Глава 2. Выживает сильнейший. Демоны лихорадки, футбол и серповидные клетки Райан Кларк-младший был воплощением здоровья и находился в самом расцвете сил. Сэйфти Национальной футбольной лиги (НФЛ), тридцатиоднолетний Кларк, знаменитый, успешный профессиональный спортсмен, стройный и мускулистый, при росте 180 см весил 93 килограмма. Он женился на школьной подруге, и в семье росли трое очаровательных детей. Недавно он подписал весьма впечатляющий контракт с «Питтсбург Стилерз» на сезон 2007 года. Жизнь была прекрасна. Где-то в середине сезона «Стилерз» отправились в Денвер на игру с «Бронкос» и проиграли, пропустив решающий гол буквально в последнюю минуту. Расстроенный Кларк сел в самолет. Ему предстоял долгий перелет домой. Перед самым взлетом он ощутил резкую боль в левом подреберье. Он давно привык к боли: американский футбол – игра жесткая, без синяков, ушибов и ссадин ни один матч не обходится. Но на этот раз боль была иной. «Я позвонил жене и сказал, что вряд ли приеду вовремя, – вспоминал Кларк. – Я никогда не испытывал ничего подобного». Встревоженные товарищи по команде и врачи действовали быстро. Самолет остановили до взлета, и Кларка отвезли в местную больницу. Через несколько дней, когда состояние его стабилизировалось, Кларк вылетел домой, в Питтсбург, где его отправили в запас, хотя врачам так и не удалось выявить причину его необычных симптомов. В течение следующего месяца ночной озноб у него сменялся лихорадкой, а температура поднималась до 40 градусов. Кларк похудел на 18 килограммов. Ходячий скелет мало чем напоминал прежнего атлета. Как-то ночью боль была так сильна, что ему показалось, что он умирает. Кларк начал молиться: «Господи, если час мой настал, сделай так, чтобы моя жена нашла себе хорошего мужа. Пусть он будет не таким красивым, как я, но пусть будет хорошим человеком. Позаботься о моей семье, Господи. Отпусти мне грехи мои. Я готов». Ту ужасную ночь Кларк пережил. Целый месяц врачи проводили всевозможные обследования и в конце концов установили причину его страданий и мучений. Кларку поставили диагноз – инфаркт селезенки, то есть омертвение тканей органа. Его срочно прооперировали, удалив разлагающуюся селезенку и желчный пузырь. Теперь нужно было выяснить, почему у такого здорового молодого мужчины отказал столь важный орган. Спортсменам хорошо известно, что играть в Денвере очень тяжело. Город расположен на высоте 1600 м над уровнем моря, и приезжим игрокам трудно быстро акклиматизироваться к разреженному воздуху – а местные игроки к таким условиям давно привыкли. Чтобы обеспечить работающие мышцы достаточным количеством кислорода, ритм дыхания у спортсменов сильно учащается. В условиях профессиональной игры дыхание становится еще чаще. Конечно, чувствуют себя спортсмены неважно, но на денверском стадионе никто еще от этого не умирал. Невероятно, но история Кларка завершилась благополучно. Он вернулся в профессиональный футбол и через год вместе со своей командой выиграл Супербоул 2009 года. Но радость длилась недолго. Через две недели сестра его жены умерла от врожденного заболевания крови. Ей было двадцать семь лет. Кларк играл в НФЛ тринадцать лет и в 2014 году благополучно ушел на покой. Чтобы понять, что же произошло с Райаном Кларком в Денвере, нам нужно вернуться на тысячи лет назад, в доисторическую эпоху. В ДНК Кларка скрывалась наследственная болезнь, которая чуть не привела его к смерти. Эта болезнь называется серповидноклеточной анемией. Серповидные клетки являются генетической мутацией красных кровяных телец. Они влияют на доставку кислорода к мышцам и органам. В разреженном воздухе Денвера, да еще в условиях огромной физической нагрузки, тканям тела Кларка не хватило кислорода. Селезенка и желчный пузырь попросту отказали. Начался некроз тканей. Серповидные клетки претерпели серьезные изменения в результате естественного отбора. Это наследственная генетическая мутация, которая передается, потому что изначально она являлась преимуществом носителей. Да, да, вы все поняли правильно. Эволюционный трюк, который чуть не убил Райана Кларка, некогда был спасительной генетической адаптацией человека. Серповидные клетки впервые появились в Африке 7300 лет назад. Женщину – носителя этих клеток антропологи называют Серповидноклеточной Евой. Это самый хорошо известный генетический ответ на малярию falciparum. Появление серповидных клеток стало прямым результатом активной сельскохозяйственной обработки земель, где ранее безраздельно господствовали комары. Примерно 8000 лет назад племя банту начало возделывать земли для выращивания ямса и тыквы. Активизация деятельности человека в Западной Центральной Африке в дельте реки Нигер и до реки Конго вывела комаров из изоляции. Они с радостью обнаружили нового носителя – человека. Всего за 700 лет человек дал немедленный эволюционный ответ, который страшно разозлил паразита. Произошла случайная мутация гемоглобина – клетки приобрели серповидную форму. Здоровые красные кровяные тельца имеют круглую или овальную форму. Малярийный паразит не мог прикрепляться к клеткам необычной серповидной формы. Дети, унаследовавшие от одного родителя серповидные клетки, а от другого – нормальные гены, становились носителями серповидноклеточной аномалии. Таким человеком был Райан Кларк. Он обладал 90-процентным иммунитетом к малярии falciparum. Но подобное носительство (до появления современной медицины) имело серьезный недостаток: продолжительность жизни носителей такой аномалии составляла всего двадцать три года. Впрочем, в среде, в которой жили наши предки, продолжительность жизни вообще была невелика. И двадцати трех лет вполне хватало для того, чтобы передать аномалию 50 процентам потомства. Сегодня же такого рода генетическая защита от малярии falciparum превратилась в серьезную угрозу здоровью – и для игроков НФЛ, и для всех, кто является ее носителем и намеревается дожить до весьма преклонного возраста, ну, скажем, до двадцати четырех лет. Еще одной опасностью согласно решетке Пеннета является то, что 25 процентов потомства не получает серповидных клеток и не имеет иммунитета от малярии, тогда как еще 25 процентов получают два гена серповидных клеток. Дети, родившиеся у родителей, оба из которых являются носителями серповидноклеточной аномалии, заболевают серповидноклеточной анемией. Именно эта болезнь убила сестру жены Райана Кларка через две недели после того, как его команда завоевала Супербоул. Эта болезнь – практически смертный приговор. Подавляющее большинство детей умирает от нее еще в младенчестве. Сегодня это кажется немыслимым, но когда-то безжалостная малярия falciparum буквально опустошала просторы Африки. И тогда смертность от серповидноклеточной анемии считалась приемлемой ценой. В противном случае смертность достигла бы поистине апокалиптических масштабов. Даже несмотря на появление этой генетической аномалии, детская смертность до 1500 года в Африке южнее Сахары достигала 55 процентов. Учитывая, что серповидноклеточная аномалия и дарила, и забирала жизнь, ее можно считать поспешным и несовершенным эволюционным ответом на малярию, переносимую комарами. Но она показывает, насколько серьезную проблему малярия falciparum представляла для первых людей. Она угрожала самому их существованию. Наш вид подвергался невероятному эволюционному давлению. Кажется, биологический архитектор селективного генетического секвенирования понял: «Времени на исследования и клинические испытания нет. Нужно принимать спешные меры, чтобы сохранить этот вид. Об остальном мы подумаем позже». Тяжелые времена требуют тяжелых мер. Генетическое распределение серповидных клеток соответствовало ареалам распространения людей, комаров и малярии в Африке и за ее пределами. Сегодня в мире насчитывается около 50–60 миллионов носителей серповидноклеточной аномалии, причем 80 процентов из них по-прежнему проживает в Африке южнее Сахары. В Африке, на Ближнем Востоке и в Южной Азии есть регионы, где более 40 процентов населения являются носителями серповидноклеточного гена. Современное распространение серповидных клеток – это наследственное напоминание о нашей долгой и смертельной войне с комарами. Каждый двенадцатый афроамериканец в настоящее время – «счастливый» обладатель серповидноклеточной аномалии, что порождает серьезную проблему для Национальной футбольной лиги, где носителями являются 70 процентов игроков. После опаснейшей ситуации с Кларком лига признала серьезность проблемы и начала изучение серповидных клеток. Вскоре было обнаружено, что и другие игроки являются носителями этой древней защиты от малярии falciparum. Каждый год множество игроков, как когда-то Райан Кларк, не могут участвовать в играх на стадионе Денвера из-за этой генетической аномалии. «Хорошо, что люди в наши дни живут дольше и могут вести полноценную жизнь, – сказал Кларк репортерам в 2015 году. – Сегодня мы знаем о серповидных клетках гораздо больше. И люди могут позаботиться о себе». В 2012 году Райан Кларк создал благотворительную организацию, которая занимается распространением информации об аномалии и финансированием исследований серповидноклеточной анемии. Бывший знаменитый футболист, обладатель Супербоула Райан Кларк выступает с лекциями и участвует в разных мероприятиях, посвященных этой болезни. Он рассказывает слушателям о древней истории борьбы человека с болезнями, переносимыми комарами. Хотя родной город Кларка, Питтсбург, находится на севере и его трудно назвать малярийной меккой, один из трех детей футболиста унаследовал серповидноклеточную аномалию – подарок африканских предков, которые вели отчаянную борьбу с комарами за выживание. Комары и их патогены, история которых насчитывает не менее 165 миллионов лет, подобно трамвайным зайцам, присоседились к нашему безумному эволюционному путешествию. Но в этой первобытной неравной борьбе комары и малярийные паразиты имели колоссальное преимущество. Их эволюция и процесс естественного отбора начались за миллионы лет. Малярийный паразит, к примеру, начал свое существование в форме водорослей от 600 до 800 миллионов лет назад и до сих пор сохраняет элементы фотосинтеза. Пока мы эволюционировали, эти вирусы и паразиты, жаждущие захвата территорий, отвечали на вызовы и приспосабливались к новым условиям. К счастью для нас, гоминид Люси и ее потомство сумели в какой-то степени побороть болезни, переносимые комарами[13]. Чтобы обеспечить выживание собственного вида, мы прошли тяжелый путь естественного отбора и приобрели разнообразную генетическую защиту от малярии, в том числе и серповидные клетки. Примерно 10 процентов людей унаследовали определенный генетический иммунитет от двух самых распространенных и опасных видов человеческого малярийного плазмодия: vivax и falciparum. Но эта защита, как показывает пример Райана Кларка, порой несет серьезные, а то и смертельно опасные последствия для здоровья. Впервые появившийся в Африке примерно 97 тысяч лет назад антиген Даффи был первым генетическим ответом человека на смертельную малярию vivax. Паразит vivax использует рецептор антигена на молекуле гемоглобина для вторжения в наши красные кровяные тельца (подобно тому, так шаттл стыкуется с космической станцией или сперматозоид проникает в яйцеклетку). Отсутствие этого антигена закрывает портал и не позволяет паразиту проникнуть в красную кровяную клетку. В настоящее время 97 процентов африканцев из Западной и Центральной Африки являются носителями такой мутации, что делает их невосприимчивыми к инфекциям vivax и knowlesi. В некоторых племенах, например у пигмеев, носителями мутации являются все 100 процентов населения. Хотя эта реакция стала первой из четырех генетических ответов человечества на малярию, наука обнаружила ее в последнюю очередь. Несмотря на относительно короткий период исследований, был выявлен ряд негативных последствий этой мутации для здоровья. Недавние исследования показали, что носители мутации предрасположены к астме, пневмонии и различным видам рака. Еще тревожнее тот факт, что мутация на 40 процентов повышает восприимчивость к ВИЧ. По мере того как человек и малярия мигрировали из Африки, в изолированных популяциях формировался собственный генетический ответ на проблему болезни. Талассемия, то есть аномальная выработка или мутация гемоглобина, на 50 процентов снижает риск заболевания малярией vivax. Сегодня талассемия встречается примерно у трех процентов населения планеты, преимущественно у жителей Южной Европы, Ближнего Востока и Северной Африки. Исторически малярия свирепствовала на берегах Средиземного моря, что привело к еще одной удивительной генетической мутации, призванной бороться с гораздо более опасной малярией falciparum. Мутация была выявлена в начале 50-х годов и получила название G6PDD (дефицит глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы). Эта мутация лишает красные кровяные тельца энзима, который защищает клетку от оксидантов, поглощающих кислород. Антиоксиданты, содержащиеся в модных суперпродуктах – чернике, брокколи, шпинате и гранатах, борются с оксидантами, поддерживая в красных кровяных тельцах здоровый уровень кислорода. Как и талассемия, G6PDD обеспечивает частичный иммунитет к малярии, но не полный, как антиген Даффи и серповидные клетки. Носители не ощущают негативных симптомов, пока красные кровяные тельца не подвергнутся влиянию триггера, после чего может развиться состояние, которое веками называлось багдадской лихорадкой и сопровождалось такими симптомами, как слабость, повышение температуры и тошнота. Иногда это заболевание приводило к смерти. К сожалению, триггером могут послужить лекарства от малярии, такие как хинин, хлорохин и примахин. Любители сериала «Полевой госпиталь MASH» помнят эпизод, в котором капрал Клингер серьезно заболевает после приема прописанного ему примахина. Учитывая ливанское происхождение Клингера, это абсолютно обоснованно с медицинской точки зрения, поскольку G6PDD встречается преимущественно у жителей Средиземноморья и Северной Африки. Самый распространенный триггер – бобы фава, поэтому такое состояние часто называют фавизмом. Неудивительно, что в Средиземноморье бобы фава готовят с розмарином, корицей, мускатным орехом, чесноком, луком, базиликом или гвоздикой – все эти пряности снижают опасное влияние бобов и смягчают проявление болезненных симптомов. Знаменитый греческий философ и математик Пифагор еще в VI веке предупреждал об опасности употребления таких бобов в пищу. Еще одно орудие борьбы с малярией в арсенале человека наряду с антигеном Даффи, талассемией, G6PDD и серповидными клетками – это повторяющаяся инфекция, которую называют сезонной. У тех, кто страдает хронической малярийной инфекцией, вырабатывается маргинальная толерантность к паразиту. Каждое заражение вызывает более слабые симптомы, а риск смерти сводится к нулю. Я полагаю, что это позитивная и приятная прививочная стратегия, но в регионах, где свирепствует малярия, она сводится к принципу «чем дольше страдаешь, тем меньше страдаешь». Сезонная инфекция будет важной частью нашей истории. Такое инфицирование болезнями, переносимыми комарами, являлось критическим фактором во время колониальных и освободительных войн в Америке после Колумбова обмена. Истоки малярии и нашей эволюционной защиты от этой болезни лежат в Африке. Контакты с африканцами, которые имели болезни, переносимые комарами, и обладали полным или частичным иммунитетом, выработавшимся в результате естественного отбора, имели тяжелые последствия в мрачные годы рабства. Естественный отбор (включая нашу генетическую защиту от малярии) – это процесс эмпирический. Он идет путем проб и ошибок. Как предполагал Чарлз Дарвин, те генетические мутации, которые направлены на выживание вида, передаются по генеалогическому древу. Те, у кого не было таких мутаций и кто унаследовал иные, нежелательные модификации, просто умирали в процессе высококонкурентной борьбы за выживание. Дарвин называл это «сохранением более приспособленных рас в борьбе за жизнь». Те же, кто обладал полезными мутациями, например серповидными клетками, выживали и жили достаточно долго, чтобы дать потомство и сохранить свое генетическое наследие – и, что более важно, сохранить свой вид. Постепенно приспособившиеся и выжившие просто вытеснили тех, кто полезными свойствами не обладал – принцип «выживает сильнейший» в его чистом виде[14]. Целительные свойства лекарств, натуральных и синтезированных, также определялись путем проб и ошибок и являлись частью естественного отбора. Когда наш голодный предок-гоминид умирал из-за того, что съедал красивые, но ядовитые ягоды, внимательные соплеменники быстро исключали запретный плод из списка потребляемых продуктов. С течением времени наши предки, гоминиды и охотники-собиратели, сформировали обширный каталог того, что есть можно, а что нельзя. В ходе этого эмпирического процесса они также открыли лечебные свойства некоторых растений. Жизнь древних людей была суровой и опасной. Им приходилось экспериментировать с окружающей природой, чтобы лечить болезни и как-то противостоять ордам голодных комаров. Как и сами малярийные паразиты, человек совершил эволюционный прыжок благодаря природным средствам. Шимпанзе и сегодня, как их предки, жуют листья кустарника мулулуза, которые облегчают состояние при малярии. Это растение до сих пор добавляют в пищу народы Экваториальной Африки – главного рассадника малярии. Интересно, что мулулуза относится к тому же семейству, что и хризантемы, и пиретрум – первый в мире пестицид. Инсектицидные свойства порошка из сушеных цветков пиретрума были известны в Китае еще в 1000 г. до н. э. На Ближнем Востоке его стали использовать в 400 г. до н. э. Там его называли «персидский порошок». Смешанный с водой или маслом, порошок поражает нервную систему насекомых, в том числе и комаров. Таково действие активного вещества – пиретрина. В результате символизм хризантем в различных культурах непосредственно связан с влиянием комаров. В странах, где распространены болезни, переносимые комарами, хризантемы ассоциировались со смертью и горем и считались подходящими только для похорон и кладбищ. А там, где болезней, связанных с комарами, не было, хризантема символизирует любовь, радость и жизненную силу. Так, в Соединенных Штатах на севере хризантема – цветок любви, а на юге, особенно в Новом Орлеане, который до начала XX века был главным рассадником желтой лихорадки и малярии, ее считают погребальным цветком. Огромные кладбища Нового Орлеана называют «городами мертвых» и «некрополем Юга». Это любимое место современных вампиров – и в литературе, и в кино. Инсектицидные свойства хризантем воздействуют непосредственно на комаров. Люди же экспериментировали и с другими органическими средствами для борьбы с болезнями, вызываемыми комарами. Комары повлияли даже на наши вкусовые сосочки. Гвоздика, мускатный орех, корица, базилик и лук смягчают симптомы малярии – возможно, люди тысячелетиями используют эти растения в пищу именно по этой причине. В Африке считается, что кофе ослабляет малярийную лихорадку, а в Китае те же волшебные свойства приписывали чаю. В Китае развитие сельского хозяйства способствовало распространению эндемичной малярии. Расцвет малярии и чайной культуры приходятся примерно на 2700 г. до н. э. Второй легендарный император Китая Шэнь-нун считается изобретателем плуга и серьезного экспортного сельского хозяйства. Он же открыл лечебные свойства многих растений – в том числе он первым составил гомеопатический чай для лечения болезненных симптомов малярии. Еще до появления чайного напитка заваренные чайные листья смешивали с чесноком, сушеной рыбой, солью и животными жирами и использовали в качестве лекарства. Листья еще и жевали, как мулулузу в Африке, богатые амфетаминами листья коки в Южной Америке и кат в регионе Африканского Рога. Кашицу из пережеванных чайных листьев накладывали на раны. Хотя чай не воздействует на малярийного паразита, современные исследования показали, что дубильная кислота, содержащаяся в чайных листьях, способна убивать бактерии, вызывающие холеру, тиф и дизентерию. Буддистские и даосские монахи пили очень много чая в целях медитации, затем напиток долго считался лекарственным, а в первом веке до н. э. чай стал любимым напитком всех китайцев. Популярность чая продолжала расти. Его (вместе с сельским хозяйством и малярией) экспортировали в соседние страны вплоть до монгольского вторжения XIII века. Монголы запретили чай, заменив его кумысом (ферментированным кобыльим молоком с определенным содержанием алкоголя). Венецианский путешественник и купец Марко Поло провел при монгольском дворе довольно много времени. Он не упоминает о чае, но много пишет о кумысе: «очень хороший напиток, подобный белому вину». Красивый серебряный питьевой фонтан в столице монголов Каракоруме был призван демонстрировать обширность и разнообразие огромной Монгольской империи. Из него можно было отведать четыре напитка: рисовое пиво из Китая, виноградное вино из Персии, славянский мед и, конечно же, монгольский кумыс. Но никакого чая! Пока мы говорим о чае, упомянем и о том, что в древнем (ему более 2200 лет) китайском медицинском манускрипте под простым названием «52 рецепта» есть краткое описание лечебных и жаропонижающих свойств горького чая, приготовленного из весьма скромного растения Artemisia annua, то есть однолетней полыни. Вещество артемизинин – настоящий убийца малярии. К сожалению, противомалярийные свойства этого вездесущего сорняка были забыты миром и обнаружены лишь в 1972 году в ходе осуществления секретнейшей медицинской программы Мао Цзэдуна «Проект 523». Мы еще будем говорить об этом проекте, а пока лишь скажем, что ученые получили задание найти решение проблемы высокой смертности от малярии в армии Северного Вьетнама и среди ее союзников, вьетконговцев, которые вели войну против американцев. Артемизинин оказался одновременно и древнейшим, и самым новым средством в противомалярийном арсенале. Сегодня именно им запасаются состоятельные западные путешественники, способные позволить себе это очень дорогое лекарство. Не уступает своему компаньону – чаю – и кофе. Популярность этого напитка тоже самым тесным образом связана с малярией. По легенде, в VIII веке эфиопский пастух Калдим заметил, что больные козы волшебным образом исцеляются, пожевав ярко-красные ягоды некоего кустарника. Чудесная метаморфоза коз вдохновила Калдима. Решив, что ягоды помогут ему избавиться от малярийной лихорадки, он решил их попробовать. Ягоды, богатые кофеином, вызвали у него настоящую эйфорию. Горсть ягод он принес в расположенный неподалеку исламский суфийский монастырь. Имам назвал пастуха глупцом и кинул ягоды в огонь. И тут же распространился божественный аромат, который для многих сегодня остается самым приятным запахом с утра – запах кофе. Калдим вытащил обгоревшие зерна из огня, смолол их и развел порошок водой. Так в 750 году была сварена первая чашка кофе. Хотя историю Калдима, его коз и его кофе часто считают апокрифической, за дымовой завесой, окутывающей многие легенды, всегда скрывается зерно истины. Кофе относится к семейству Rubiaceae, которое называют мареновыми, кофейными или подмаренниковыми. Насекомые держатся от кофейных кустов подальше, явно испытывая глубокое отвращение к кофеину. Кофеин, как и пиретрин, является естественным инсектицидом. Он разрушает нервную систему насекомых, в том числе и комаров. Хинное дерево, из коры которого было получено первое эффективное противомалярийное средство – хинин, также относится к семейству Rubiaceae. Как мы узнаем далее, хинин европейцы использовали еще с середины XVII века, когда его свойства были обнаружены испанскими иезуитами в Перу (они наблюдали за жизнью индейцев кечуа). История приключений Калдима и его напиток продолжали привлекать всеобщее внимание. Эфиопский пастух и его козы часто встречаются в названиях кофеен и компаний, производящих кофе – достаточно назвать хотя бы Kaldi’s Coffee Roasting Company, Kaldi Wholesale Gourmet Coffee Roasters, Wandering Goat Coffee Company, Dancing Goat Coffee Company и Klatch Crazy Goat Coffee. Кофе сегодня занимает почетное второе место среди ценных видов сырья после нефти. Это самое широко распространенное и используемое психоактивное вещество. 25 процентов всего объема кофе потребляют американцы. Кофе обеспечивает работой более 125 миллионов человек во всем мире, еще 500 миллионов прямо или косвенно связано с торговлей кофе. В 2017 году компания Starbucks объявила о поразительной годовой прибыли в 23 миллиарда долларов, полученных от 27 000 точек более чем в 75 странах мира. Забавно, что компания и вездесущая кофейная культура своим процветанием обязана обычному комару. Учитывая свойства и влияние кофе, богатого кофеином, его вполне можно считать надежным противомалярийным средством. Впервые кофе упоминается в арабском медицинском трактате X века известного персидского врача Разеса. «Арабское вино», как его тогда называли, быстро распространилось в Египте и Йемене и вскоре покорило весь мусульманский мир. Основатель ислама пророк Мухаммед утверждал, что, благодаря стимулирующим и лечебным свойствам кофе, он мог «выбить из седла сорок мужчин и познать сорок женщин». Вскоре после открытия Калдима кофе распространился по всему Ближнему Востоку. Европейцы открыли чудодейственный напиток в середине XVI века, а в результате африканской работорговли кофе попал в Америку. Связь между кофе, малярией и комарами будет прослеживаться на протяжении всей нашей истории. В Америке и Франции кофе приобрел некий революционный флер. Это был любимый напиток европейских интеллектуалов в период научной революции. Кофейни, впервые появившиеся в английском Оксфорде в 1650 году и в Бостоне в 1689 году, стали местом встреч интеллектуальной элиты и в значительной степени способствовали распространению научных достижений в Европе и революционных идей в американских колониях. Короче говоря, кофейни стали средством обмена информацией и идеями в процессе творческого диалога. Однако связь комаров и кофе гораздо более давняя и зловещая. Когда напиток приобрел глобальную популярность и кофейные плантации рассеялись по всему постколумбову миру, кофе стал неразрывно связан с африканской работорговлей и распространением переносимых комарами болезней. Как мы увидим, трансатлантическая работорговля привела к завозу в Америку африканцев и смертельно опасных комаров – переносчиков болезней. Африканские рабы были защищены от малярии наследственным генетическим иммунитетом, включая и серповидные клетки. Они могли противостоять болезням, переносимым комарами, тогда как европейские работники и слуги были беззащитны. Африканские рабы стали большой ценностью в колониях и на плантациях Америки. Африканцы выживали после болезней, переносимых комарами, приносили прибыль и сами становились прибыльным товаром. Борьба Райана Кларка с серповидноклеточной анемией – это слабый афтершок после сейсмической волны, вызванной комарами, и наших попыток противостоять болезни путем создания генетической защиты. История Кларка неразрывно связана с крупными историческими событиями, происходившими в Африке и за ее пределами. До середины XV века, когда началась европейская имперская экспансия, африканцы жили в Африке. После открытий Колумба африканских рабов, обладающих генетической защитой от малярии, стали завозить в Америку. Для тех, кто сегодня живет в США и, как Райан Кларк, имеет серповидные клетки, это не история. Для них это повседневная жизнь и реальность. Влияние комаров не ограничено страницами учебников истории. Эти насекомые преследовали человечество во все времена и эпохи. Первое появление серповидных клеток у представителей племени банту привело к приключениям, в которые оказался втянутым Райан Кларк. Эхо тех событий мы ощущаем и по сей день. Появление серповидных клеток оказало серьезное длительное влияние на Африку и ее народы. В 8000 г. до н. э., когда в Западной Центральной Африке племя банту стало возделывать тыквы и ямс, произошел всплеск популяции комаров. Смертельно опасная малярия falciparum начала стремительно распространяться. Естественный отбор наделил племя банту генетической защитой – наследственными серповидными клетками. Малярия шла вперед, поражая тех, кто не был защищен иммунитетом. Банту, вооруженные своим иммунным преимуществом и железным оружием, стали захватывать территории на юге и востоке. Ямс, который они выращивали, также укреплял генетический иммунитет к малярийному паразиту: ямс выделяет вещества, препятствующие воспроизводству малярии falciparum в крови человека. В период с 5000 по 1000 г. до н. э. произошли две крупные миграции банту. Они изгнали выживших из тех групп охотников-собирателей, которые имели ограниченный иммунитет или не имели его вовсе, на окраины континента. Банту вытеснили племена хойсан, сан, манде и пигмеев. Эти земли не отвечали сельскохозяйственным требованиям банту и не были пригодны для выпаса скота. Изгнанное племя хойсан обосновалось на мысе Доброй Надежды, на южной оконечности Африки. «Иммунная защита, возведенная P. falciparum вокруг банту, предотвращала вторжения чужаков так же эффективно, как настоящая армия, – пишет исследователь малярии Сония Шах. – Чтобы противостоять кочевникам, банту не нужно было быть ни крупнее, ни сильнее: достаточно было пары укусов местных комаров – и с захватчиками было покончено». Комары и генетический ответ банту на переносимые ими болезни способствовали созданию мощных южноафриканских империй коса, шона и зулу. Экологическое вмешательство человека, воплощением которого стало сельское хозяйство зулу, открыло ящик Пандоры и выпустило на свет смертельные болезни, разносимые вездесущими комарами. Наша непрестанная война с комарами началась относительно недавно – во время перехода человека от мелких клановых культур охотников-собирателей к большим густонаселенным обществам, занимающимся одомашниванием растений и животных, то есть во время сельскохозяйственной революции. «Последние 200 лет, когда все больше представителей вида Homo sapiens добывают себе пропитание в городах офисной работой, и предшествующие 10 000 лет, когда большинство людей были крестьянами и скотоводами, – пишет в бестселлере «Sapiens: краткая история человечества» Юваль Ной Харари, – это крохотное мгновение в сравнении с десятками тысяч лет, в течение которых наши предки занимались охотой и собирательством». Земледелие, деятельность человека и манипулирование местной средой поставило древних крестьян лицом к лицу со смертельно опасными насекомыми. Но одновременно люди сами расширяли их жизненное пространство, вырубая леса и расчищая земли. Добавьте к этому орошение и сознательное изменение русел рек и ручьев. Все это повышало способность комаров к размножению, создавая идеальный шторм для вспышки болезней, переносимых комарами. Сельское хозяйство совершенствовало социокультурные системы человечества, в том числе и письмо. Но в то же время оно выпустило на свободу биологическое оружие массового уничтожения – комара. Земледелие шло к своему развитию буквально по трупам. К 4000 г. до н. э. на Ближнем Востоке, в Китае, Индии, Африке и Египте сложилось интенсивное земледелие, а вместе с ним появились все ловушки современной цивилизации. Как говорил писатель Герберт Уэллс, «цивилизация была сельскохозяйственным излишком». Сельское хозяйство – основной фактор, повлиявший на развязывание войны людей с комарами. От 12 000 до 6000 лет назад на Земле было как минимум одиннадцать мест сельскохозяйственного назначения. Сельскохозяйственный расцвет, который привел к расширению среды обитания и размножения комаров, требовал скота. За тягловым скотом последовали другие животные – овцы, козы, свиньи, птица и крупный рогатый скот. Эти животные были настоящим рассадником болезней. Как пишет Альфред У. Кросби: «Когда люди одомашнили животных и прижали их к своей груди – порой в буквальном смысле слова, поскольку женщины иногда выкармливали осиротевших детенышей грудью, – они породили болезни, практически не знакомые их предкам, охотникам-собирателям». Домашние животные, которые не требовали тесного контакта с человеком, то есть ослы, яки и буйволы, практически не передавали болезней человеку. Те же животные, которых содержали в среде обитания человека, щедро делились с ним своими болезнями. Лошади передали нам вирус ОРВИ; куры – птичий грипп, ветрянку и герпес; свиньи и утки – грипп; крупный рогатый скот – корь, туберкулез и оспу. Несмотря на то, что в Южной и Центральной Америке сельское хозяйство процветало уже 10 000 лет назад, в отличие от остального мира ее жители не увлекались одомашниванием животных – и всплесков опасных болезней здесь тоже не отмечалось. В Америке сельское хозяйство не шло рука об руку с одомашниванием животных. Зооноз оказался несовместим с американской практикой, и коренные народы Америки были защищены от бури зоонотических болезней, в том числе и от тех, которые переносятся комарами. Если Западное полушарие стало обиталищем крупнейших популяций комаров на планете, комары Нового Света 95 миллионов лет шли собственным эволюционным путем, который освободил их от груза переноса болезней – по крайней мере, на время. В остальном же доколумбовом мире малярия была единственной болезнью, переносимой комарами, которой удалось вырваться за границы Африки. Судя по тому, что мы знаем о Древнем мире, взаимосвязь между развитием сельского хозяйства, одомашниванием животных и ростом болезней, переносимых комарами, совершенно очевидна, и африканское племя банту тому пример. Япония завезла технологию возделывания риса – а вместе с ней и малярию – из Китая примерно в 400 г. до н. э. Историк Джеймс Уэбб пишет: «И falciparum, и vivax появились как по-настоящему хронические инфекции одновременно с расширением культурных и экономических последствий только тогда, когда люди начали селиться в субтропических и тропических бассейнах рек – на берегах Нила, Тигра, Евфрата, Инда и Янцзы – и основали первые большие земледельческие общества». Одомашнивание растений и животных ускорило восхождение комара на вершину мирового господства и бесконечно расширило ареал его обитания и горизонты возможностей. В сердце Древнего мира, в Месопотамии, империализм в определенной форме существовал с момента зарождения сельского хозяйства, то есть примерно с 8500 г. до н. э. Древний город Курна располагался в месте слияния Тигра и Евфрата, в 300 милях к юго-востоку от Багдада. (Предположительно, именно здесь находился Эдемский сад.) Развитие сельского хозяйства привело к появлению где-то в 4000 г. до н. э. первых шумерских городов-государств, а также позволило относительно изолированному Египту процветать на берегах Нила. На протяжении истории великие империи увеличивали свои территории методом империализма, завоеваний и использования политических и экономических рычагов. Каждая со временем гибла и уступала место другой, продолжая цикл возвышения и падения древних царств.