По телевизору шел фильм про симпатичную психиаторшу, которая никак не могла найти убийцу — прямо как я, и в конце концов убийца оказался женщиной, что я уже к середине фильма начала предполагать. Мама вязала, Пенс читал программу на будущую неделю, а я отключила мысли о делах и пыталась насладиться отдыхом, памятуя о том, что завтрашний день обещает быть чересчур насыщенным, а значит, мой многострадальный организм нуждается в полноценном отдыхе. — Ты сейчас похожа на маленького ребенка, — улыбнулся Пенс. — Ну, конечно, — фыркнула мама. — Сейчас маленький ребеночек начнет требовать от тебя сигарету, и все сходство на этом закончится! — Не буду я ее требовать, — сонно пробормотала я. — Ты же в комнате курить все равно не разрешаешь, а передвигать свое тело по квартире я не в состоянии… — Что у тебя на сей раз за дело такое? — поинтересовался Пенс. — Ты раскрыла банду вампиров, и они откачали твою энергию? — Интересная мысль, — заметила я. — Нет, просто… Очень уж оно непонятное. — А бывают простенькие и понятные? — Бывают, — сказала я. — Но они скучные… — А сейчас? — Сейчас?… Не знаю. Завтра, может быть, что-нибудь прояснится. Они напомнили мне про работу, и обаяние вечера медленно угасало. Человек в белом плаще, или, как стало известно, Арбузов. Его дочь. Он вполне может мстить за сломанную жизнь своего ребенка. Но тогда при чем тут Дында? Еще Каллистратова и Прохорова я могу себе представить в роли насильников, но Дынду — никак! Все-таки она женщина. Если только ее муж? Но если верить Ванцову, в прошлом году, когда Дынду-мужа убили, мой Арбузов находился далеко отсюда. В туманном Альбионе. Впрочем, Лиза настаивает, что их двое. Что, сразу двое решили отомстить каждый за свое одним и тем же людям? В одно и то же время им в голову пришла одна и та же мысль? — Нет, это бред, — сказала я вслух. Мама и Пенс не замедлили повернуть в мою сторону головы. — Что, у нас бред? — поинтересовалась мама. — Это я о своем, — объяснила я. — Остается уповать на завтрашний день, чтобы разобраться в этом катаклизме… * * * Я не слышала, как ушел Пенс и как мама, тихо выключив свет, отправилась спать. Моя усталость была настолько сильной, что я просто провалилась в сон. Обычно я подолгу не могу заснуть, но, как назло, именно тогда, когда ночь — единственное время для размышлений, а эти размышления необходимы, я трачу это время на бездарные сны! Сны мне снятся самые непонятные, но иногда удается уловить там крупицу истины. Как там у старика Фрейда? Если твой мозг трудился одержимо над какой-то задачей, он может неожиданно подкинуть тебе некоторые ходы и способы ее разгадки именно во сне. Правда, та смурь, что снилась мне сегодня, была призвана не решить дело, а еще больше запутать его, если бы мне вздумалось отнестись ко сну с серьезностью. Судите сами — в этом сне я торчала в каком-то забубенном кафешантане, заполненном гоблинами и квадратными личностями в дорогущих галстуках, совершенно в это общество не вписываясь. Дамы там переливались бриллиантами, а у меня не было даже самого крошечного стразика. Одета была, как всегда — джинсы мои любимые и свитер. Вся эта публика умудрилась так надышать в моем сне перегаром и сигаретным дымом, что я даже закашлялась. Я сидела, правда, довольно удачно, в самом темном углу, но они как-то ухитрились обнаружить меня и то и дело сверлили злыми взглядами. Я им не нравилась, прямо как в жизни, ну, да я на них была не в обиде. Вызываемые чувства были взаимными. Я от них тоже никогда не была в восторге. Впрочем, маразм ситуации заключался в другом. На сцене, как водится в таких заведениях, исполнялся стриптиз, а вот исполняла-то его моя дорогая Дында собственной персоной! Вышла она на сцену в строгом деловом костюме, застегнутая под самое горлышко, и встала, слегка расставив ноги и мрачно взирая в зал. Тут вся полууголовная шушера радостно забила в ладоши, а Дында зарычала! Представляете? Как бешеная тигрица! И стянула пиджак. Не просто стянула, а с каким-то энергичным выкриком, и потом зашвырнула этот пиджак в публику. Публика тоже повела себя странно: вцепившись в этот пиджак зубами, начала рвать его на куски, напоминая стаю оголодавших койотов. Особенно усердствовали дамочки в брюликах. «Господи, какой кошмар!» — подумала я. Дында тем временем продолжала срывать с себя одежды, делая это со странным остервенением, как языческая жрица. И тут ее взор уперся в меня. Она замерла и свирепо щелкнула зубами. Публика тоже остановилась, глядя на нее со страхом и обожанием, как на фюрера. Дында медленно подняла руку и, показав на меня пальцем, на котором невесть откуда вырос огромный коготь серебристого цвета, вопросила зычным басом: — Не хотите позабавиться, господа? Вся эта братия тут же развернулась в мою сторону и, плотоядно облизнувшись, двинулась ко мне. Я перепугалась. В это время на мое плечо легла чья-то рука, и мужской голос произнес: — Быстрее же, девочка! Нам нельзя тут оставаться! Меня потянули назад так быстро, что фигуры Дындиных приятелей завертелись в бешеном темпе, сливаясь в одно разноцветное пятно, а потом и вовсе исчезли. Я проснулась. Оглушительно звенел будильник. Я протерла глаза и потянулась. — И вот после такого сна мне придется тащиться к этой самой Дынде и общаться с ней! — горестно посетовала я, глядя в потолок. — Что за идиотская работа, ей-богу! * * * — Боже мой… Тамара с трудом разлепила глаза. Сегодняшние сны были полным собранием ее обычных ночных кошмаров. Она встала и прошла на кухню. Утренняя свежесть заставила ее поежиться. Дверь в комнату сына была плотно закрыта. Тихо приоткрыв ее, она услышала храп и поняла — он спит. Он пришел поздно и спит. Поставив на огонь чайник, Тамара достала банку с кофе и засыпала в кофеварку несколько чайных ложек. Она почти не спала сегодня ночью — сначала спать мешали воспоминания, потом предчувствия и страхи, а когда она наконец заснула, не замедлили явиться дурные сны. — Господи, что же происходит? — тихо спросила она у серого неба. — Почему их убили? Кто это сделал? Неужели смерть теперь ходит за мной? За спиной что-то глухо стукнуло. Она вздрогнула и резко обернулась. — Ты… — с облегчением выдохнула она. — Я думала, ты еще спишь! Он ничего не ответил. Подошел к кофеварке и все так же молча налил себе кофе. Весь кофе. Ее сын не привык думать о ней. Впрочем, в этом была только ее вина. И ее мужа.