«Лишь бы пересчитывать не надумали!» — трясся Лапотников. Уж он-то отлично знал, что в кейсе лежали не деньги… а мастерски выполненные «куклы»!.. Юрий Николаевич нахмурился, вновь бросил взгляд на камин, щелкнул пальцами и тихонько присвистнул. Со стоявшего чуть поодаль кожаного дивана, со вздохом поднялась черная с проседью немецкая овчарка по кличке Флибустьер и, не спеша, лениво переставляя лапы, направилась к хозяину. Юрий Николаевич положил ладонь на голову пса и провел вниз по могучему собачьему хребту, приятно ощущая струившуюся под пальцами гладкую густую шерсть. Хозяин еще несколько раз погладил псину, к большому удовольствию как собственному, так и овчарки. — Я, Филь, не испугался, — произнес Юрий Николаевич, как бы оправдываясь. — Просто я… мне надо было заставить их поверить в то, что я действительно решил, будто они и в самом деле могут меня убить. Лапотников фыркнул. Откуда у Владика настоящие парни, способные на такое? Небось, нарядил в форму статистов, да и автоматы-то, скорее всего, у киношников одолжил. «Хонда», как и следовало ожидать (потом Юрий Николаевич проверил), оказалась угнанной. Носков же мелочевщик. Был им и остался. Да и времени теперь для того, чтобы, так сказать, вырасти, у него не будет. Вернется Адыл, спросит, как дела, и… поминай, как звали, господина Носкова и Ниночку. Подумав об этом, Лапотников сверкнул глазами. Все верно, а пока следует проявлять осторожность. Кажется, он все учел. Никого без предварительной договоренности дальше ворот дачи велел не пускать. «Дугу» включить. (Так называл Юрий Николаевич вмонтированное в косяк входной двери сигнализационное устройство, соответствовавшее по функциям тому, которое обычно устанавливают в аэропортах, чтобы пассажиры не пронесли на борт самолета какого-нибудь оружия.) Без усиленной охраны из дома он выезжать не собирался, а возле дачи приказал установить дополнительный пост и распорядился, чтобы дежурили круглосуточно! Пусть качки-дармоеды сидят и наблюдают за теми, кто ошивается вокруг, да докладывают обо всех подозрительных Чекаеву с Кривцовым. Теперь, вспоминая о том, что довелось пережить ему на опушке леса под дулами автоматов статистов, он со злорадством подумал, что Носкову сейчас не сладко. Тот наверняка не поставил нанятых им исполнителей в известность о том, что в кейсе, который они должны были доставить ему, находится такая уйма деньжищ. А уж как сам наверняка изумился, когда, изучив содержимое чемодана, убедился, что его, мягко говоря, накололи… Ишь, задумал — начальника «кинуть»! Вот и попал впросак. Теперь не отвертится, а денежки-то у него, у Лапотникова, и никто об этом не знает! Нет, красавчик, конечно, обо всем уже догадался, но что он скажет Мехмету? Хотел ограбить босса, а тот его перехитрил? Влип, влип мерзавец! И все-таки, кто же тот парень? Эта мысль почему-то заставила Лапотникова подумать о встречах, назначенных на сегодняшний вечер. Юрий Николаевич посмотрел на часы. Через несколько минут должен появиться «сынок» Сашенька, затем Нинкин братец Леня, «петушок», как окрестил его меткий на прозвища Чекаев. Хотя в этом случае особенной фантазии Чхаю, надо признать, проявлять не пришлось. Ленечку и Нину вполне можно было величать сестрами Саранцевыми. А затем… Лапотников улыбнулся, предвкушая удовольствие от третьего визитера, а точнее — визитерши. — Не отвертится сучка? — обратился хозяин к овчарке, трепя пса по голове. — Не отвертится. Ласково шлепнув животное по затылку, Лапотников поднялся, направляясь к бару-холодильнику, где налил себе в серебряную рюмку армянского коньяку, к которому пристрастился еще со времен «служения народу» в райкоме. Сделав могучий глоток, Лапотников стал вспоминать эту напористую и одновременно какую-то необычайно ласковую рыжеволосую красотку, с которой он познакомился недели две или три назад. Она, кажется, решила, что может добиться для босса своей партии какого-то, как сейчас принято выражаться, спонсорства. Юрий Николаевич дважды приглашал девушку в ресторан, и оба раза она не отказывала, но настойчивые попытки новоявленного кавалера продолжить общение в более непринужденной нересторанной обстановке, оставались безуспешными. Наташа старалась убедить преуспевающего бизнесмена, что политическую группировку ее шефа, реального кандидата на пост мэра в следующих выборах, поддерживают уже многие солидные люди, намекала на находившиеся в его распоряжении силы, способные выполнять оперативно-тактические задачи, на уважение, которым он пользуется в кругах военных. Однако, несмотря на это, Юрию Николаевичу казалось, что встречаясь с ним, Наташа преследует какие-то другие цели. — Не знаю, как там насчет ее босса… — произнес вслух Лапотников. Налив себе вторую рюмку, он залпом осушил ее. — А!.. Хорош коньячок, правда, Филя? И чего они там воюют? Впрочем, пусть себе воюют, кто с кем хочет. Армяне, азербайджанцы, чечня, таджики… Одно слово — чурки. А мы богатеть будем. Вот приедет Адылка, закрутим дельце, пусть себе режутся, пусть пуляют друг в друга, а мы им всем помогать будем… Оружие, боеприпасы, стреляй — не хочу. Как думаешь, бандит? Пес, точно понимая каждое слово, внимательно уставился на хозяина, навострив уши. — О чем бишь я? — опять вопросил Лапотников у овчарки. — А… начальнику Наташкиному мы еще подумаем, повспомоществовать ли, а вот ее проспонсируем, а, Флибустьер? И я так думаю! И возможно, даже неоднократно. Юрий Николаевич расхохотался, довольный собственным остроумием, и вновь наполнил серебряную рюмочку. Коньяк помог ему окончательно забыть о всех неприятностях. Убрав бутылку обратно в бар, Лапотников прошелся по комнате. Взгляд его задержался на мече, что украшал ковер. «Перепрятать? Да ну, зачем?» — подумал он. Возникшая следом мысль, заставила хозяина роскошного особняка развернуться и посмотреть в противоположном направлении, где в углу на столике стоял здоровенный черный ларец, украшенный тусклыми серебряными завитками. «Что-то я уж слишком быстро согласился, — подумал Юрий Николаевич, вспомнив, что буквально сегодня Наташа тоже спрашивала его об этом ларце, и внезапно рассердился на себя за то, что так быстро уступил просьбе пасынка. — Это я еще посмотрю на твое поведение, а то, может, и ничего тебе не дам… Меча ты в любом случае не получишь! Он мне самому нужен». Юрий Николаевич поморщился, ощутив внезапный приступ тошноты. Вместо приятной сладковатой коньячной терпкости во рту появился отвратительный кисловатый привкус. «Что это со мной?» — спросил себя Лапотников, но тут он услышал негромкие, показавшиеся вдруг очень противными позывные устройства внутренней связи, и ему пришлось, взяв себя в руки, буквально заставить себя подойти к аппарату и нажать кнопку. В ответ раздался омерзительный треск и скрежет, сквозь которые донесся едва различимый, невероятно искаженный, но все же узнаваемый голос. — Ну? Что там? — заорал Лапотников, склоняясь ближе к динамику. — Климов. — Пусть поднимается, — бросил хозяин и дал отбой. Уже на последних ступеньках лестницы Саша услышал, как один из охранников говорил другому: — Вот жмот, мать его. — Тихо ты, — ответил ему другой, — услышит. — Кто? Этот, что ли? Да насрать мне! Давно пора сменить все это дерьмо — не слыхать ни хрена, треск один… — сердито возразил первый. — И монитор паршивый, черно-белый, Лиц ни хера не видно, не поймашь даже, баба или мужик перед воротами стоит. Тоже мне, блин, слежение! Стоя перед дверью и раздумывая, постучать или просто войти, Климов слышал, как второй из сидевших в холле громил успокаивал своего не в меру разошедшегося напарника: — Да угомонись ты, Чхай, в самом-то деле, а? Чей ход, не помнишь? Этого Климову узнать не довелось, потому что в ответ на его негромкий стук прозвучало раздраженное: — Да! Саша толкнул дверь и вошел в гостиную. Разговор двух мужчин, устроившихся в глубоких кожаных креслах, в тихом прохладном полумраке самой большой комнаты лапотниковских хором, не клеился. Наверное, потому, что цели у собеседников были совершенно, можно даже сказать диаметрально, противоположными. Одному из них с самого начала хотелось забрать то, зачем он пришел сюда, и тут же уйти. Второй, напротив, не желал отдавать своему гостю шкатулку, о мече он и слышать не хотел. Началась беседа Александра со своим отчимом на первый взгляд вроде бы даже и неплохо. Лапотникову, что называется, деваться было некуда. Из-за внезапного приступа недомогания, правда закончившегося сразу же, как только гость переступил порог гостиной, Юрий Николаевич не успел спрятать ларец и на первых порах избрал в общении с Сашей роль радушного хозяина, этакого папаши-покровителя. Узнав, что его «сын» остался фактически не у дел, Лапотников немедленно предложил Климову работу в своей фирме, на что Александр, разумеется, ответил отказом, так как совершенно очевидно предпочел бы скорее сдохнуть с голоду, чем стать объектом благотворительности директора фирмы «Лотос». Впрочем, предложение это носило при ближайшем рассмотрении издевательский характер. Юрий Николаевич уже решил, что шкатулку не отдаст, а в крайнем случае пойдет даже на то, чтобы с помощью Чекаева и Кривцова вышвырнуть щенка, если тот решит упорствовать. Оба, и Лапотников и Климов, выпили по одной-другой рюмочке коньяку, и Саша подумал, что его отчим, пожалуй, слишком уж сильно захмелел. «Очевидно, уже до моего прихода успел приложиться, — предположил Александр. — Что это он? За ним вроде бы пьянство не водилось? Впрочем, сколько уж я его не видел…» Климов уже начал осознавать, что, по всей видимости, приехал зря и Лапотников ничего не собирается ему отдавать. Саша и сам не понимал, почему мысль эта вызвала в нем такую злость. В конце-то концов, кто ему этот Милентий Григорьевич? Пусть сам и обращается к этому пауку. Да куда там! Этот мерзавец наверняка заломит безумную цену, а у старика, судя по всему, с деньгами не густо, хотя друзей и знакомых в научных кругах по всему миру не счесть. Александр вдруг решил: несмотря ни на что он не уйдет из лапотниковских хором с пустыми руками. Однако, каким образом он собирается добиться своего, не имел ни малейшего представления. О том, чтобы забрать шкатулку силой, не могло идти и речи: те бугаи, что прохлаждаются внизу, примчатся сюда в два прыжка и «с почетом» проводят наглеца. Лапотников, точно читая мысли своего собеседника, на глазах наглел, превращаясь из радушного хозяина в барина, удостоившего своего холопа великой чести уже одним только фактом того, что встреча их произошла и что Климов сидит с ним за одним столом и пьет армянский коньяк. Видя Сашину растерянность, Юрий Николаевич, казалось, старался каким-либо образом вывести пасынка из себя, заставить вспылить и тем самым найти благородный повод для отказа. И хотя Александр, как умел, избегал в их беседе «подводных камней», умудренный жизнью директор «Лотоса» оказался более искусным лоцманом. — А что? — развивал он свое предложение, как бы размышляя вслух. — Отделом бы мог заведовать… Да нет, ты с отделом-то не справишься, пожалуй. Не потому, что мозгов нет, а потому, что всегда вершки одни хватал, нигде путем задержаться не мог… — Поскольку Саша промолчал, то Юрий Николаевич, подумав, продолжал с таким видом, точно его только что осенило: — А что, если в охрану ко мне? Климов не проронил ни слова. «Изгаляешься, собака… А мне-то что делать? — спросил он себя, понимая, что делать-то как раз и нечего, надо просто сидеть и ждать, когда этот вельможа, пересевший в свое время из-за рычагов трактора в салон райкомовской «волги», а теперь — в снабженный кондиционером «форд», устанет издеваться над просителем (почему, черт возьми! Свое ведь взять хочу!) и сменит гнев на милость. — Не сменит, не питайте иллюзий, Александр Сергеевич», — заверил себя Климов. А Лапотников тем временем продолжал: — Нет, и в охрану ты не годишься, — покачал он головой и вздохнул с притворным огорчением. — И не потому, что силушкой Бог обделил, нет… Тут другое, сам ведь понимаешь? — Спасибо, Юрий Николаевич, — ответил Саша, делая вид, что не замечает издевки в словах собеседника. — Цепного пса из меня не сделаешь, это ты прав. — Ну, ну, — фальшиво рассмеялся Лапотников, — ты у нас волк-одиночка. Только учти, в нашей стране индивидуалистам трудненько живется. Коллектив, знаешь ли, большая сила… А чтобы одному — тут большая воля нужна и деньги. А у тебя ни того ни другого нет. Или я ошибаюсь? Климов не ответил, а только неопределенно повел плечами. — Угощайся, — произнес хозяин, наполняя рюмку гостя. Они выпили. Это была уже третья порция. Поначалу Саша отказывался, говорил, что, мол, он за рулем, и все такое. На это Лапотников с легким презрением в голосе успокоил Климова. — Один мой звонок, и, тот гаишник, что права заберет, сам лично тебе их и принесет в клювике, как миленький, — рассмеялся хозяин, и Саша выпил первую, вторую, а сейчас вот и третью рюмку, уже чувствуя, что атмосфера благодушия, в которой началась их встреча, может взорваться грозой. Еще выпив первую рюмку, Саша, чтобы не молчать, спросил, как бы между прочим: — А что это у тебя охрана так усердствует? Карманы мне едва обшаривать не кинулись, когда у них эта звенелка сработала. Пришлось ключи выложить, тогда только она заткнулась. Как в аэропорту, ей-Богу. К Сашиному удивлению, Юрий Николаевич ответил не сразу. Он нахмурился и, сузив глаза, поинтересовался: — А ты не знаешь разве, что меня ограбили? Климов, естественно, выразил удивление, а Лапотников, который вдруг вспомнил, где он видел одного из «спецназовцев», спросил, буквально пронзая пасынка взглядом: — А что приятель-то твой поделывает? Забыл, как зовут его… глазастый такой, чернявенький? — Ушаков? — снова удивился Саша и подумал: «Какого черта Паук Лешкой интересуется? Лапоть-то и видел его раза два всего, да потом еще однажды, когда мы ему бабки отстегивали, чтобы дело наше артельное замял. Во, блин, память!» — Точно, — воскликнул Юрий Николаевич и на какой-то момент просиял, но тут же немедленно вновь нахмурил брови и сузил глаза. — А в чем дело-то? — Да так, пустяки… Кое-какую аппаратурку хочу прикупить, он же вроде знаток? Саша понял, что отчим врет, но расспрашивать далее не стал, а Лапотников лихорадочно размышлял: «Ах ты, черт! Где Лешка — там и этот… Они вместе и делишки проворачивали, и музычку слушали, и челночить начинали. Неужели он с Носковым снюхался? Хотя нет, этого я там не видел, — с уверенностью заключил Юрий Николаевич, вспоминая свое общение со «спецназовцами» и упорно не желая называть своего пасынка иначе как «этот». — Что ж, такой факт лишний раз доказывает, что серьезных людей под рукой у Вадика нет, и быть не может. И все же… Нет, не было там сынка, если только в ЗИЛе сидел?» Однако что-то заставило Лапотникова усомниться в этом. Даже если бы пасынок каким-либо образом влез в затеянное Носковым дело, то наверняка участвовал бы непосредственно в захвате клиента. Владик мог ведь и не предупредить своих статистов о том, кого они должны грабить, как, совершенно очевидно, не сказал он им и того, что должно было находиться в дипломате. Гаденыш, скорее всего, наплел олухам, что там лежат какие-то важные документы или что-то подобное. — А сколько пропало-то? — спросил Саша из вежливости и даже присвистнул от удивления, когда собеседник назвал сумму похищенных денег. Затем Юрий Николаевич быстро перевел разговор на другое, оставляя Климова в раздумье насчет того, кто же мог покуситься на деньги столь солидного и довольно опасного человека. С момента Сашиного приезда на дачу родителей, превращенную Лапотниковым в свою виллу, прошло уже больше получаса. Климов, утопая в кресле и ощущая пальцами нагретое теплом его собственной плоти узорное серебро рюмки, наполненной в четвертый раз, в полной растерянности гадал, что же ему следует предпринять, дабы унести отсюда свой собственный ларец. Юрий Николаевич о чем-то задумался, и Саша решил действовать напрямик. — Мне, пожалуй, пора уже… м-мм… Неожиданно раздался телефонный звонок. Лапотников нетерпеливым жестом прервал Сашу и поднял лежавшую тут же, на гладкой стеклянной поверхности столика, трубку радиотелефона «Панасоник». Климов по характеру разговора догадался, что звонила жена Лапотникова, Нина, которая, как понял Александр по ответам отчима, собиралась приехать якобы для того, чтобы привезти на дачу продукты и приготовить мужу ужин. Когда Юрий Николаевич положил, а точнее швырнул на стол пятисотдолларовую трубку, Саша так и не уяснил до конца, приедет ли эта молодая охотница за кошельком или нет. Что-то у нее там не ладилось с машиной. Впрочем, Климов не собирался утомлять себя раздумьями на этот счет. Как бы там ни было, звонок, судя по всему, уменьшил Сашины шансы, потому что Лапотников выглядел явно взбешенным. — Какого черта надо этой сучке?! — взвизгнул он и с неприязнью продолжал, но уже несколько более спокойным тоном: — У меня сегодня день визитов… Еще один проситель должен явиться. Поди, уже дожидается там. Денег всем надо! — Юрий Николаевич сделал паузу и счел нужным пояснить: — Ленька… братец Нинкин. Спасите, говорит, долг требуют, убить грозятся. И Нинка пристала как банный лист — выручи Ленечку, ну чего тебе стоит? Тысяч десять мне это будет стоить, и не рублей, как ты понимаешь… Какого черта в долги влезать, если отдать не можешь? Выгоню его к чертовой матери! И она мне тут не нужна. Ужин готовить едет, черта с два! Вдвоем на меня набросятся… Надоели, попрошайки! Александр почувствовал, как в душе у него, точно магма в глубинах вулканического кратера, закипает раздражение. Последние слова Лапотникова совершенно очевидно относились не столько к жене и шурину, сколько к нему, Сашке Климову, сыну Сергея Александровича Климова, на чьей даче, пусть и изрядно перестроенной, вальяжно развалился в кресле Лапоть, Паук, как Саша величал за глаза своего отчима. — Мне пора, — коротко бросил Александр и, поставив рюмку на столик, поднялся, поражаясь тому, как глухо звучит его собственный голос. — Что значит — пора? — с вызовом переспросил хозяин и опрокинул в рот содержимое своей рюмки. — Пойдешь, когда разрешу, а то ничего не получишь. А ну, не тронь! Положи! Положи!!! Последнее восклицание было вызвано тем, что Саша, не слушая хозяина, молча подошел к стене и снял висевший на ней средневековый меч в пыльных ножнах. Климов вернулся к столику и, встав возле кресла, с которого минуту назад поднялся, оперся на эфес, точно усталый воин после сражения.