Хейген представлял примерно позицию Санни. Тяжелая рука отца уже давно тяготила старшего Корлеоне, и он стремился найти собственное поле деятельности. Вроде того, о котором шла речь. Санни промочил горло, прежде чем заговорить. — В этом порошочке целые состояния, — сказал он. — Хотя риск не для слабонервных. Загремишь — так уж лет на двадцать. Но если в само дело не лезть, а только финансировать, почему бы и не заняться? Хейген оценил ход Санни: самым верным было подчеркивать очевидное, выявляя возможные преимущества. Дон Корлеоне опять попыхтел сигарой. — Ну, а твое мнение, Том? Хейген внутренне подобрался, считая своим долгом быть полностью откровенным. Он осознавал, что дон Корлеоне решил отказать Солоццо, но осознавал и то, что при этом не все последствия предусмотрены доном, а такое встречалось редко. — Говори, говори, Том, — подбодрил его Вито Корлеоне. — Даже сицилиец на твоем месте может иметь собственное мнение. Все трое рассмеялись. — Мне кажется, предложение стоит принять, — сказал Хейген. — Это объективная необходимость. Наркотики более прибыльны, чем любой другой бизнес, и если мы уклонимся, найдутся другие, та же семья Таталья, например. При размахе доходов, которые принесет это дело, им нетрудно будет завести связи с полицией и с властями, а нам это совсем не на руку. Став сильнее в экономическом отношении, они могут посягнуть и на наши владения. Тут как с враждующими государствами: если одно начинает вооружаться, другому тоже приходится срочно хвататься за оружие. Сегодня наша опора в игорных домах и профсоюзах Но завтра наркотики выйдут на первое место. Отказавшись войти в долю, мы ставим под угрозу свое благополучие, пусть не сразу, но в будущем — наверняка. Казалось, речь Хейгена произвела впечатление на дона. Он запыхтел сигарой и проворчал: — Это, конечно, самое важное. Потом вздохнул и встал: — Во сколько мы встречаемся завтра с этим нехристем? — В десять утра, — ответил Хейген с надеждой в голосе. Может, дон все-таки решится? — Будьте здесь оба, — сказал дон. Он выпрямился и тронул сына за плечо: — Сантино, отоспись хоть ночь. Ты черт знает на что похож. Пожалей себя, молодость не вечна. Санни, ободренный отцовской лаской, задал вопрос, на который не отважился Хейген: — Так что ты надумал, папа? — А что я могу надумать, не имея цифр и других подробностей? — улыбнулся невесело дон Корлеоне. — Какой процент он предложит и вообще. Да и с вашими мнениями я еще не разобрался. Не в моем характере торопить события. Посмотрим. Уже в дверях он небрежно сказал Тому: — А есть в твоих бумагах информация о том, что перед войной Солоццо был сутенером? В точности, как сейчас семейство Таталья, которое эксплуатирует проституток. Ты запиши, пока не забыл… Хейген вспыхнул, уловив насмешку. Он знал, конечно, об этом факте из биографии «Турка», но не стал упоминать, считая несущественным и опасаясь, как бы дон, щепетильный в подобных вещах, не сделал из сутенерства Солоццо далеко идущих выводов. Так и получилось в результате. Смуглого и мускулистого Солоццо и впрямь можно было принять за турка. Жесткие черные волосы, выпуклые глаза и кривой семитский нос производили впечатление на окружающих странной гармонией. Держался Солоццо с суровым достоинством. Санни Корлеоне встретил гостя у дверей и проводил в кабинет, где уже ждали дон с советником. «Опаснее его, пожалуй, один Люка Брази», — поймал себя на мысли Том Хейген. Мужчины подчеркнуто вежливо обменялись рукопожатиями. «Если бы дон спросил о нем, настоящий ли это мужик, мне пришлось бы ответить утвердительно», — продолжал размышлять Хейген. Ни один из знакомых не излучал столько силы, даже сам Вито Корлеоне. Рядом с Солоццо дон как-то проигрывал: выглядел простовато, приветствовал гостя чересчур по-крестьянски. Солоццо сразу взял быка за рога. Он заговорил непосредственно о наркотиках. Дело уже поставлено на конвейер, с маковых плантаций в Турции ежегодно он получает товар. Имеется легальная, разрешенная властями фабрика во Франции, где из мака производится морфий. Есть надежно укрытое предприятие в Сицилии, перерабатывающее сырье в героин, В обеих странах дело поставлено сравнительно безопасно. Другое положение с ввозом в США. Как все они знают, ФБР на корню не купишь, так что ввоз товара в Штаты означает некоторый процент потерь. Но все равно игра сипит свеч, прибыль огромная. А риск минимальный. — Тогда зачем вы пришли ко мне? — учтиво спросил дон. — За что мне такая честь? Смуглое лицо Солоццо ничего не выражало. — Мне требуются два миллиона наличными, — ответил он. — И, что не менее важно, мне нужен влиятельный друг, способный воздействовать на ряд должностных лиц в правительстве. Если кто-то из моих курьеров попадется с товаром, а это неизбежно, приговор суда может быть различным. Чистое прошлое сотрудников я гарантирую, но надо, чтобы кто-то мог гарантировать им минимальный срок, один-два года, не больше. Тогда ребята станут молчать. Под угрозой же десяти и даже двадцати лет тюремного заключения, кто знает, как может повернуться дело, и, спасая себя, кто-то может навлечь беду на всех сразу. Любой человек слаб. Покровительство закона в таких делах — условие необходимое. А про вас говорят, дон Корлеоне, что судей у вас в кармане не меньше, чем медяков в кармане чистильщика обуви. Дон никак не отозвался на комплимент. — Какой процент вы предлагаете моей семье? — спросил он Солоццо. — Пятьдесят процентов, — сверкнул глазами «турок». Выждал и добавил почти ласково: — В первый год это выйдет три-четыре миллиона, потом больше. — А сколько получит семейство Таталья? Солоццо занервничал. — Им достанется часть из моей половины. Я рассчитываю на их помощь в организационных моментах. — Таким образом, — сказал дон Корлеоне, — я получаю пятьдесят процентов только за финансирование и поддержку со стороны властей. О самих операциях мне беспокоиться не нужно, я так понимаю? Солоццо кивнул: — Если, на ваш взгляд, финансирование в пределах двух миллионов подходит под определение «только», я вас поздравляю, дон Корлеоне. Дон сказал очень миролюбиво: — Я пошел на контакт с вами, уважая семейство Таталья и прослышав, что вы — человек серьезный. Но на ваше предложение мне приходится ответить «нет». И вот почему. Вы обещаете огромные доходы, но и риск очень велик. Участие в ваших операциях повредило бы другим моим предприятиям. Вы правы, что я поддерживаю контакты с многими лицами в правительственных кругах, но я не уверен, сохранятся ли эти контакты, если я займусь наркотиками вместо игорных домов. С их точки зрения азартные игры достаточно безобидны, выпивка и покер еще никому не повредили, тогда как к наркотикам отношение заведомо негативное. Нет-нет, я сейчас говорю не о своей, а об общей точке зрения, лично меня нисколько не занимает, каким способом зарабатываются деньги. Я только поясняю причину своего вынужденного отказа. Ваше предложение сопряжено с такой степенью опасности, какой я не вправе подвергнуть свое семейство. Вот уже более десяти лет нам живется спокойно. Если бросить на чаши весов корысть и благополучие, — благополучие, на мой взгляд, перевешивает. Солоццо ничем не выразил своего недовольства, только быстро глянул в сторону Хейгена и Санни, словно надеясь, что они могут высказаться в его поддержку. Потом осторожно задал вопрос: — А за свои два миллиона вы не тревожитесь? Дон Корлеоне отозвался бесстрастно: — Нет. — Семья Таталья выдаст вам любые гарантии под эти деньги, — сделал еще одну попытку Солоццо. В эту минуту Санни вдруг включился в диалог, совершив неисправимую ошибку. Он спросил с любопытством: — Что, семейство Таталья готово обеспечить нам возвращение двух миллионов безо всяких процентов? Хейгена бросило в дрожь от неожиданного вмешательства Санни. Дон Корлеоне посмотрел на старшего сына строго и предостерегающе. Острые глаза Солоццо вновь сверкнули в сторону Санни. Он выяснил, по в мощной крепости дона Корлеоне имеются бреши, и это обнадежило его. Но в словах дона, когда он вновь заговорил, не было ничего, кроме вежливого отказа. — Молодежь стремится объять все, а вести себя не умеет. Младшие смеют перебивать старших и вмешиваться в деловой разговор. С моими детьми все понятно, я сам избаловал их. Как вы только что могли убедиться… Но мой отказ, синьор Солоццо — окончательный, хотя от себя лично я желаю вам всяческих успехов. Сожалею, что не оправдал ваших ожиданий. Надеюсь, мы станем работать рядом, не мешая друг другу. Солоццо понял, что аудиенция окончилась, поклонился дону и пожал всем руки. Хейген проводил его до автомобиля. Когда он прощался с Томом, на смуглом лице ничего нельзя было прочитать. — Что ты скажешь об этом человеке? — спросил дон у Хейгена после переговоров. — Он сицилиец, — коротко ответил Том. Дон Корлеоне задумчиво кивнул головой. Потом обернулся к сыну и сказал очень мягко: — Сантино, никогда не позволяй посторонним читать твои мысли. Похоже, история с этой девчонкой плохо влияет на твои мозги. Кончай с ней и займись мужскими делами. А сейчас уйди с моих глаз. По лицу Санни сначала прошло удивление, потом — возмущение, Хейген увидел, как пятна гнева проступили и погасли. Неужто он предполагал, что дон не знает о новой связи? Или не отдает себе отчета в серьезности допущенного сейчас промаха? Если так, то Хейген не хотел бы оставаться и советниках при доне Сантино Корлеоне. Подождав, пока Санни выйдет из кабинета, дон устало опустился в кресло и знаком попросил что-нибудь выпить. Хейген налил анисовой ему в стакан. Дон Корлеоне поднял на своего советника тяжелые глаза и сказал: — Пригласи-ка мне Люку Брази. Тремя месяцами позднее, когда Хейген разделывался с бумагами в своей городской конторе, надеясь выкроить время и успеть купить жене и детям рождественские подарки, его торопливые занятия прервал неожиданный звонок, Джонни Фонтейн в наилучшем расположении духа сообщил, что картина закончена, все рыдают от счастья. Он замечательно отработал, а сейчас шлет дону рождественский подарок — просто потрясающий. Сам бы привез, но остались доработки, и он должен еще некоторое время проторчать на побережье. Хейген слушал нетерпеливо, но старался не показать этого. Обаяние Джонни Фонтейна на него почему-то никогда не действовало. Все же он спросил с интересом: — Что за подарок? Джонни Фонтейн радостно захихикал в трубку: — Не скажу, рождественский подарок должен быть сюрпризом. А то какой смысл? Хейген окончательно утратил интерес к разговору. Минут десять спустя после того, как он повесил трубку, секретарша сообщила, что на проводе Конни. Хейген вздохнул. Девушкой Конни была очень мила, но став замужней дамой, превратилась в сущее наказание. Она не переставала жаловаться на мужа и раз в два-три дня обязательно являлась к родителям с твердым намерением никогда больше не возвращаться в супружеский дом. Ее Карло Рицци совершенно ни на что не годился. Специально для него устроили небольшое, но вполне прибыльное заведение, которое он развалил в четверть часа. Он оказался способен только на то, чтобы пьянствовать, таскаться по публичным домам и поколачивать супругу. Конни скрывала это от родителей, но охотно изливала душу Хейгену. «Что у нее там опять стряслось?» — подумал Хейген, берясь за трубку, Но, по счастью, в предвкушении Рождества Конни хотела только посоветоваться с ним о подарке, достойном отца. А также о подарках, которые она собиралась приобрести для Санни, Фредо и Майкла. Хейген высказал несколько предположений, Конни нашла их нелепыми и, наконец, оставила его в покое. Не прошло и двух минут, как телефон зазвенел снова. Хейген в сердцах скомкал ненужный листок и швырнул в корзину. Все. Он уходит. Этому не будет конца. Мысль о том, что можно просто не отвечать на звонки, не приходила ему в голову. Но когда секретарша сообщила, что звонит Майкл Корлеоне, Хейген взял трубку с радостью. Майкл был симпатичен ему. — Привет, Том, — сказал Майкл Корлеоне. — Я завтра думаю быть в городе. Хочу приехать с Кей и поговорить со стариком до Рождества. Он будет дома завтра?