— Вот так. Ник… Все хорошо… Лежи тихо… ничего не делай… да… вот так! Ох, как хорошо! Спутанный сон. Я помню только фрагменты. Сара. Длинные волосы. А за ней примитивная картина на стене, на ней высокие люди. И жгучий поток, вырывающийся и искрящийся по всему телу. ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ Вот тут мы начинаем получать ответы Последующие дни в основном слились в серую муть. Бернадетта считала, что у меня какая-то инфекция или простуда. Меня мучили горячка и слабость. По ночам меня прошибал пропитывающий простыни пот и сны, что Сара мне отдается. В близкой тьме я видел ее силуэт на мне и длинные волосы, падающие на грудь. Днем я совершал короткие прогулки по палубам. Дети ловили рыбу с платформы. Забрасывая удочки, они пели. Однажды утром они запели рождественский гимн. — До Рождества только десять дней! — радостно сообщил мне один мальчик. — Адам говорит, что у нас будет елка, и украшения, и все! Рождество? Я оперся на ограждение. Черт, сколько же времени прошло, как родители украли меня из Эскдейла? Два месяца? Мне нужно домой. И немедленно. Все, чего я хотел, — попасть на берег, и там я снова выйду на дорогу. Может быть, найду машину. На машине доберусь за день. Если буду идти пешком, на это уйдет неделя. Подошел Адам. На нем были джинсы и короткая куртка, но ему бы больше подошла одежда монаха. — Не перестарайся. Ник. Ты все еще слаб. — Я себя отлично чувствую, — соврал я. — У вас есть машина? Или грузовик? — Нет. Господь во сне велел, мне ими не пользоваться. Они слишком шумные. Мы не делаем ничего, что могло бы привлечь к нам внимание. Не жжем огонь, который мог бы породить дым. Ночью у нас закрыты ставни, чтобы никто не увидел на озере огонь. На охоте мы используем луки, чтобы не было слышно выстрелов. Пойдем, друг. Внутри тепло. Я попрошу Бернадетту принести тебе чай. * * * — Да… да, Ник! Оставь его там, оставь… А-ах! Да, да! — Снова ко мне во сне явилась Сара, раскачиваясь надо мной взад-вперед. В темноте я видел только силуэт ее головы и развевающиеся волосы. * * * — Все еще не лучше? Бернадетта сунула мне в рот еще одну ложку микстуры. — Не очень… просто слабость. Едва могу подняться по лестнице. — Попросить Тимоти отвести тебя в твою комнату? — Нет, спасибо. Мне хорошо здесь, в зале… А ты все рисуешь свои картины? Она кивнула, улыбнувшись: — Ага. Когда Бог вкладывает мне в голову сны. И она вышла, напевая. Я подумал, что она малость простовата. Весь день я просидел, наблюдая за обитателями Ковчега. Они все усердно работали, даже младшие дети. Они были чистыми, послушными. Когда Адам говорил, они слушали с любовью и уважением. Дважды в день у них была служба с пением гимнов. А я только и мог сидеть и надеяться, что завтра мне будет лучше и я смогу отправиться в Эскдейл. * * * Этой ночью, ложась спать, я увидел на овчине на полу что-то, отражавшее свет. Когда я это поднял, сердце у меня заколотилось. Это был волос длиной с мою руку. Я приложил его к своим темным джинсам. Не оставалось сомнения — волос светлый. Я потер лицо, стараясь включить в работу расслабленный мозг. Те сны. Когда Сара мне отдается. Сны бывают забавные, тревожные, эротические — но чего они никогда не делают, так это не оставляют вещественных доказательств. Я намотал волос на карандаш и положил в ящик. Потом лег в постель. Сердце у меня билось сильнее, я быстро соображал. Я собирался не засыпать, но усталость одолела меня и на этот раз. Глаза закрылись. Девушка снов явилась опять. Я пытался поднять голову, но она будто была прибита к подушке гвоздями. Руки не поднимались больше чем на пару дюймов. Девушка качалась надо мной неясным силуэтом и тяжело дышала. Потом она упала вперед, глубоко дыша, обдавая мое лицо горячим дыханием. Она опиралась на руки, расставив их вокруг моей головы. Мне была видна только темная тень руки. Я повернул голову в другую сторону, и на этот раз увидел больше. Из-под двери коридора слегка пробивался свет. Сначала я видел только голую руку до локтя и запястье. Без украшений. Гладкая кожа… нет. Я заставил себя разглядеть. Родинка. Красное пятнышко на руке в виде буквы С. Я пытался заговорить, но мог только промычать. Пытаться сесть было еще хуже. Как двигаться во сне. Ничего не получалось. С невероятным усилием я сел и открыл глаза. Было утро. Сквозь шторы проникал солнечный свет, и Тимоти стучал в дверь: — Завтрак, завтрак, завтрак! — О’кей, о’кей… я не сплю, Тимоти… Я НЕ СПЛЮ! Я ел завтрак с таким чувством, будто у меня под языком сдохло что-то скользкое. Заставив глаза смотреть, я стал оглядывать руки сидящих вокруг. Потом выпил четыре кружки чая, надеясь, что от них клетки моего мозга заработают. Когда Бернадетта вышла из зала, унося тарелки на камбуз, я пошел за ней. — У тебя уже не такой бледный вид. Ник. — Мне куда лучше. Позволь помочь тебе их вымыть. Она стала поливать тарелки горячей водой. — Это очень любезно с твоей стороны, но тебе надо отдохнуть. И я люблю мыть посуду. И всегда пою, когда ее скребу. Ты знаешь, как… Я схватил ее за руку и задрал рукав. Красной буквой С показалась родинка. — Бернадетта, это была ты! Она подняла удивленные темные глаза: — Извините, мистер Атен, я не знаю, о чем вы говорите. И не смотрите на меня так, вы меня пугаете. Близнецы-китаянки, которые пекли хлеб в другом конце камбуза, обернулись и стали смотреть на меня. — Бернадетта, ты отлично знаешь, о чем я говорю. Где светлый парик, Бернадетта? Ты приходила в… Эй! Бернадетта, вернись! Она обернулась на бегу, и улыбка полностью преобразила ее лицо. — Сначала меня поймай! Я устремился за ней по коридору, потом в дверь и лабиринт следующих коридоров, потом по мостам, соединявшим баржи.