Посвящается женщинам, которые глубокой ночью вдруг понимают, что в их жизни что-то не так, причем уже давно. Они лучше всех осознают правоту Фолкнера, который сказал: «Нет такого понятия, как было, есть только сейчас. Если бы было существовало, в мире не было бы горестей и печали». Вы не одиноки. Память – хранитель природы вещей. Цицерон Зло порождает таинство, Боль порождает знание. Эразм Глава первая С чего начинается убийство? С нажатия на курок? С появления мотива? Или все-таки оно начинается намного раньше, когда на долю ребенка выпадает больше ненависти, чем любви, отчего его жизнь и он сам меняются необратимо? Впрочем, быть может, это ничего не значит. А возможно, только это и имеет значение. Мы судим и наказываем, исходя из фактов, но факты не являются истиной. Факты похожи на скелет, который кто-то откопал спустя много лет после захоронения. Истина гибка и подвижна. Истина жива. Для того чтобы познать истину, требуется понимание, это самое трудное умение, доступное человеку. Для этого требуется увидеть все вместе, воедино, до и после, как это свойственно одному Господу. До и после… Именно поэтому мы начинаем с середины, с телефонного звонка, разорвавшего тишину полутемной спальни на берегу озера Понтшартрен в Новом Орлеане, штат Луизиана. На кровати лежит женщина, рот у нее некрасиво приоткрылся во сне. Кажется, она не слышит надрывающегося телефона. Но внезапно резкий звонок проникает в ее затуманенное сознание, подобно тому, как подушечки дефибриллятора встряхивают пребывающего в коме пациента. Рука женщины выныривает из-под одеяла, пытаясь нащупать телефон и не находя его. Она тяжело вздыхает и приподнимается на локте. Негромко выругавшись, она поднимает трубку с ночного столика. Эта женщина я. – Доктор Ферри слушает, – с трудом выдавливаю из себя я. – Ты что, спишь? – В трубке звучит мужской голос, полный сдерживаемого гнева. – Нет. Я оправдываюсь автоматически, но во рту у меня сухо, как в пустыне. Я смотрю на будильник. Он показывает двадцать минут девятого. Вечера. Я проспала девять часов. Впервые за много дней мне удалось нормально выспаться. – У нас свеженький труп. Я с трудом соображаю, мой мозг еще не очнулся от сна. – Что? – Я звоню уже четвертый раз за последние полчаса, Кэт. Голос пробуждает во мне лавину гнева, желания и чувство вины. Он принадлежит детективу, с которым я сплю последние восемнадцать месяцев. Шон Риган. Проницательный, обворожительный и потрясающий мужчина, обладатель жены и троих детей. – Повтори, что ты сказал, – прошу я, готовая откусить Шону башку, если он предложит встретиться где-нибудь. – Я говорю, у нас свеженький труп. Я тру глаза, пытаясь сориентироваться в темноте. Начало августа, и сквозь мои занавески просачиваются пурпурные отблески заката. Господи, до чего же паршиво во рту! – Где? – В округе Гарден-Дистрикт. Владелец типографской фирмы. Мужчина, белый. – Укусы? – Хуже, чем у остальных. – Сколько ему было? – Шестьдесят девять. – Господи Иисусе! Это… – Я уже слезаю с кровати. – Но это вообще не имеет никакого смысла! – Согласен. Никакого. – Сексуальные маньяки убивают женщин, Шон. Или детей. Но не пожилых мужчин. – Мы уже говорили об этом. Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться сюда? У меня над душой стоит Пиацца, да и шеф может появиться в любую минуту. Я беру со стула джинсы, в которых ходила вчера, и натягиваю их поверх трусиков. Фирменных, под названием «Секрет победы», любимых трусиков Шона, но сегодня вечером ему не удастся на них полюбоваться. И не удастся еще долгое время. А может, он больше не увидит их вообще никогда. – У жертвы обнаружены какие-нибудь гомосексуальные наклонности? Может, он вызывал мужчин-проституток или что-нибудь в этом роде? – Ни малейшей зацепки, – отвечает Шон. – Выглядит таким же чистым, как и остальные. – Если у него дома есть компьютер, конфискуйте его. Он мог… – Я знаю, что делать, Кэт. – Хорошо, но… – Кэт… – Одно-единственное слово, но за ним скрывается так много. – Ты пила сегодня? По спине у меня прокатывается тяжелая волна жара. Я не притрагивалась к спиртному почти сорок восемь часов, но не собираюсь доставлять Шону удовольствие, отвечая на его вопросы. – Как зовут убитого? – Артур ЛеЖандр. – Он понижает голос: – Милая, ты пила сегодня? У меня в крови уже проснулось желание: кажется, будто маленькие мелкие зубы вгрызаются изнутри в стенки сосудов. Мне позарез нужен обезболивающий ожог, который может дать глоток «Серого гуся». Вот только мне нельзя больше пить. Я принимаю валиум, чтобы ослабить физические симптомы абстиненции, но на самом деле ничто не способно заменить алкоголь, который долгие годы не позволял мне развалиться на куски. Я перекладываю трубку на другое плечо и достаю шелковую блузку из платяного шкафа. – Где обнаружены укусы? – На груди, сосках, лице и пенисе. Я замираю. – На лице? Глубокие? – Думаю, достаточно глубокие для того, чтобы ты сделала оттиски. Возбуждение притупляет острые углы моего неугасимого желания. – Выезжаю. – Ты принимала лекарство? Шон знает меня слишком хорошо. Больше никто во всем Новом Орлеане даже не подозревает, что я вообще что-нибудь принимаю. «Лексапро» – от депрессии, «Депакот» – против импульсивного поведения. Я перестала принимать оба препарата три дня назад, но не собираюсь обсуждать с Шоном такие подробности. – Перестать трястись надо мной. ФБР уже там? – Здесь добрая половина оперативной группы, и они хотят знать, что ты думаешь об этих укусах. Тут кто-то из Бюро фотографирует их, но ультрафиолетовое оборудование есть только у тебя… А когда речь заходит о зубах, то мы полагаемся только на тебя, парень.