Потом какие-то каракули, в которых уже не было смысла. Когда Бернадетта очень аккуратно клала дневник обратно в ящик, ее глаза блестели. — Через несколько часов, — сказала она, — я увидела, что не только моя мать лишилась разума. Так было со всем взрослым населением. А что было с тобой. Ник? Я рассказал. Когда я дошел до похищения и странного эксперимента, который родители устроили, хватая детей и завозя их на сотни миль, Бернадетта вдруг выпрямилась. — Можно мне записать наш разговор? — Валяй, если хочешь. — Дело не в «хочешь», а в «должна». Я должна собрать всю доступную информацию о поведении взрослых, какую смогу. Каждая кроха знаний о них увеличивает наши шансы на выживание. Я рассказал все. Особенно ее заинтересовало систематическое уничтожение Полольщиков в Лейберне. Как взрослые аккуратно пересчитали всех членов общины — и сопоставили со счетом всех убитых. Через два часа, когда я уже охрип, рассказывая, Бернадетта отключила магнитофон: — Ладно, мне пора. Перед ленчем у нас гимны. — Но ты же собиралась рассказать, что случилось со взрослыми. Почему они сошли с ума? Почему убивают своих детей? — Все в свое время. Устраивайся, будь как дома. В холодильнике есть еда, которую можно разогреть в микроволновке, кухня вон за той желтой дверью. А на диске полно фильмов, если хочешь смотреть телевизор. А сейчас — я знаю, что у тебя полно вопросов, но ответы получишь позже. Ответы, которые мне предстояло получить — не только о том, что случилось со взрослыми, но ответы на вопросы, которые люди уже задавали десять тысяч лет, — чуть не разнесли мой мозг в клочья. ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ Тайны Три часа я проторчал у Бернадетты. На ленч разогрел себе в микроволновке лазанью, заглотал пару банок пива и посмотрел по телевизору «Жизнь прекрасна» с диска. Странно это было. В своем роде так же странно, как видеть массовую миграцию Креозотов, или залитые водой города, которые я проезжал, или массовое распятие на шоссе. Я тут сидел в уютном гнездышке с бутылкой пива в руке и смотрел, что вытворяет Джимми Стюарт в маленьких американских городах. Как будто я был в чьем-то доме, и все в порядке, и взрослые не превратились в озверевших обезьян, убивающих своих детей. Через некоторое время чувство реальности стало выскальзывать у меня из пальцев, и я открыл окно и поглядел через озеро на заснеженные горы. Нет, вот он я, сижу в этом убежище, которое его обитатели называют Ковчегом. Куча стальных барж, плавающих посреди сорока квадратных миль холодной воды. Эскдейл где-то за шестьдесят миль. Что думает Сара обо мне? И думает ли вообще? И жива она или нет? Я глубоко вдохнул холод ледяного воздуха. Мир снова резко собрался в фокус. — Надеюсь, ты не собираешься пускаться вплавь. — Бернадетта закрыла за собой дверь. — Погибнешь от холода и близко не доплыв до берега. Я улыбнулся: — Ну нет, раньше, чем я что-нибудь буду делать, я хочу услышать, что случилось в ту апрельскую субботу. — Возьми себе стул, и начнем. Перед тем как сесть, она включила рацию. Из динамика затрещал низкий говор на иностранном языке. — Вот все это… — Я оглядел комнату. — Адам об этом что-нибудь знает? — Ты имеешь в виду, знает ли он о заговоре? — Заговоре? — Да, он в нем участвует. И ты тоже. Да сядь ты, Ник! Я тебе расскажу кое-какие вещи, и тебе станет яснее дня, почему я сделала то, что сделала. — Как, например, подбор возрастов в твоей общине? Я в том смысле, что, кроме тебя, Адама, Тимоти и этих двух китаянок, все остальные моложе одиннадцати. — Тут есть причина, — кивнула она. — Создавая общину, я намеренно выбирала маленьких детей, чей ум я могу формировать. Ясно, что Тимоти — особый случай. Китаянки-близнецы из христианской миссии, и они ревностно религиозны. — Как Адам? — Да, он тоже был религиозен. Он собирался стать монахом. — Ты говоришь — был? — После коллапса в апреле он сошел с рельсов. Он проводил целые часы либо проклиная Бога, либо обходя все окрестные церкви и предавая их огню. В то время наша группа жила в гостинице. Дошло до того, что пришлось запереть его в комнате. Он даже пытался себя убить. — Кто-то сотворил с ним чудо. Посмотреть на его энергию и стойкость, так решишь, что у него миссия от Бога. — В каком-то смысле это так и есть. — Заблудшая овца вернулась в стадо? — Нет, не в этом смысле. Но вера у него есть. — Ты нарочно говоришь таинственно или я тупее свиной задницы? Бернадетта рассмеялась: — Прости, я уже долго держу тебя в темноте. А теперь… Ты в Бога веришь? — Нет. Я ожидал, что она начнет продавать мне какую-нибудь религию, как Свидетель Иеговы — «от двери к двери», но вместо этого она испустила вздох облегчения. — И хорошо. Будь ты религиозным, мне пришлось бы дать тебе отредактированную версию событий, чтобы не задеть твои чувства. Для религиозных людей то, что я собираюсь рассказать, слишком всему противоречит и слишком… тревожит. Я наклонился вперед: — Говорите, говорите. Вы меня заинтересовали. — Тогда слушайте, мистер Атен. Правду, всю правду и ничего, кроме правды. Мой следующий к вам вопрос: верите ли вы, что существует сила, невидимая и нам неподвластная, но такая, которая в состоянии воздействовать и даже определять нашу жизнь? — Нет. Ни в какой степени. — Влюблялся когда-нибудь? — Да, но… То, что должно было последовать после «но», так и не было сказано. Я вспомнил, как вдруг начинал пылать к той или иной девушке и придумывал себе поводы, чтобы пройти мимо ее дома десять раз за день в надежде случайно с ней встретиться или хоть увидеть ее. Я этого делать не хотел. Меня вело это проклятое чувство, которое называется влечением. Бернадетта улыбнулась, зная, что поймала меня на этом. — Еще несколько примеров, как эта сила воздействует на нашу жизнь. Мы достаточно молоды, чтобы помнить, каково это — быть подростком. Вместе с прыщами наваливаются грузы странных чувств и желаний. То, что тебе и не снилось в одиннадцать лет, делает тебя одержимым в четырнадцать. Ты часами торчишь перед зеркалом, рассматривая форму своего носа, ты слышишь ночью грустные песни и ощущаешь себя человеком с другой планеты, и люди тебя больше не понимают. — Да, это бывает с каждым. — Согласна. А есть вещи, которые для каждого свои. Слыхал когда-нибудь о синдроме пустого гнезда? Это бывает с женщинами, когда дети у них вырастают и покидают дом. Они проходят через период, когда чувствуют себя бесполезными и годными только в утиль. Потом, бывают люди, которые никак не могут избавиться от пронизывающего чувства одиночества, даже в толпе. Некоторые ощущают, что жизнь их бессмысленна или лишена чего-то очень важного. Это могут быть богатые люди с хорошей семьей, но они не могут избавиться от чувства, что в жизни образовалась дыра, и как ни старайся, заполнить ее не получается. Иногда это приводит к пьянству или наркотикам. — О’кей, — сказал я. — Значит, некоторые люди чувствуют, будто есть такая сила, которая управляет их жизнью. Но это касается только отдельных личностей. Вроде как некоторые впадают в депрессию без реальных причин. — Нет, Ник. Та сила, о которой мы говорим, воздействует на всех в большей или меньшей степени. На всех. На тебя, на меня, на Папу Римского, Президента Соединенных Штатов. Вот, например: случалось тебе пугаться сна, радоваться сну или даже видеть сон, вызывающий половое возбуждение? Когда я вспыхнул, она улыбнулась. И стала говорить дальше, уже попав в ритм: — Почему люди интересуются таким бессмысленным времяпрепровождением, как футбол, теннис, бега, музыка, танец, собирание марок, телевизор и миллион еще других? — Она перевела дыхание. — Так вот, представь себе, Ник: вот зал с сотней людей. Ты выходишь на сцену. Ты собираешься говорить речь. Что ты чувствуешь? — Нервничаю. — Я усмехнулся. — Очень, очень нервничаю. Ноги дрожат, в брюхе колобродит, во рту пересохло. Может быть, начну заикаться. — Я тоже. Почему? Откуда все эти физиологические симптомы, которые нас мучают, когда мы говорим речь, сдаем экзамен или идем на первое свидание? Я пожал плечами: — Такова человеческая природа. — Да, человеческая природа. И это естественно, что на наше поведение влияет сила, которую мы не контролируем, не видим и даже полностью не понимаем. — Она открыла банку пива и с шумом перелила ее в стакан. — Вот я сделаю это на глазах у двадцати человек — чтобы журчала жидкость. Что будет, как ты думаешь?