Я вылетела на улицу, напевая себе под нос угрожающий мотив «Ду хаст». Честно говоря, за долгое время вынужденного спокойствия я успела соскучиться по приключениям. Так что чем больше выпадет их на мою долю, тем лучше. * * * — Мама! Голос дочери вывел Анастасию Михайловну из задумчивости. Телефонная трубка все еще была в ее руке. Глаза дочери были устремлены на трубку, и Анастасия Михайловна отругала себя за оплошность. — Что ты сделала? — с ужасом спросила Вика. — Мама, что ты сделала? Ты… Она как-то странно всхлипнула и сдавленным голосом продолжила начатую фразу: — Ты все-таки позвонила в милицию? Отвечай, мама! — Вика, — начала Анастасия Михайловна, обнаружив, что, кажется, она оправдывается. — Послушай меня, Вика… — Ты позвонила, — обреченно пробормотала Вика. — Мама, что ты наделала? Боже, мама, ты даже не представляешь себе, что ты наделала! — Вика, успокойся! Я не звонила в милицию! От напряжения ее голос прозвучал слишком резко, как окрик. Вика удивленно замолчала. Мать никогда не повышала на нее голос! Отчего же сейчас, в трудную минуту, она кричит на нее? Невольно отшатнувшись, Вика закрыла лицо руками. О, боже, как бы хорошо было сейчас расплакаться, выпустить со слезами это дикое напряжение, которое с каждым часом становится все труднее переносить! Но слез не было. Лишь боль и страх… — Тогда куда ты звонила? — сухо спросила Вика. — Я звонила одной своей знакомой, — соврала Анастасия Михайловна, с ужасом осознав это. Боже мой, ее губы только что изрекли ложь, и кому?! Вике. Ее дочери, которой она не лгала никогда! — Зачем? Викины глаза смотрели требовательно, проникая в ее душу. — Она может нам помочь. — Сама поверив этим словам, Анастасия Михайловна произнесла их твердо и спокойно. — Нам не справиться с тобой вдвоем, Вика! Как ты этого не понимаешь? Нам нужна помощница! Казалось, Вика ее не слышит, все глубже погружаясь в пучину безнадежного отчаяния. — Мама, — почти шепотом сказала она. — Как же ты не понимаешь… Они запретили мне говорить об Алисе с кем бы то ни было… Ведь все просто, мама, все так просто! Мы отдаем им деньги, как они этого хотят, — потому что они любят деньги, а я… Я ненавижу деньги, мама! Они вернут нам Алису, и мы забудем про эту историю… Забудем. Она как будто старалась убедить в этом саму себя. Хотя прекрасно понимала, что теперь все будет по-другому — не так, как раньше… Ей придется долго забывать. Но она справится. Лишь бы вернули ее девочку. — Хорошо, Вика, хорошо… Мать погладила ее по лицу, стирая невидимые слезы, от отсутствия которых Вике было еще тяжелее. — Я сейчас позвоню этой девушке, и мы все отменим! Пусть будет так, как ты этого хочешь! — Мы отдадим им чертовы деньги, — продолжала шептать Вика, глядя в одну точку. — Мы отдадим им все чертовы деньги. Все. Пусть они только вернут нам Алису… Мама, они ведь нам ее вернут, правда? Сердце Анастасии Михайловны сжала ледяная рука. Возникла резкая боль. «Не время, — приказала она ему. — Потерпи со своей болью!» Смотреть на Вику было страшно, казалось, она сейчас упадет замертво, или ей откажет рассудок, и еще Вика вдруг стала совсем маленькой, будто перед Анастасией Михайловной стояла не тридцатипятилетняя женщина, а семилетняя девочка. И эта девочка была растеряна, напугана, и некому было ее утешить, избавить от боли, кроме матери. — Правда, — ласково прошептала Анастасия Михайловна. — Все будет хорошо, девочка. Все будет хорошо. * * * Телефонный звонок застал Ларикова за приятным времяпрепровождением. Проще говоря, Андрей Петрович как раз намеревался испить кофейку. Появление долгожданного клиента подействовало на него как бальзам. Настроение заметно улучшилось, и Андрей Петрович даже запел что-то. Он поднял трубку и сообщил, что агентство «ЛМ» к услугам абонента. — Простите, — услышал он немного опешивший голос. — Я говорила с девушкой… — С моей помощницей, наверное, — предположил он. — А вы не могли бы позвать ее к телефону? — Нет, она уже уехала. Если это звонили вы пятнадцать минут назад, то минут через пять она будет у вас! Женщина на другом конце провода замолчала. — А остановить ее вы не можете? — с надеждой спросила она. — Никак не смогу, — вздохнул он. — А вы передумали? — Кажется, я уже не могу передумать. — Ну, отчего же… Скажете Александре, что отказываетесь от помощи, вот и все. Он старался говорить спокойно, но в голосе слышались нотки раздражения. В самом деле — если у тебя есть деньги, то можно вот так издеваться над людьми? Сначала звонить, назначать какие-то таинственные свидания, а потом… — Только наперед я хотел бы попросить вас больше не устраивать подобные розыгрыши, — не выдержал он. — В то время, как вы развлекаете себя подобным образом, кто-то реально нуждается в нашей помощи. А сотрудник мотается по вашей прихоти неизвестно где! — Простите, пожалуйста! Кажется, женщина была действительно очень расстроена. Но и Сашку ему было жалко. Настроение его резко упало. — Ничего, — буркнул он. Женщина положила трубку. Он чертыхнулся и бросил трубку на рычаг. Вернувшись на кухню, уставился на кофе, который, не вынеся долгого ожидания, выполз на плиту из джезвы, обезобразив белую поверхность плиты темно-коричневыми пятнами. — Наша жизнь, ма шери, не всегда напоминает праздничек, — философски заметил Лариков, снимая наполовину опустевшую джезву и стирая тряпкой пятна. — Иногда выдаются дни, которые можно смело обозначить как траурные! * * * Ох, какое же несчастье случилось со мной по дороге! Только я вылезла из автобуса, как какой-то сивый «мерин» промчался по луже так, что я была вынуждена принять грязевую ванну! — Вот пакостник! — пробормотала я, тщательно осмотрев свою куртку, но ничего особенного не обнаружив.