– А-а, да. Ты говорила об этом. Я смотрел фильм, но что-то не припомню, чтобы там шла речь о протезах. – Нужно было прочесть книгу. Там зубы сыграли важную психологическую роль. Но нам интересно то, что Малик вполне может использовать зубные протезы, достать которые проще простого и где угодно. Например, у родственника – живого или умершего. Я хочу поработать с материалами, которые есть у вас на семью Малика. – Минуточку. То есть ты не сможешь отличить следы укусов, оставленных протезами, от укусов настоящих зубов? – Нет. – А как же наличие слюны в ранах? – И опять же, слюна может принадлежать Малику. Но более вероятно, что это слюна сообщника, если он у него есть. Или убийца вообще может мазать раны слюной посторонних людей. – Откуда, черт меня побери, он может ее взять? Я пожимаю плечами. – У одного из своих пациентов? Пока что анализ слюны показал лишь, что она принадлежит белому мужчине кавказской национальности. Шон переваривает услышанное. – Пожалуй, все, что нужно Малику, – это плевок какого-нибудь парня, которого, как он знает, нам и в голову не придет проверить. Здесь все более-менее понятно. – Он отпивает глоток кофе. – Но мне не дает покоя этот парализующий выстрел. – Он не всегда оказывает парализующее действие. – Я перебираю отчеты о вскрытии предыдущих жертв. – Назови его обездвиживающим. – Это игра слов. Все дело в том, что стрелок – мастер своего дела. – В факсе, который ты мне прислал, говорится, что Малик служил во Вьетнаме. Санитаром, по-моему. Это значит, что он, скорее всего, участвовал в боевых действиях. – Одно это не делает его прекрасным снайпером. Особенно в обращении с пистолетом. – У Малика есть огнестрельное оружие, зарегистрированное на его имя? – Есть. Автоматический «кольт» сорок пятого калибра. Убийства были совершены с помощью пистолета тридцать второго калибра. – И вы уже обыскали дом Малика? – Сверху донизу. Но оружия не нашли, причем никакого. – А что же вы нашли? Дом психотерапевта… Там наверняка должны быть всякие необычные штуковины. Шон машет рукой, делая знак, чтобы я не отвлекала его. Он всегда мыслил более прямолинейно, нежели я. – Давай пока остановимся на оружии. Если хочешь знать мое мнение, то выбор оружия для такого преступления представляется мне по меньшей мере странным. – Да, оно скорее подходит для дамской сумочки. Обычный пистолет «на всякий случай», а не оружие для преднамеренного убийства. Шон согласно кивает. – Или запасной пистолет полицейского. – Во всяком случае, свое дело он сделал. – Я указываю на снимок обнаженного тела полковника Фрэнка Морленда с аккуратной дыркой во лбу. – Мы должны узнать, не посещает ли Малик тир или стрельбище. Попробуй выяснить, не знает ли кто-нибудь его как хорошего стрелка. – Оперативная группа уже занимается этим. Нужно выйти за рамки привычного, Кэт. Придумай что-нибудь такое, что они упустили. Что-нибудь вроде зубных протезов. – Ты собираешься рассказать оперативной группе мою теорию на этот счет? – Конечно, – небрежно роняет Шон. – Я поддерживаю постоянный контакт с Джоном Кайзером. Для федерала он совсем неплохой парень. – Ты собираешься сказать ему, что это моя теория? Шон замирает, на лице его появляется выражение неуверенности. – А ты хочешь, чтобы я упомянул об этом? – Что, если я отвечу «да»? – Если ты скажешь «да», я расскажу ему о том, что это твоя идея. Я в упор смотрю ему в глаза. – Я говорю «да». – Ну хорошо. Я скажу ему. Шон выглядит искренним, но я не могу не думать о том, сдержит ли он свое обещание. Фотография полковника Морленда наводит меня еще на одну мысль. При расследовании некоторых серийных убийств тщательный осмотр первого места преступления зачастую позволяет раскрыть дело «по горячим следам». Причина проста. Серийные убийцы, подобно всем одержимым и увлеченным людям, с практикой обретают все больший опыт и сноровку. А вот при совершении своего первого убийства они часто нервничают – может, они вообще не собирались никого убивать, – поэтому совершают грубые и нелепые ошибки. Ошибки, которые они никогда не допускают и не повторяют позже. Вот только убийца НОУ, судя по всему, не принадлежит к их числу. – Синдром первой жертвы, – говорю я, зная, что Шон поймет, что я имею в виду. – Да? – Он ничего нам не дал. – Правильно. – Почему? – Этот малый – гений в своем роде. Или чудовище. – Шон качает головой, и на лице у него появляется нечто похожее на уважение. – То же самое, как если бы он откуда ни возьмись появился на стадионе «Янки-стэдиум» и запустил не берущуюся подачу. И с тех пор он только и делает, что подает не берущиеся мячи. – И о чем это говорит? – Или он уже убивал раньше, или… – Или ему многое известно об убийствах, – заканчиваю я. Шон кивает. – Да. – А кто может много знать об убийствах? – Полицейский. – Кто еще? – Технический эксперт. Судебно-медицинский эксперт. Патолог. Любитель детективной литературы. – Психиатр, – негромко добавляю я. На Шона мои слова, похоже, не производят впечатления. – Может быть. К чему ты клонишь? – Я хочу сказать, что в самый первый раз любой убийца совершает ошибки. Необязательно технические. Например, он может ошибаться в выборе жертвы. Почему первым был убит полковник Морленд? Или это случайность? Я так не думаю. Тому должна быть веская причина. – Над этим ломает голову и Кайзер, Кэт. Оперативная группа изучает семью каждой жертвы буквально под микроскопом. – Потерпи немного, я еще не закончила. Есть ли возможные подозреваемые в семействе Морленда? Он же не местный, правильно? Поселился здесь после выхода в отставку. – Да, у него здесь живет дочь, а в Билокси сын. Его дочь, Стэйси Лорио, профессиональная медсестра. Шон перебирает стопку бумаг на столе и находит фотографию размером пять на семь дюймов. На ней запечатлена блондинка тридцати с чем-то лет с суровым выражением лица. – Тридцать шесть лет, разведена. Работает в двух местах. В частной клинике, а по вечерам – в изоляторе Тоуро. – Алиби на даты совершения убийств? – Железобетонное. – Сын? Шон находит еще одну фотографию, на этот раз моментальный снимок для бумажника. На нем изображен симпатичный мужчина в синей форме. – Фрэнк Морленд-младший. Майор военно-воздушных сил. Служит на авиабазе Кислер. Имеет большую семью, примерный семьянин. Увешан медалями до пупа. Его алиби тоже непробиваемое. – И никто из них не замечен в связях с Маликом?