. – Торнов бледный острый язык облизал сухие твердые губы. – Никто бы тебе не поверил, если бы даже ты попытался объяснить. – Нет, конечно, никто бы не поверил, – мягко согласился Танстон. – Именно поэтому объяснять я предоставлю тебе. – Мне? – вскричал Торн, снова смеясь. – Объяснять что? И кому? – По дороге сюда, – сказал Танстон, – я составил план. Из холла внизу я кое-кому позвонил и сказал куда ехать. О нет, не полиции. Доктору. А вот, наверное, как раз и он! В комнату вошел сухощавый сероглазый человек. За ним следовали двое дюжих и очень внимательных парней в белых халатах. Танстон молча подал ему бумаги, которые взял со стола. Врач поглядел на первую страницу, потом на вторую. Его взгляд озарился профессиональным интересом. С приветливой улыбкой он пошел навстречу Торну. – Вы ведь тот самый джентльмен, посмотреть которого меня попросил мистер Танстон? – полюбопытствовал он. – Да-да, я вижу, вы выглядите нервным и чрезвычайно утомленным. Вероятно, глубокий отдых, когда вас никто не будет беспокоить… Лицо Торна исказилось. – Вы! Да как вы смеете! Он было сделал угрожающий жест, но двое белых халатов тут же придвинулись к нему поближе и встали с обеих сторон. – Нахал! – продолжал он уже более спокойно. – Я не более безумен, чем вы! – Ну, разумеется, нет, – охотно согласился врач. Он еще раз глянул на записи, крякнул, сложил их и аккуратно засунул во внутренний карман пиджака. Танстон слегка кивнул в знак прощания, подхватил с кровати шляпу и беззаботно вышел. – Да какой же вы сумасшедший, голубчик, – продолжал доктор. – Вы просто устали. А теперь если вы соблаговолите ответить на пару вопросов… – Каких еще вопросов?! – вызверился Торн. – Вы правда верите, что можете вызывать духов и творить чудеса одним только усилием разума? – Да если бы у меня только была книга, я бы вам показал, что я могу и чего нет! – взорвался в ответ Торн гневно и, пожалуй, довольно-таки истерично. – Какая книга? – Танстон уничтожил ее! Сжег! – Ах, прошу вас! – добродушно отозвался врач. – Вы же о Джоне Танстоне говорите, о знаменитом книголюбе! Нет никакой книги, дружок, и никогда не было. Вам просто нужен отдых. Идемте со мной! Торн взвыл, как дикий зверь, и кинулся на мучителя. Тот одним гладким движением ускользнул. – Отведите его в машину, ребята, – бросил он белым халатам. Они тотчас сомкнули порядки, и каждый взял Торна за плечо. Тот попробовал было рычать и вырываться, но господа в белом мастерским движением вывернули ему руки назад. Усмиренный, он вышел из комнаты между ними. Танстон и графиня Монтесеко пили коктейль за своим любимым дальним столиком в ресторане на Сорок седьмой улице. Их тут знали и любили; ни один официант не осмелится прервать их тет-а-тет, пока его не позовут. – Ну что ж, – молвила графиня. – Выкладывай, в какую ужасную переделку ты ввязался вчера вечером. – Ни в какую переделку я не ввязался. Мне ничто не грозило, – улыбнулся Танстон. – Рассказывайте сказки. Я вчера была на концерте, потом на приеме, но меня всю дорогу захлестывало ощущение, что ты сражаешься и страдаешь. На мне был крест, который ты подарил, я зажала его в руке и молилась – молилась час за часом… – Вот поэтому-то, – сказал Танстон, – мне ничего и не грозило.