Климов открыл глаза и поднял голову, с удивлением оглядывая залитую светом летнего утра кухню. Он с некоторым отвращением уставился на давно нуждавшиеся в покраске стены и облезлый потолок. С явной неохотой возвратился он на сей раз из сумрачного средневековья, с ощущением какой-то потери оставил страшную поляну в Шатуанском лесу. Саша посмотрел на часы и подумал, что горазд же он спать, — шесть с лишним часов пролежал лицом на разбросанных по столу листах перевода, сделанного профессором Стародумцевым и набранного на компьютере умницей (так, кажется, изволил выразится сам Милентий Григорьевич) Наташей. Саша поднялся и посмотрел на блюдце, ветчина исчезла, а на полу рядом с блюдцем лежала какая-то смятая и засаленная не то серая, не то грязно-зеленая бумажка. «Хорошо, хоть не один из милых сердцу Барбиканыча носков!» — Александр нагнулся и, взяв за краешек, осторожно поднял и, преодолевая брезгливость, развернул оставленную Барбиканычем купюру, с которой на Климова уставился горбоносый президент Линкольн. Старик не утратил склонности к красивым жестам, на сей раз он притащил кормильцу пятидолларовую банкноту. — Молодец, крысевич, — похвалил Старика Климов. — Напал на жилу? Разрабатывай! Продолжай в том же духе, и мы с тобой будем неплохо жить, лично ты будешь есть исключительно деликатесы! Приободренный поступком Барбиканыча, Саша смело направился к холодильнику и, открыв банку, отвалил Старику его честную треть. Остальная часть ветчины по праву принадлежала Ушакову, которого уже с полными на то основаниями — половина одиннадцатого утра — можно было будить. Однако, с чего-то вдруг решив, что в его жизни теперь наметился перелом к лучшему, Климов отправился в ванную, где тщательно, насколько это оказалось возможным при отсутствии горячей воды, побрился. Ушаков в комнате не подавал признаков жизни, и Саша, подумав, что, проснувшись, друг захочет есть, отыскал в ящике стола более или менее сносный, не самый рваный целлофановый пакет и отправился в ближайший гастроном за снедью. Барбиканычевого отдарка, условно оцененного Сашей в двадцать пять тысяч «деревянных», хватило на то, чтобы купить упаковку датской копченой колбасы а ля салями (как называл этот продукт сам Климов), десяток яиц, длинный «французский» батон и бутылку подозрительного коньяка, на этикетке которого значилась давно забытая цена — «восемь рублей, без стоимости посуды». Осталась лишь мелочь, которая, когда Саша ссыпал ее в карман пиджака, провалилась в прорванную ключом от гаража (этакий штырь с насечками) дырку. Александр, чертыхаясь, достал оттуда «медяки» и переложил их в другой карман. Принеся домой свою добычу и обнаружив, что Ушаков продолжает дрыхнуть, Саша засунул «коньяк» в холодильник и отправился на кухню готовить яичницу с салями, что при полном отсутствии каких-либо жиров было не так уж просто сделать. Заваренный еще для Стародумцева чай выглядел вполне сносно и довольно приятно пах, так что с заваркой можно было не возиться. Посчитав на этом приготовление завтрака завершенным, Климов с чувством глубокого и полного удовлетворения, столь свойственного советским людям, к числу которых они с Ушаковым, как и все прочие граждане, честно принадлежали большую и лучшую часть жизни, отправился в комнату будить засоню, решив задать ему вопрос, мол, не подать ли завтрак в постель. Александр решительно распахнул дверь в комнату и, шагнув к кровати, остановился, чуть было не лишившись чувств от неожиданности. Он с трудом сдержал подкатившую к горлу тошноту и не в силах выдержать вида направленных в потолок остекленевших глаз друга отвернулся. Схватившись за стену, Климов сделал носом глубокий вдох, с трудом удерживаясь на ватных ногах. Немного придя в чувства, Саша заставил себя вновь посмотреть на распростертого на кровати Лешку, горло которого представляло собой сплошное кровавое месиво. Отдышавшись после очередного спазма, Александр, стараясь не смотреть на кровать, где лежал мертвец, бегло окинул взглядом комнату. Вся мебель и предметы, стоявшие на ней, находились на своих местах, но в расположении их чувствовалась какая-то странная, уловимая только внимательным хозяйским взглядом неправильность. Присмотревшись к журнальному столику, Саша понял, что с того кто-то зачем-то смахнул часть толстого слоя пыли. В дневном свете контраст между запыленной и чистой частями поверхности был очень заметен. Подсвечник и некоторые другие предметы тоже, совершенно очевидно, кто-то трогал. Климов распахнул шкаф, в котором всегда творился такой жуткий беспорядок, что, порывшись в вещах, — невозможно было воссоздать его снова. Так и есть. Все вроде бы лежало так, да не так. «Кто-то похозяйничал тут, и надо думать, что не вор», — решил про себя Климов, набирая «02». * * * Допрос продолжался, наверное, уже часа полтора, а может быть, и больше, и шел, точно набирающий высоту самолет, — по спирали. Оперативник, на сей раз из родимого Центрального «околотка», где Климов, к своему удивлению, попал в главные подозреваемые по делу об убийстве Ушакова, оказался ну прямо-таки братом-близнецом своего коллеги — капитана Нестерова. Речь тут, правда, шла, не о внешнем сходстве: если Нестеров был мужчиной крупным, то Опокин, который теперь допрашивал Климова, наоборот, — невысоким худым и щупловатым. Помятый пиджак висел на нем, как на вешалке. Маленькие черненькие глазки сверлили Климова, будто их обладатель непременно хотел пробуравить Сашин череп и ввинтиться в глубины мозга, где, как оперативник, очевидно, был уверен, скрывалась правда, которую задержанный не желал открывать правосудию, надеясь тем самым его карающей руки избежать. Остренький, похожий на птичий клювик нос только усиливал это впечатление. В остальном все совпадало. Опокин чередовал вежливость с грубостью, предложения «подумать» с наскоками и требованиями «понапрасну не раздумывать», а выкладывать всю правду-матку в глаза. Опокин был, само собой разумеется, капитаном. Ну и нет никакой необходимости говорить, что в лексиконе его присутствовало ключевое для всех работников милиции выражение «возбужено уголовное дело». Такая ситуация стала для Климова за последнее время просто привычной, с той только разницей, что раньше Саше не приходилось обнаруживать у себя на кровати труп своего лучшего друга. И для Климова это отличие было существенным. Он не мог бы сказать, что смерть отчима и его любовницы, не вызывала в нем желания узнать имя убийцы, но в данном случае Саше хотелось не только знать, кто оборвал Лешкину жизнь, но и, если представится такая возможность, самому своей рукой покарать злодея. А что получалось? Получалось, что его же и обвиняли в убийстве друга. Он не валял дурака, как во время второй своей принудительной встречи с Нестеровым. Саша искренне желал помочь следственным органам поймать настоящего убийцу, но сталкивался с тем, что рвение его воспринималось как желание отвести подозрения от собственной персоны, сбить с толку следствие и замести следы. — Понимаешь, Климов, — оперативник понизил голос, облокотился о стол и, придвинувшись поближе к допрашиваемому, произнес, переходя на доверительно-задушевный тон: — Все сходится. Вы с Ушаковым встретились, поговорили, выпили, чего-то там не поделили. Ну и… подрались, конечно, с кем не бывает… а ты нечаянно ему горло — чик. — Капитан выразительно провел рукой по своей цыплячьей шее. — Потом ты испугался, ну и решил сделать вид, что пока ты уезжал куда-то там, якобы уезжал, его убили. Кто, Климов? Кто? Сам, брат, видишь — чушь получается. Рассказывай, как было дело, непреднамеренное убийство, срок, конечно… Про алиби твое слышал, хорошо, вызовут твою подругу, если найдут. Ты ведь и сам адреса толком не помнишь, так?.. Вот то-то и оно. — Послушай, капитан, — изо всех сил стараясь сдерживаться, чтобы не сорваться на грубость, начал Климов. — Настоящего убийцу ловить надо. Клянусь тебе, кто-то чужой побывал у меня в доме. На это многое указывает!.. — Тут Саше пришла в голову новая мысль. — Ты ведь сам говорил, что Лешку, то есть Ушакова, убили не на кровати. Очевидно, он сопротивлялся? Соседи должны были слышать шум… — Александр остановился, заметив, что оперативник смотрит на него с каким-то деланным сочувствием. Мол, виляй, виляй, все равно расколешься. — Соседей опросили? — Ну конечно же, опросили, — закивал головой капитан и, злорадно ухмыльнувшись, прибавил: — Несомненно. Соседи вообще очень плохо о вас отзываются. — Капитан вновь перешел с Климовым на «вы». — Есть сигналы, что вы пьянствуете, дебоширите, распускаете руки, не говоря уж о том, что у вас собираются подозрительные личности, магнитофон ночи напролет орет. Мешает отдыху окружающих… Слово «отдых» почему-то особенно сильно разозлило Климова; его всегда бесило, с каким благоговением произносится это слово теми или в отношении тех, кто отдыхает восемь часов на непыльной работенке. Однако Саша сдерживался в надежде, что появится Богданов и вытащит его отсюда. Все-таки Валентин знал Лешку, пусть, не очень хорошо, но… — Послушайте, капитан, — попросил Саша. — Может, отбросим это дерьмо, а? Вы же неглупый человек, — соврал Климов. Опокин инстинктивно кивнул, а Саша, не дав собеседнику всерьез задуматься над этим вопросом, продолжал: — А раз так, то понимаете, что ваша версия не дотянет даже до суда. За несколько дней совершен целый ряд подобных убийств. Группа ли преступников действовала, или же взбесившийся маньяк-одиночка, выяснять не мне, но очевидно, что тот, кто убил Лешку, — на свободе, и, пока вы тут меня допрашиваете, он, возможно, примеривается к горлу очередной жертвы… — А вот теперь послушай-ка ты меня, Климов, — попросил оперативник утомленно. — На тебе уже столько висит, что не отвертишься. Думаешь, комитетчик твой всегда выручать тебя станет? На старую дружбу надеешься? Нет! И до суда наша версия дойдет, и суд переживет, и тебя, родимый, с ее помощью в зону определят. Вот так-то. А то, что по городу ползет слух о маньяке, ты верно заметил. Надеясь под шумок проскочить, уже многие умники счеты сводить начинают. Журналисты все, писаки проклятые! Растрезвонили, раструбили. А многие и смекнули, раскурочим, мол, своим соседям горлышки, менты с дуру-то и решат, мол, маньяк орудует. Только вот беда, все вроде сходится, да никто чудища того, что бумагомаракам мерещится, не видел. А вот конкретные убийцы думают в стороне остаться… — Слушай, капитан, а ты меня утомил, — угрожающе произнес Климов, чувствуя, что в шестеренке механизма, сдерживавшего его гнев, остался последний целый зубчик. Одно неловкое движение и начнется самый настоящий galactic rock off[18]. — Я с тобой по-человечески разговариваю, следствию помочь хочу… Друга моего убили, ты хоть это понимаешь, а? Чурки, мать их! Не сами, сволочи, подослали кого-то, слишком уж осторожный человек. Все вещи расставил, как было, да только убивал он Лешку ночью и не обратил внимания, сколько у меня пыли. Я ведь один живу, ленюсь, убраться все руки, не доходят. Так вот, при солнце видно все, да и в шкафу моем он порылся, и в кладовке, и на балконе смотрел. Зачем? Искал что-то, верно? Хочешь, я тебе, капитан, военную тайну поведаю, которую мне майор Богданов доверил? Лешка влип в кое-какие дела моего недавно убитого отчима, а тот был связан с Адылом Мехметовым, знаешь ведь такого, а? Так вот… у них там кто-то кого-то киданул на пол-лимона гринца, ну, ты сам пойми, не каждому такое понравится… Ты ж опер, капитан, — Опокин, как показалось Климову, смотрел на него с неподдельным интересом, — понимать должен, кого первого укокошили, кого второго. Из всех, кто, так или иначе, оказался в этом деле замешан, в живых на сегодня остались только Нинка Саранцева да я, ну, еще и девка какая-то, но ее вообще никто не знает. Ты подумай над этим, капитан, подумай. Тут дело майорскими погонами пахнет, а ты меня на сознанку колешь, зоной стращаешь, я-то ее видел, два года на вышке у пулемета простоял. — Тут Климов приврал малость, очень уж ему хотелось убедить Опокина прекратить бесполезную беседу. То ли Саше померещилось, то ли и в самом деле капитан поверил ему, во всяком случае слушал оперативник с интересом. Александру на какую-то секунду показалось, что он не соврал Опокину и тот на самом деле не дурак. Однако призрачное впечатление это моментально рассеялось, едва опер открыл рот. — Хватит, хватит, Климов, — остановил Опокин Сашу, который и так уже умолк, давая возможность капитану переварить информацию и все еще тщетно надеясь, что слова его произвели на собеседника правильный эффект. — Ты Богдановым своим не козыряй мне, здесь у нас не комитет, мы люди простые. С хулиганьем, ворьем да фруктами вроде тебя общаемся. Не удастся тебе, любезный, свалить все на лиц кавказской национальности! Это сейчас модно, да только и мы не лаптем щи хлебаем! Колись давай, а то по-другому с тобой поговорим, враз охота придуряться пройдет. «Сейчас меня отволокут в камеру или примутся утюжить прямо здесь, — мелькнуло в голове Климова, которому показалось, что узкая рука Опокина потянулась к кнопке. — Сейчас войдет охрана… Нет уж, дудки!» Саша и сам не понял, как все это произошло. Позже уже ему подумалось, а не было ли в умопомрачительной цепи его предков кого-нибудь из французских коммандос? Александр вскочил со стула и, сам еще не успев сообразить, что делают его руки, выдернул щуплого опера за лацканы пиджака из кресла. В следующую секунду Климов развернул капитана точно куклу, так что его спина оказалась прижатой к Сашиной груди, а шея была взята на излом. — Я сейчас оторву тебе башку, — прошипел Климов прямо в ухо капитану. — Где пушка?! — В сейфе, — еле слышно пролепетал в ответ Опокин. — Где ключ? — Да в замке же, — снова пролепетал капитан. — Отпусти, больно. — Только вякни мне, пидор, — задушевным тоном предупредил Климов, запихивая капитанскую голову себе под мышку и, на всякий случай, зажимая оперу рот. — Ты же знал, что я опасный преступник, какого хрена бдительность потерял? — вопрошал Александр, правой рукой отпирая сейф и доставая оттуда пистолет. Убедившись, что он заряжен, Саша передернул затвор и, сняв оружие с предохранителя, приставил холодное дуло к капитанскому виску. — Говори, пидор, что вам от меня надо? Ну! У меня палец чешется, страсть, как нажать охота! — Да я что, я ничего, мне приказали колоть тебя любыми средствами, — залепетал капитан. — Шей, говорят, ему мокруху, и все. Я что… мне велели, я исполняю. — Кто велел? — не отставал Климов. — Только не ври, если почувствую, что чернуху лепишь, — нажму. У меня — ни детей, ни плетей, терять нечего. — Да ты что, что ты, что, — запричитал Опокин. — Кто мне велеть может — начальник, конечно, — ответил капитан и, видимо, испугавшись, что за неточность его могут убить, поспешил пояснить: — Полковник Калиткин. — А кто ему приказал? — продолжал допрос Климов. — На него комитетчики давят, — сознался капитан и пояснил: — Точно я не знаю, но говорят… — Охрана? — спросил Климов, имея в виду, конечно, тех, кто находился за дверью. — Двое? — Один, — пропищал опер. — Людей не хвата… — Оружие? — Автомат… АКУ. — Вызывай. Оперативник нажал на кнопку. — Вынь рожок и брось его ко мне по полу, сержант, — приказал Климов и, поскольку парень заколебался, вопросительно глядя на пребывавшего в весьма печальном виде старшего по званию коллегу, прошипел сквозь зубы: — Пристрелю. Обоих. — Делай, что тебе говорят, придурок! — взвизгнул капитан. Сержант повиновался. Климов поднял магазин и засунул его себе в карман. — Теперь положи автомат, — продолжал Саша. — Расстегни ремень, спусти штаны… нет, трусы снимать не надо, я не доктор. Выполнять! Вот так. Теперь лечь животом на пол, колени согнуть, пальцы рук на щиколотки! Молодец, и не вздумай геройствовать, это тебе и товарищ капитан приказывает… Правда, товарищ капитан? — Выполняй команды, сержант, — пропищал Опокин. — Умники. Оба, — похвалил доблестных работников милиции Александр. — Теперь пошли, — заключил он, выволакивая оперативника в коридор. Несколько милиционеров, собравшихся за стеклом в дежурной части, никак не ожидали появления капитана Опокина с подобным эскортом. Изумлению их не было ни границ, ни определения. Кто сидел — поднялся, кто стоял — поспешил присесть куда-нибудь. Один из стражей правопорядка, оказавшийся ближе всех к двери, двинулся было наперерез Климову и его несчастному спутнику, но Саша решительными действиями образумил смельчака. — Ста-ять! — рявкнул Александр. — Только шевельнитесь, падлы, и он подохнет! — Чтобы не показаться синесуконным мелкозвездочным ревнителям законности голословным, Климов сделал несколько оглушительных выстрелов в потолок, разнося вдребезги запыленный плафон из тусклого стекла. И без того неуютный коридор казенного дома залила темнота. Впрочем, промелькнув мимо дежурной части со скоростью и грохотом болида, Саша и захваченный им оперативник, оказались на залитой солнцем улице. Увидев, отъезжавший от отделения милицейский желто-синий уазик, Климов крикнул водителю: — Ты куда? — На заправку, — бросил молодой, приморенный жарой младший сержант, сидевший за рулем, даже не дав себе труда, посмотреть на вопрошавшего. — Через час приеду… Он ошибся, уехать ему не удалось, не говоря уж о том, чтобы приехать через час. Климов отшвырнул бесполезного теперь Опокина в сторону. Тот не удержался на ногах и растянулся на асфальте во весь свой «могучий» рост. Климов распахнул дверцу и, схватив водителя за шиворот, вышвырнул бедолагу из сразу же заглохшего «бобика». Александр вскочил на сержантское сиденье, повернул ключ в замке зажигания и, включая вторую передачу уже на развороте, погнал машину прочь от любимого Центрального «околотка». Опомнившиеся было дежурные милиционеры, выскочив на улицу, с опозданием выхватили свои «макаровы». Стрелять, однако, было уже бесполезно — машина стремительно исчезла за углом. Младший сержант, которого Климов столь немилосердным образом попросил выйти из служебного автомобиля, не врал, ехал он именно на заправку; стрелка бензометра стояла на нуле. Тем не менее в баке, видимо, еще оставалось немного бензина, потому что машина продолжала мчаться, ведомая своим сумасшедшим водителем, которому было абсолютно все равно, куда ехать, лишь бы подальше от «ментовки». Впрочем, долго разъезжать на столь приметном автомобиле было бы полным безумием. Саша подумал, что сейчас, наверное, пострадавший Опокин и его коллеги уже поднимают на ноги всю городскую милицию и ГАИ. Свернув в какой-то двор, Климов бросил «зачихавший» уже уазик и, стараясь не бежать, быстро зашагал прочь. Убийства, которые на него так старательно вешали доблестные работники милиции, это, конечно, фуфло и чернуха, а вот теперь он по собственной воле стал настоящим преступником. Угрожал оружием, да где? Да кому? Разве такое простят? Рогом землю рыть будут, а найдут… На глаза Саше попался телефон-автомат. Самое главное достижение демократии — бесплатный таксофон. Просто никому не охота, как в Москве и некоторых других городах, возиться с жетонами. В голове Александра заработала вычислительная машина, выстраивавшая то так, то эдак шесть цифр — три группки по две цифры — номер служебного телефона старого армейского друга Вальки Богданова. Бумажку с записью этого самого телефона, по которому Климов так и не удосужился позвонить, вместе с ключами от квартиры и гаража, а так же и остатками богдановских денег, отобрали у Саши в участке, и теперь беглец, сам еще толком не осознавший, что натворил, лихорадочно напрягал память, стараясь вспомнить заветный номер. Попробовал несколько комбинаций, да все оказалось не то. Наконец по одному из номеров обладательница томного женского голоса согласилась позвать к телефону Богданова. Скорчившись в будке, Климов думал о странных словах Опокина. Если Валька — комитетчик, как выразился капитан, то почему на этого полковника, как его там, Калиткина или Калинкина, давит комитет? Что не говори, чушь выходит. Получается, заставляют ментов его, Климова, сажать, шить липовые дела, а потом приходит спаситель Богданов и вызволяет своего армейского дружка из «допра». Полная идиллия. И потом… почему такой странный у Богданова номер телефона? Если он комитетчик, то есть по-нынешнему сотрудник ФСБ, или ФСК, то первые две цифры должны быть совершенно иными. Странно. Около будки уже нарезал круги какой-то дед, то и дело бросая на взъерошенного типа, оккупировавшего вожделенный телефон, недовольные взгляды. «Да пошел ты!» — мысленно послал Саша нетерпеливого старика. — Ты где? — спросил майор сразу же после приветствия. — Гуляю по городу, старина, — язвительным тоном произнес Климов. — А где мне полагается быть? — Не дав Богданову ответить, Александр продолжил: — Позвони в Центральную лягавку, они расскажут тебе массу интересного. А главное, тебе не придется беспокоиться и вызволять меня оттуда, я упростил тебе задачу. — Узнал что-нибудь новенькое? — невозмутимым тоном спросил майор, выслушав климовскую тираду.