— С этим не волнуйся, — тут же поспешно вступил декан. — Все зачеты и экзамены… — Да не в этом дело, — небрежно отмахнулся я. — Мне, в первую очередь, знания нужны, а не отметки! Но и это не все. Мою новую книжку не приняли в печать, насыпав вот такой ворох замечаний, — тут я руками показал какой. — И я ее сейчас активно переделываю. Плюс перерабатываю две предыдущих… Я вот хочу предложить их в серию «Библиотека приключений и фантастики». А это очень непросто! Там такие имена печатаются… Так что работы — море! Вследствие чего у меня сейчас вообще нет времени на серьезные тренировки. А вам же надо чтобы я оказался где-то наверху. Лучше всего в первой тройке. Ну чтобы мне начали в нос микрофон совать… — Это было бы хорошо, — снова влез третий. — Ну вот и я о чем… То есть, в случае моего согласия, мне, чтобы не стать балаболом, нужно будет отодвинуть все свои дела и сосредоточиться на подготовке. Да и то не факт, что у меня получится. Я ж ведь не спортсмен. И связывать свою жизнь со спортом не собираюсь. В Кошице мне просто повезло. Ну сложилось так… Но не факт что так же повезет и в Париже, — я озабоченно покачал головой. — К тому же, если честно, вот не хочется мне мотаться по заграницам. Мне и в моей стране хорошо! Так что пошлите кого-нибудь другого. Я думаю очень многие захотят, — я замолчал, а все присутствующие обменялись взглядами, в которых явственно читалось: «Ну вот как можно говорить о чем-о серьезном с подобным идиотом!» В кабинете на некоторое время повисла слегка озадаченная тишина, а затем в разговор вступил «комсомолец», который передавал мне привет от Пастухова: — Роман, с учебой нам все понятно. Но ты же талантливый парень! Школу закончил с золотой медалью! Так что даже если где и отстанешь — так быстро нагонишь! А если и не сразу, так на твоих оценках это точно не отразиться… После этих его слов декан энергично закивал. — Вот видишь… — заметно воодушевившись, продолжил комсомольский функционер. — Так что этот вопрос, можно считать, снят. С изданием твоих книжек мы тебе так же поможем. Так что ты насчет этого не волнуйся. Где там ты хочешь, чтобы их напечатали? В серии «Библиотека приключений и фантастики»? Не волнуйся — напечатают. Так ведь товарищи? На этот раз энергично закивал главный. Я же, внутри, радостно оскалился. Дело в том, что после того, как моя поддержка, так сказать, «на высшем уровне» слегка ослабла (ну или не слегка), у меня начались проблемы с «Лениздатом». Серьезные или нет — я пока не понял. Но, как бы там ни было, мою следующую книжку, являвшуюся продолжением двух предыдущих и окончанием всего цикла — взяли и завернули. Формально претензии состояли в том, что сюжет был недостаточно проработан, герои прописаны не слишком хорошо, да и сам стиль изложения легковесен и обладает явными признаками подражания западной массовой литературе… В этом была своя правда, особенно в последнем заявлении. Нет, я старался писать так, как принято в этом времени, но руку, «набитую» сотней с лишним романов, нет-нет да и заносило, так сказать, на старую траекторию. В будущем же был популярен динамичный стиль, который здесь и сейчас как раз-таки считался легковесным и присущим западной масс-культуре… Но, дело в том, что подобные претензии можно предъявить к любой моей предыдущей книжке. В том числе и к тем, что были уже опубликованы «Лениздатом». Однако, они все согласования прошли просто влет! И продались, кстати, так же. Так что дело, скорее всего, было не в невысоких художественных достоинствах моего текста, а в том, что до руководства издательства уже дошел слух, будто я более не являюсь «забавной зверушкой» кого-то там наверху, и оно приняло решение поставить меня на место. А то ишь разошелся — по книге в год выпускает! Да даже заслуженные «мэтры» и то могут рассчитывать на одну в три-четыре года, а уж кто помельче очередной публикации ждут едва ли не десятилетия, перебиваясь редкими гонорарами за всякую побочку… Как бы там ни было, мне пообещали помощь в издании моего нового и двух предыдущих романов в знаменитой «рамке». Тем более, что по формальным параметрам я к ней вполне подходил — пишу фантастику, автор нескольких опубликованных книг, издавался за границей… То есть, конечно, на грани, но подходил! А в этой серии выходили такие корифеи приключенческой и фантастической литературы как Жюль Верн, братья Стругацкие, Дюма, Ефремов, Фенимор Купер, Вальтер Скотт, Казанцев, Обручев, Стивенсон. То есть, напечатавшись в этой серии, я одним махом попадал в очень хорошую и весьма солидную компанию! Хотя сам я отлично понимал, что по реальному уровню до них ну вот никак не дотягиваю. Но ведь кроме «корифеев» там выходили и куда менее талантливые «творцы», явно попавшие в серию по знакомству или блату. А уж сколько таковых появилось, когда схожие по оформлению серии начали выпускать разные издательства в девяностых и начале двухтысячных… Так что ничего — потерпят. К тому же, поскольку эта серия выходила в «Детгизе», то есть, вернее, сейчас это назвалось «издательство «Детская литература», то и тиражи у нее были о-о-очень впечатляющие. Куда там той же «Молодой гвардии» с «Лениздатом»… Нет, больше денег мне это не принесет, поскольку сейчас основные деньги платят за объем, а не как в будущем — роялти с тиража, но мне точно будет приятно. — Понимаешь, — продолжил между тем, «комсомолец», — нам действительно очень нужно, чтобы поехал именно ты. И именно в Париж. Дело в том, что французы еще со времен войны не очень хорошо настроены по отношению к немцам. До сих пор их недолюбливают… А твой ответ корреспонденту немецкого телеканала на Кошицком марафоне был растиражирован по всей Германии через частные немецкие телестанции, а затем, через Эльзас и Лотарингию, где велика доля немецкоговорящих граждан, попал и на французское телевидение. Причем, его показали в новостях на TF 1. Где, судя по опросам и опубликованным письмам, он очень понравился французам. Так что шанс на то, что, если на Парижском марафоне побежишь ты, к тебе, как представителю СССР, обязательно подойдут корреспонденты, причем много и разные — очень высокий. А вот если кто-то другой — не очень. Нет, кто-то точно подойдет, но гораздо меньше. Нам же нужно, чтобы прогрессивная общественность Франции… Короче, меня уговорили. Впрочем, особенно сильно я и не упирался. Если они действительно сделают то, что наобещали — все будет просто отлично! Да даже если только половину — и то хорошо. К тому же, после того как «гости» покинули кабинет декана, я снова заглянул к нему, и мы пообщались насчет того, что через полтора с небольшим года на наш факультет будет поступать моя невеста. — Она тоже отличница! Да и, понимаете, мы с ней с ее первого класса вместе. И в художественную школу вместе ходили, и в «музыкалку», и на плаванье. Да и в забегах вместе участвовали. Даже в том же Кошицком марафоне… — короче, декан пообещал мне, что поспособствует поступлению к нам на факультет «такой талантливой во всех отношениях и спортивной девочке». Конечно, было совершенно понятно, что никаких гарантий этот разговор не дает — все будет зависеть от того, какие у нас с ним будут отношения через эти самые полтора года. Да и не только с ним… Но, как бы там ни было — удочки были заброшены. А там будем посмотреть, как оно все повернется. Ну а на следующее утро ко мне приехала моя Аленка… Две недели пролетели как один день. Мы не только гуляли по Питеру, но и сгоняли в Таллин. В прошлой жизни я побывал там уже в шестьдесят лет, при том, что те же Ригу и Юрмалу удалось посетить еще на излете Советского союза, так что для меня эта поездка была вполне себе приятна и познавательна. А вот Аленку город слегка разочаровал. Она категорично заявила: — Прага красивее! Кроме того, мы немножко приоделись. За прошедшие четыре с небольшим месяца я немного пообтерся и познакомился кое с кем из местной «фарцы», окучивающим центр Питера в целом и наш универ в частности, и перед приездом моей любимой сделал им несколько заказов по требуемым размерам… Так что день на третий после ее приезда мы с ней почти на два с половиной часа зависли в одной из квартир Петроградской стороны. Платье, пара юбок, три блузки, джемпер и курточка с парой зимних сапог обошлись мне в тысячу с лишним. И еще пятьсот рублей я потратил на себя. Уговорили… Чтоб вы понимали, стандартной зарплатой молодого инженера в это время было сто двадцать рублей. И это инженера! Портнихи, вагоновожатые, приемщицы в ателье, водители, телефонистки, слесари, продавщицы, колхозники, медицинские сестры, учительницы младших классов, то есть основной, самый массовый слой трудящихся получали куда меньше — от сорока пяти рублей до восьмидесяти-ста… То есть за один раз у нас на тряпки ушло где-то полторы-две наиболее распространенных в стране годовых зарплаты! Но, увы, то, что продавалось в советских магазинах носить было чаще всего невозможно. Не смотря на то, что в стране существовали дома моды, которые регулярно разрабатывали разные коллекции, магазины, в основном, были заполнены ублюдочными вещами, модели которых, по большей части, ориентировались не на моду или удобство, а на всякие технологические вещи типа наиболее выгодного раскроя тканей и кожи с наименьшим количеством отходов или сокращения расхода ниток на одну единицу продукции. Как во всем этом будет выглядеть сам человек — было делом совершенно второстепенным. Вон, наши деды и отцы вообще в лохмотьях ходили или, в лучшем случае, в ватниках и валенках — и ничего. А вам добротное пальто предлагают, из драпа, да еще с меховым воротником из кролика, а вы нос воротите! Ну и что, что модель с минимальными изменениями стоит в производстве уже больше двадцати лет? Зато она отработана и не мешает нашему передовому социалистическому предприятию «давать» план, который, как известно — закон, выполнение его — долг, а перевыполнение — честь! Так что будите носить что выпускаем — не развалитесь… В один из дней, когда мы завалились поужинать в ресторан гостиницы «Европейская», проникнув туда за три рубля, врученные швейцару, и пятерку, пошедшую в карман метрдотелю, у нас произошла неожиданная и забавная встреча. Мы с Аленкой увлеченно обсуждали брать нам к уже заказанному жульен или и так обожремся, когда у нашего столика внезапно возник… «рыжий»! Как я понял — он клюнул именно на Аленку. Она у меня ради сегодняшнего выхода облачилась во все «фирменное» и буквально блистала. Я тоже оделся соответствующе, но куда скоромнее. Так что взгляды присутствующих, направленные в сторону моей любимой, мы замечали еще до того, как «Рыжий» ввалился в ресторан, в сопровождении довольно шумной компании из таких же как и он сам «прикинутых» мальчиков и разношерстных девочек, часть из которых так же была «прикинута», а часть… ну того, не очень. Причем, две из подобных «не очень» были мне вполне знакомы, поскольку являлись студентками нашей группы, из числа тех, что тусовались вместе с «рыжим» и «блондинчиком»… Увидев Аленку, «рыжий» резко затормозил. Ну почти как в мультиках про хитрого койота и дорожного бегуна… Похоже, он уже был изрядно пьян. Потому что стоял слегка покачиваясь. — Оу, какая девушка! — выдохнул «рыжий» когда обрел, наконец, дар речи. И, расплывшись в слащавой улыбке, качнулся к нашему столу, опершись на него руками, после чего, не обращая на меня никакого внимания, начал:- М-м-м, девушка, а вы не хотите… — Убогий, тебе-то что здесь нужно? — довольно громко поинтересовался я, перебивая его. Вот с чего это он стал таким наглым? Когда мое «инкогнито» оказалось раскрыто, «рыжий» почти две недели категорически отказывался верить в обнародованные сведения, продолжая утверждать, что я все та же «неотесанная деревенщина из Зажопинска», а все, кто утверждает обратное — жертвы мистификации или просто дебилы. И только после того, как Линка Полубоярова, отказав «блондинчику», пригласила меня на танец, скрепя зубами, перестал настаивать на этом. Потому что тогда становилось просто необъяснимо, почему Линка предпочла им, таким классным, стильным и обеспеченным какую-то деревенщину из Зажопинска… Задирать же меня он перестал, когда я во время институтских соревнований по боксу, завалил его на ринге не просто с разгромным счетом, но и вообще нокаутом. После чего он неделю отлеживался, приходя в себя. Как выяснилось, «рыжий» тоже занимался боксом, что, впрочем, он не раз громогласно подчеркивал, но реальный его уровень оказался весьма слаб. Впрочем, я тоже не стал звездой универа по этому виду спорта, заняв относительно скромное четвертое место. Но первые три заняли студенты, которые к этому моменту уже являлись КМС-ами и мастерами в этом виде спорта. Так что из простых разрядников я оказался самым лучшим! А уж когда он узнал, что я записался еще и на чемпионат университета по самбо — то вообще притух… Вследствие чего сейчас я был очень удивлен подобным наездом. — Акх… — «рыжий» сфокусировал взгляд на мне и удивленно выдохнул. Блин, да он, похоже, меня даже не заметил. Вот это залп наповал! Впрочем, ситуацию надо было срочно разруливать. Вот еще драки в ресторане мне не хватало… Я повернулся к Аленке и, извиняюще улыбнувшись, выдал по-английски: — Sorry, this is my classmate, and he had a little too much alcohol![1] Моя любовь на мгновение удивленно округлила глаза, но тут же сориентировалась: — Oh, it's okay, I understand[2],- заниматься английским с репетитором она начала вместе со мной, так что сейчас отставала от меня в этом не очень сильно. Несмотря на то, что я, вроде как, уже четыре месяца обучался языкам в профильном высшем учебном заведении. Все-таки индивидуальные занятия куда эффективнее групповых — нет возможности сачкануть, спрятавшись за спины товарищей… «Рыжий» побледнел и придушенно выдавил: — Иностранка… А я добавил ему паники, прошипев: — Вали отсюда быстрее, урод! Если не дай бог сорвешь операцию… Через три вдоха они исчезли, причем, не только от нашего столика, но и из ресторана. Мы с любимой переглянулись и-и-и… нет, не расхохотались, а тихонько захихикали. В голос мы ржали после, когда вернулись домой… Аленка уехала от меня в субботу, двенадцатого января. После того как я занес в ее купе чемодан с обновками, мы долго стояли на перроне обнявшись, и только когда поезд уже тронулся, она оторвалась от меня и взлетела на ступеньки, откуда потом еще долго махала мне ладошкой, одетой в вязанную варежку. А из ее глаз потоком текли слезы. Впрочем, я и сам… нет, ничего… Подготовка к участию в марафоне началась с конфликта с назначенным мне тренером. Он яростно пытался заставить меня сесть на «поддерживающую терапию», заявляя, что те таблетки и препараты, которые он мне предлагает, это вовсе не допинг, а всего лишь «безвредные витамины». Но я категорически отказался все это пить. После чего он заявил, что, в таком случае вынужден будет немедленно доложить «наверх» о том, что я нарушаю дисциплину и категорически отказываюсь следовать программе тренировок. И он не сомневается, что в таком случае меня немедленно отстранят от поездки. Ха, он думал этим меня напугать! — Знаете, а я в нее и не рвусь, — с милой улыбкой сообщил я ему. — Более того, если вам удастся сделать так, чтобы я не поехал в Париж — буду вам очень благодарен, — после чего моя улыбка превратилась в оскал. — А вот если меня-таки все равно заставят туда отправиться, а вы не перестанете приставать ко мне со всей этой химией — я категорически откажусь тренироваться с вами. Понятно? После этих слов тренер, суровый сорокалетний мужик, несколько мгновений яростно сверлил меня взглядом, а потом как-то резко успокоился и, пробурчав: — Ну как знаешь… — махнул рукой в сторону старта. А еще я записался в группу французского языка. До сего момента профильными у меня были английский и немецкий, но раз уж мне предстояло ехать в Париж… Кстати, в рамках языковой тренировки я снова перевел свою любимую песню «Вспомните ребята!», но уже на французский язык. Наша преподавательница французского, правя мой перевод, изрядно ржала, но потом, даже, вызвалась поработать со мной над произношением. Потому что у меня был, как она сказала, просто ужаснейший акцент. Взаимоотношения с группой после той встречи с «рыжим» в ресторане так же кардинально поменялись. Нет, я не изображал из себя никакого «тайного агента», наоборот, все отрицал, говорил, что даже не упоминал ни о каком «задании», что «рыжему» и остальным все послышалось, демонстративно смеялся над «дурацкой конспирологией», умудрившись запустить это словосочетание в широкий обиход. Короче — делал все, чтобы мне точно не поверили… Ну мне и не поверили. И в этом мне, кстати, очень помогли две наши одногруппницы, которые были с «рыжим» в тот вечер. Ведь недаром говорится, что женщины на самом деле вполне могут хранить секреты, просто надо помнить, что это — тяжелая работа и потому справиться с ней они могут только все вместе… Кем уж там меня теперь считали в группе — я не в курсе, но, слава богу, провокации со стороны одногруппниц и девчонок из соседних групп вследствие этого почти сошли на нет. Так что после того происшествия мне стало чуточку полегче. Да и, благодаря росту тренировочной нагрузки (а она возросла заметно, потому что теперь дистанция в двадцать километров за день, стала для меня стандартной), я стал уставать куда больше. То есть у меня появились, как так сказать, мои личные колокольня и дровокольня. Ну как в пока еще не снятой здесь милой итальянской комедии «Укрощение строптивого». Слава богу, что где-то с восьмого класса мне начало хватать чтобы высыпаться часов пять, максимум шесть сна. Уж не знаю почему. Возможно, из-за энергии. Теперь я ощущал ее почти постоянно. Хотя в спокойном состоянии едва-едва. А вот при нагрузках она начинала ощущаться куда явственнее… Так что времени на все хватало. Поэтому до момента приезда Аленки на весенние каникулы я дожил вполне себе спокойно. Неделя вместе с любимой, как обычно, пролетела быстро. Мы съездили в Выборг, умудрившись заодно попрактиковаться в языке, поскольку в одном из выборгских баров «законтачили» с парой не совсем трезвых финнов. Ну да, они опять «клюнули» на мою Аленку, изрядно возбудив основной контингент пасущихся в этом же баре «интердевочек», то есть валютных путан. К моему удивлению, оказалось, что в Выборге их едва ли не больше, чем в Питере. Ну, если судить по паре-тройке тех баров, которые мы посетили… Однако, узнав, что дама с кавалером и точно не «из этих», финны резко сбавили напори стали вести себя прилично. После чего мы очень мило прообщались весь вечер… Причем, после того, как мы, увидев, что финны через какое-то время решили-таки подцепить себе дам, стали прощаться, они, к нашему удивлению, тут же послали уже снятых девочек на хрен, предпочтя им нашу компанию. А во время прощания начали нас сильно уговаривать снова встретиться здесь же через неделю тем же составом. Но моя любимая их разочаровала, сказав, что через неделю ее уже в Питере не будет. Потому что она приехала ненадолго в гости к жениху, который учится в Ленинграде. В начале марта я заключил договор с издательством «Детская литература» на публикацию трех моих романов. Первые два старых, которые я, однако, довольно сильно переработал. Впрочем, так поступали сейчас все авторы. Тот же Корней Чуковский, по слухам, даже свою «Муху-цокотуху» и иже с ними перерабатывал раз пятнадцать, а то и больше. Хотя что там можно переделывать?! Начало апреля вышло суетным. И хотя вся та мутотень, которая в СССР сопровождает любого выезжающего за рубеж, для меня лично прошла в намного более облегченном варианте, но все равно нервы мне потрепали сильно. Так, что когда меня, на инструктаже, снова начали пугать карами даже за мысли о том, чтобы остаться за границей, я психанул и швырнул инструктирующему в лицо свой паспорт с криками: — А я туда и не рвусь! Сами заставляете! — ну честное слово — достали уже… Париж встретил меня с «командой поддержки», в которую входили тренер, массажист и парочка сопровождающих от Госкомспорта и понятно какой организации, пасмурным небом и противным моросящим дождем. Мы прилетели в пятницу, четвертого, а сам марафон был запланирован на воскресенье, шестого. Так что у меня был один день на подготовку и акклиматизацию. Который, естественно, я потратил на то, чтобы погулять по Парижу. В этом городе я, в оставленном будущем, был несколько раз. Первый раз всей семьей — с любимой и детьми, а остальные только вдвоем с Аленкой. Нам он нравился, но в то же время отношения «Ах, Париж!» или «Увидеть Париж и умереть!» не было от слова совсем. Красивый и приятный европейский город. Немножко грязноватый — но где ж их чистые нынче в Европе отыщешь-то? Ну, среди крупных… Нам вообще в Европе больше нравились не столицы и крупные города, а маленькие, ухоженные городки. Лучше всего немецкие, в долине Мозеля — Эдигер, Кохем, Энкирх и тому подобные, или австрийские типа Ибс-ан-дер-Донау и Мелька. Нет, в Париже, конечно, есть свой шарм, но жить здесь я бы точно не хотел… Денег на этот раз мне снова поменяли не слишком много, но на десяток флаконов французских духов мне хватило. Один, самый крутой — Аленке, три — мамам и бабусе, а остальные, подешевле, в универ. Старосте, секретарю декана и еще нескольким людям, к которым, даст бог, мне не нужно будет обращаться через год с небольшим, когда моя любимая будет поступать на наш факультет. Но зато если нужно — у них будет повод отнестись к моей просьбе повнимательнее… С теми же целями я прикупил и несколько упаковок мужских носков. И это, кстати, вызвало явственное облегчение на лице моих сопровождающих. Ибо человек, тратящий валюту на покупку шмотья и парфюмерии в объемах, заметно превышающих текущую необходимость, скорее всего действительно не собирается оставаться за границей. Стартовали мы рано, в восемь утра. Для апрельского Парижа погода была еще довольно прохладной. Даже ледок на лужах под ногами похрустывал. Я сразу, со старта, взял хороший темп. Дело в том, что марафон — дистанция необычная. Резервов человеческого организма, как правило, хватает всего лишь где-то на тридцать с небольшим километров бега, после чего начинается то, что называется «стена». То есть даже тренированный организм просто отказывается бежать, поэтому его приходиться принуждать к этому насильно. У меня, с моей «энергией» запас прочности был заметно большим. Именно поэтому я, со своей не слишком высокой скоростью бега, не позволявшей мне, не смотря на всю мою нынешнюю спортивную историю, на любых экзаменах, зачетах и соревнованиях, «выбегать» из первого разряда… ну, или, максимум, КМС, именно на марафонских дистанциях показывал отличный результат. То есть я мог бежать, пусть и не очень быстро, зато взятый темп держал довольно долго. Где-то через полчаса я снова впал в то самое подобие транса, которое помогло мне выиграть Кошицкий марафон, так что, по всем прикидкам и здесь должен был показать неплохой результат. Вряд ли выиграть, конечно, но выступить вполне достойно. И, судя по всему, был очень близок к этому… Но, как говориться, человек предполагает, а бог располагает. Вследствие чего буквально за километр до финиша мне под ноги внезапно выскочила какая-то собачонка, с налета тяпнувшая меня за голень. Отчего я кувырком полетел на асфальт! — А-а-агх… — я с трудом поднялся на ноги, рассматривая стесанную коленку. И тут ко мне из толпы подскочила какая-то юная мадмуазель и затараторила: — Mon Dieu, Monsieur! Je suis juste désespéré! Je suis vraiment désolé! Lucy est généralement si calme…[3] Я шумно выдохнул, махнул рукой и попытался сделать шаг. Однако, ногу прострелило болью, и я чуть снова не завалился. Мадмуазель испуганно замолчала, но затем упрямо стиснула губы и ловко подставила плечико, помогая мне остаться на ногах. Я сделал несколько вдохов, покосился на парочку спортсменов, устало пробегающих мимо меня и, стиснув зубы, попробовал сделать еще один шаг. Ногу снова прострелило болью, но уже как-то легче. Похоже, я начал к ней претерпеваться… И тут перед моим носом возник какой-то тип с микрофоном, позади которого маячила камера. А еще несколько набегали чуть дальше. — Monsieur, quelques questions…[4] Я еще больше стиснул зубы и, мотнув головой, сделал следующий шаг. Потом еще. Худенькая француженка мужественно поддерживала мою немаленькую тушу. — Русские не сдаются, — прохрипел я делая очередной шаг. — Русские не сдаются! РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ… — взревел я и побежал. Тяжко. Грузно. Скрипя зубами от боли. И злобно рыча себе под нос эти слова. Какая там победа уже… но я должен, должен был добежать! Короче, на следующее утро я проснулся знаменитым. Как оказалось, мой последний километр снимали едва ли не все телестудии, которые освещали этот марафон. От французских до американских и шведских с испанскими. И все зрители этих каналов сейчас гадали что же такое я орал, когда ковылял к финишу… Ну, помните анекдот про репортаж японских журналистов с лыжной гонки в Саппоро? Когда, после того, как посреди гонки, началась оттепель, у русского лыжника спросили как он относится к тому, что погода поставила крест на его шансах выиграть гонку. А русский в ответ произнес магическое заклинание: «Аихусим!», после чего взял и, таки, выиграл гонку… Вот и мое «магическое заклинание» сразу не расшифровали. Полмира мучилось и гадало глядя на экраны что же это такое я орал, хромая к финишу. Возможно, знаменитый русский мат? Или просто бессвязное бормотание от боли. Потому что ногу себе я за этот километр раздолбал капитально. Вследствие чего дико себя ругал… Ведь я собирался жить долго и счастливо! Теломерную терапию внедрить пораньше. И до этого все шло хорошо. Мы с любимой даже почти и не болели. Я за все время школы «бюллетенил» всего три раза, причем два из них с типичными детскими болезнями — «ветрянкой» и «краснухой». А любимая всего пять. При том, что в прошлый раз она умудрилась вляпаться и в и коклюш, и в «желтуху». Сейчас же бог миловал… Ну а тут я взял и сдуру устроил себе травму средней тяжести. Причем сам! Вот что мне с того, что я добежал? Дождался бы спокойненько медиков с носилками и все было бы куда лучше… Так что вечер после марафона я провел, страдая от собственного идиотизма. Но потом, вроде как, какой-то старенький эмигрант вслушался в репортаж какого-то из каналов, чей микрофон маячил довольно близко от моего лица, и дозвонился в студию, сообщив им что именно я там рычал. После чего сентиментальные французы зашлись в эйфории. Потому как наружу тут же был извлечен старый репортаж со мной на Кошицком марафоне, а вслед за ними потоком пошли воспоминания разных значимых людей о том, как мы, вместе, сражались с фашизмом, очередной юбилей победы над которым будет отмечаться вот буквально через три недели. Вкупе к этому выяснилось, что ближайшая к отелю, в котором мы остановились, станция метро носит название «Сталинград»… Так что репортаж канала TF 1, корреспонденты которого приехали ко мне брать интервью, начался именно с этого весьма символичного совпадения. Мол, о том, что русские не сдаются — мы помним еще со времен Сталинграда! Вследствие чего, несмотря на то, что я не вошел не то что в тройку лидеров, но и, даже, в первую двадцатку, главную задачу, которая передо мной ставилась — привлечь внимание и симпатии «французской прогрессивной общественности», я выполнил даже не на сто, а на триста процентов. Впрочем, это совсем не означало того, что меня по возвращении похвалят, а не устроят выволочку… Глава 3 — Но почему я? Сидевший передо мной «прилизанный» радушно улыбнулся. — Понимаете, Роман, вы просто отлично справились в Париже. И вы сейчас очень популярны в Европе. Не прям уж ах, но во многих репортажах, в которых упоминается Олимпиада, вспоминают и про вас… Так что даже если вы не слишком проявите себя на Олимпиаде — с вами точно захотят сделать несколько репортажей. Причем, скорее всего — крайне позитивных. Уж так к вам относятся французы… А против нашей страны сейчас ведется крайне активная компания в западной прессе. Нас мажут грязью, как только могут. Так что любой позитивный материал сейчас крайне важен! — М-м-м… ну и пусть делают. Я ж не против. Зачем мне… — Специально ради встречи с вами, Роман, — поспешно прервал меня «прилизанный», — сюда, в Ленинград, точно никто не поедет. — Ну так это же будут каникулы. Так что я уже буду не в… — Это тоже не выход. Поскольку вся пресса приедет в Москву освещать Олимпиаду — они и будут освещать Олимпиаду. И про вас они точно вспомнят только если вы будете частью этой Олимпиады, понимаете? Мой «парижский вояж» действительно прогремел. Несмотря на то, что вылетать домой мы должны были уже в понедельник, то есть на следующий после марафона день, в Париже я задержался еще почти на целую неделю. Под предлогом того, что мою ногу, которую осмотрели и подлечили французские медики, пока лучше не беспокоить. Но реально потому, что четыре дня подряд, до самого вечера четверга, через мой номер потоком шли корреспонденты, представители общественных организаций, деятели культуры, депутаты и все такое прочее. Ибо я, на некоторое время естественно, стал «модной темой». К тому же та худенькая француженка, чья собачка так мне подгадила, оказалась внучкой известнейшего французского кутюрье Пьера Нордена. Тот был открытым геем и никогда не был женат, а ее бабушка была известной актрисой и обладала просто бронебойным шармом, вследствие чего, по признанию кутюрье, оказалась единственной женщиной, с которой он имел в жизни близость… Впрочем, это было неважно. А вот то, что Изабель буквально прописалась в моем номере, взяв на себя обязанности моей сиделки, а так же секретаря и, как бы не телохранительницы, позволило французской прессе удариться в буйные романтические фантазии о внезапно вспыхнувшей любви «мужественного русского bogatir» и утонченной француженки. Хотя я почти сразу же сообщил Изабель, что у меня есть невеста, и что я ее очень люблю. Уж не знаю, были в действительности у нее в отношении меня какие-то планы (ну, хотя бы, на небольшую интрижку), но ее реакция меня очень порадовала. Она сказала, что и не думала ни о чем подобном, а просто считает себя виновной в моей травме, а посему назначает себя моей сестрой и будет заботиться обо мне со всем сестринским вниманием. Что же касается моей невесты, то она очень хочет с ней подружиться. А еще перед отъездом, выспросив у меня ее размеры, приволокла мне для Аленки целый чемодан шмотья «от дедушки». Вряд ли из новой коллекции, конечно, но и то… Для журналистов этот момент остался за кадром, а вот дружеский поцелуй от Изабель в щечку, в аэропорту, куда она приехала меня проводить, они запечатлели со всех сторон. Что вызвало новый всплеск интереса к моей персоне. Хоть и не настолько большой, чем первый. Но ее слова о том, что она непременно приедет в Москву, на Олимпиаду, на которой будет болеть за меня вновь были растиражированы на всю Францию. И это несмотря на то, что я ей говорил, что не участвую в Олимпиаде… Вследствие всего этого у меня дома, как я и ожидал, случились большие проблемы. И, так сказать, «от государства», и от моей любимой. Впрочем, с государством все устаканилось довольно быстро. Поскольку реакция иностранной (в первую очередь французской) «прессы» оказалась на девяносто процентов положительной, мне хоть и устроили головомойку за, так сказать, излишнюю инициативность и отступление от согласованного сценария, но эдак по-доброму. Без огонька. На чем все и закончилось… С любимой же ситуация оказалась немного посложнее. Впрочем, как только на меня начался относительно серьезный наезд — я припомнил предыдущий случай нашей размолвки, ну, когда она устроила мне многодневный игнор из-за письма внучки маршала Бабаджаняна, и совет деда. После чего довольно жестко заявил: — Я ничего никому объяснять не буду. Я тебе уже сказал, что люблю только тебя. И хочу быть только с тобой. Никто больше меня в качестве человека, с которым я хочу прожить всю оставшуюся жизнь, не интересует. Так что реши для себя сама — ты хочешь быть со мной? Если да — то ты мне доверяешь. Если нет — то нам надо перестать друг друга мучить… — и, посмотрев в ее испуганные глаза, пояснил уже куда менее жестким тоном:- Пойми, малыш, в жизни людей всякой грязи и домыслов всегда много. Особенно людей более-менее известных. А я уже стал таким «более-менее». Не как какой-нибудь артист, конечно, но и писатели со спортсменами у нас, во-многом, на слуху. Так что, раз уж я в это вляпался, то они будут и вокруг меня. Поэтому реши один раз, последний — ты мне веришь? Она несколько мгновений молча смотрела на меня глазами раненой серны, после чего сделала шаг вперед и, уткнувшись мне в грудь лицом, тихо прошептала: — Да… — на этом, как я думал, все мои проблемы и закончились. И вот на тебе…