Но я уже полз в обход. Только бы не увидел. Если повернет голову, я тут как тут. Но он озаботился манекеном и все внимание перевел на него. Я же передвигался с такой скоростью, с которой в жизни никогда не ползал. Обдирал руки, колени и голый живот, оставляя за собой кровавый след на камнях. Но боли нет. Лишь цель впереди. Черная фигура гестаповца. Вот я его уже ясно его вижу. Вот он спрятался за кирпичную кладку и перезаряжает пистолет. Щелк! Магазин встал на место, но поднять руку с оружием Алоиз не успел. Потому что рывком из темноты на него навалилась моя туша. Смела и прижала к земле. Я ударил его руку с оружием о камень, и пистолет выпал. Алоиз извивался подо мной как пойманный хищником кабанчик. Отчаянно пытался вцепиться мне в глаза. Я перехватил его правую руку и резко вывернул кисть. Хрусь! Сустав в запястье лопнул, а гестаповец взвыл. Хрусь! Сломал запястье левой руки. Встал на ноги и спешно подобрал пистолет. К нам уже подбежал Юрген. Он схватил воющего гестаповца за волосы и приподнял. Вставил ему ствол «Вальтера» в рот и процедил: — Кто еще знает про меня? Говори, сука, ну! Алоиз выл, а Юрген с силой провернул ствол. Зубы фашиста хрустнули, а изо рта хлынул кровь. — Никто! Никто, не знает! — глухо пробубнил Алоиз, еле ворочая разодранным языком. — Врешь! — Юрген даванул пистолетом еще раз, а фашист захрипел от боли. — Клянусь, это правда, — побулькал он кровью. Бах! Мозги гестаповца вылетели со стороны затылка с фрагментами черепа. — Уходим! — Юрген, — хлопнул меня по плечу. — А трупы? — воскликнул я. — Много мирных за них казнят. — Мы завали их взрывом, у меня здесь схрон, — Юрген, нырнул в темный закуток и разгреб строительных хлам. Вытащил пыльный вещмешок. Вытряхнул из него связку гранат. Две протянул мне. Бросать надо одновременно, под ту стену, что опорой является. Тогда крыша рухнет. Они разгребут завалы и найдут трупы, — мотал я головой. — У тебя есть другие предложения? — раздраженно процедил напарник. — Да! Снимай одежду. — Зачем? — Наденешь вот это, — я кинулся снимать немецкую форму с одного из мертвых СД-шников. — Скорее! Юрген напялил немецкую форму, а его «лохмотья» я нацепил на труп. С шеи трупа сорвал амулет на цепочке, с пальца снял обручальное кольцо. Татуировок и родимых пятен на его коже нет. Это гут. Затем взял тяжеленный обломок плиты и размозжил трупу голову. Вмял его морду так, что теперь его невозможно было бы узнать. — Умно, — усмехнулся Юрген. — Разгребут завалы, и подумают, что Алоиз столкнулся здесь с партизаном. Который подорвал себя вместе с ними. — Все! Уходим! — Давай, на «три», — кивнул Юрген на гранаты. — Раз, два… Три! Бабах! Взрывы слились в один. Кирпичная стена рассыпалась, и крыша заскрежетала. Покачнулась, будто раздумывая, падать или нет, и через мгновение с громким вздохом ухнула вниз, накрыв наше побоище. Мы выскочили из теперь уже окончательно разрушенного дома и растворились в темноте ночного города. Где-то сбоку черноту резали лучи фонариков приближающихся патрулей. Слышались крики и немецкая брань. Мы заскочили за угол и сбавили шаг. Все… Успели. * * * Я провалился в сон, кажется, не успев донести голову до своей тощей подушки. Странный это был сон. Реалистичный настолько, что я ощущал всей кожей горячий летний воздух, ощущал запах цветов и сухой травы. А в траве заливались звоном кузнечики. Как будто это был вовсе даже не сон… Нет, не сон! Я же ясно помню этот день из своего детства, в самых мельчайших подробностях! Тогда в девяностых я будучи школьником гостил у бабы Нюры в Заовражино. — Да нет тут ничего, набрехал нам Славка Батраков с три короба, а мы повелись! — Костик отшвырнул в сторону обломок кирпича, встал и отряхнул колени. — Айда лучше купаться. А то мне дома опять влетит, что мы угваздались… Жара в то лето стояла уже месяц. Сухая земля была как каменная, пучки сухой травы торчали из скелета фундамента «барской дачи». Про клады в этих местах было много баек. Мол, и русские музейные работники прятали, когда немец пришел, чтобы врагу не досталось. И немцы, когда отступали, тоже зарывали награбленное. А потом кто-то погиб, все смешалось, а сокровища так и остались лежать в земле. Развалины этого домика в лесу были скучными. Остался один только фундамент, несколько ступенек крыльца, и основание печи. Мы даже играть сюда особо не приходили, хватало в окрестностях Заовражино и более интересных мест. Но на днях балабол Славка рассказал очередную «правдивую» историю про клад. Мол, его точно там спрятали, еще до революции хозяин домика, какой-то там князь или граф, замуровал под полом свое богатство, а потом его большевики и сцапали. И мы с Костей повелись. Сбежали сюда прямо с раннего утра, чтобы до жары. Изрыли, кажется, весь фундамент. Обломали ногти, ободрали колени. Ничего не нашли, разумеется. — Санька, только давай никому не скажем, что мы тут были, — Костя шмыгнул носом. — Засмеют же, наверняка Славка все выдумал, чтобы над нами поржать, простачками… — Ага, — кивнул я и тоже встал. Солнце уже палило со всей дури, треугольная шляпа, свернутая из газетного листа, казалось, вот-вот загорится. — Молчок-рот на замок. Скажем, что просто в лесу гуляли, ежей выслеживали. — А почему ежей? — встрепенулся Костя. — Может лучше лису? Федька говорил, что видел лису с лисятами, представляешь, как было бы здорово лисенка поймать? Эй, ну ты чего там возишься, пошли уже! — Сейчас я, подожди… — что-то такое меня дернуло, когда я посмотрел на останки печи. Хотя она на печь была уже не очень похожа, так, куча кирпича и обломков каменной облицовки. Я присел рядом, разгреб кирпичную крошку, освобождая дыру зольника. Взметнулось облачко пыли, я отгреб в сторону хрустящий под пальцами мусор. Сунул в темный зев зольника руку по локоть. — Санька, да хватит уже, ясно же, что ничего там нет! — Костя топнул ногой. — Что ты как дурачок-то? — Да подожди ты! — огрызнулся я. Пальцы коснулись чего-то гладкого, мягкого и неровного. Будто… Я ухватил это непонятное «нечто» и поволок наружу. — Что это?! — Костя одним прыжком оказался рядом со мной и присел. Мы едва не стукнулись лбами над моей находкой. Что-то вроде кожаной шкатулки-чехла. Чуть подгрызенный мышами с одного бока, но пряжки целые. — Ну чего ты телишься, открывай давай! Мы с Костей в две пары рук принялись сражаться с пряжками. — Ух ты, Фаберже! — сказал Костя, пыхтя над застрявшим ремешком. — Это который яйца всякие делал? Пряжки наконец поддались, и чехол раскрылся перед нами как книжка. Яркие солнечные лучи заиграли на золотом кружеве, в котором сплелись звери, невиданные цветы, люди в доспехах и пышных нарядах. Старинные украшения, как на картинках из учебника истории за пятый класс! Массивное ожерелье в форме полумесяца… Браслеты из квадратных секторов… — Ничего себе… — прошептал Костя и захлопал выгоревшими на солнце ресницами. — Это же золото, да? Золото? Кажется, мы бесконечно долго сидели на останках старого фундамента, не решаясь дотронуться до своей находки. Как будто боялись, что нам все это снится, и если потрогать, то оно просто исчезнет. — Это клад, Костя! — я решился наконец оторвать взгляд от магнетического золотого кружева. — Мы нашли настоящий клад! * * * — О, Алекс, наконец-то! — на лице Марты засияла искренняя улыбка, глаза озорно заблестели. — Герр граф сказал, что ты сегодня уже должен прийти. Как ты себя чувствуешь? — Готов работать с энтузиазмом, — я подмигнул Марте. — А работы, как я посмотрю, поднакопилось… На моем столе возвышалась стопка картонных папок с очередными описями, каталогами и прочими музейными документами, которые графу поставлялись в промышленных масштабах прямо-таки. Пальцы правой руки заныли, в предвкушении многочасового корябанья ручкой по бумаге. Дверь в кабинет графа распахнулась, на пороге стоял он сам, собственной персоной. Как всегда при параде, в светло-сером костюме в полоску и в белоснежной рубашке. К груди он, как сокровище, прижимал толстую картонную папку. — Герр Алекс, у меня для тебя очень важное задание, — сказал он, и глаза его при этом лихорадочно блестели. Надо же, обычно он звонил Марте по телефону и просил меня зайти, если ему было нужно. Что же такое приключилось, что он сам пришел в нашу крохотную конуру? — Отложи в сторону этот весь мусор и немедленно принимайся за перевод этих документов. Граф бережно, как хрустальную вазу, положил мне на стол ветхую папку. — Марта, я хочу, чтобы его переводы ты напечатала на машинке, — сказал, повернувшись к девушке. — Я же еще не закончила с дневниками профессора… начала, было, Марта. — Бросайте все! — воскликнул граф, взмахнув руками, словно дирижер. — Все в пекло! Принимайтесь за янтарную комнату! Я хочу, чтобы сегодня к вечеру записки Растрелли и письма фон Гете и Эрнста Шаха лежали у меня на столе! Крайний срок — завтра утром! И не уходите с работы, пока это не будет выполнено! Граф развернулся и с грохотом захлопнул дверь. Не от злости и ярости, его потряхивало от предвкушения и возбуждения. Я провел пальцами по папке. Открыл обложку. Пожелтевшие ветхие листы. Выцветшие чернила… Какие-то схемы, планы, стрелочки… Что же за крыса сидит у тебя в Царском Селе, герр граф? Это ведь явно даже не копии документов, а их оригиналы. Некто стащил их из архива музея и передал через линию фронта. Потому что насколько я помнил, Царское Село все еще не взяли. Уже скоро, где-то вот-вот… Но пока что фрицы точно там не хозяйничают настолько, чтобы мочь стырить уникальные документы. Сердце забилось сильнее. Вот оно! Началось как раз то, чего я больше всего ждал. Граф собирается планировать вывоз янтарной комнаты… — У меня аж руки вспотели, — вдруг заявила Марта. — Герр граф такой радостный. Может, пойдем выкурим по сигаретке на крыльце, прежде чем начать? Нам ведь придется чуть ли не до утра сидеть, папка толстенная… — Ага, пойдем… — рассеянно сказал я, поправляя очки. Встал, положил поверх драгоценной папки, посвященной янтарной комнате парочку других, из соседней стопки. И вышел из-за стола. Марта протянула мне тяжелый серебряный портсигар. Я взял сигарету, кивнул, поблагодарив. Так-то я не курю, но для вида можно и подымить, чтобы Марту не обижать. Здесь все курят, так что надо соответствовать… Но сунуть кончик сигареты в огонек зажигалки я не успел. В этот момент к комендатуре вырулил чуть запыленный, но от этого не менее роскошный красно-белый мерседес. А следом за ним крытый грузовик. На крыльце тут же стало многолюдно, нас с Мартой оттеснили в сторону многочисленные высыпавшие из комендатуры «серые». Из машины выбрался, приветственно помахивая рукой и широко улыбаясь франтоватый тип в бархатном костюме. Усики модняво так подкручены, а прическу кажется ему парикмахер прямо в дороге уложил.