– Пишите. Женя, займись товарищем. – Самсонов встал из-за стола. – Потом можете быть свободны. Если получите эсэмэску или звонок от невесты, незамедлительно нас информируйте, договорились? – Конечно. – Душицкий взял из рук Коровина листок бумаги. – А как писать-то? – Я вам дам образец, – ответил следак. Самсонов тем временем вышел в коридор. Ему нужно было побыть одному и собраться с мыслями. Старший лейтенант наполнил из кулера стакан холодной водой и выпил в несколько глотков, затем прошелся мимо кабинетов до приоткрытого окна, вернулся и прислонился к стене, глядя в пол. Что же это получалось? Кто-то убивает одну из восьми подруг, затем вторую. Об этом узнает одна из оставшихся шести (скорее всего, из телевизора, газеты или Интернета) и звонит Корчаковой. Возможно, она обзвонила всех своих подруг и предупредила о произошедшем. После этого Корчакова, которая была инициатором встреч подруг детства, тут же исчезает. Скорее всего, именно она когда-то и нашла оставшихся воспитанниц детдома, подкупив кого-то в приюте. Этот вопрос надо будет прояснить отдельно. Итак, Корчакова сбегает после убийства Пахомовой. Она чего-то испугалась? Почему тогда остальные так спокойны? Уверены, что им не грозит опасность? Но тогда логичней предположить, что кто-то из подруг сообщил о смерти Пахомовой и Симохиной только Корчаковой. Почему? Знала, что остальным нечего опасаться? Или все-таки Корчакова в руках убийцы и поэтому не отвечает на звонки? Тогда кто ей звонил? Почему партнер Душицкого решил, что это была подруга Корчаковой, ведь имя во время разговора не прозвучало? А может, Корчакова просто сбежала, первой сообразив, что убийца может не остановиться на Пахомовой и Симохиной? Самсонов мысленно перебрал всех остальных женщин. Почему они не сбежали? И вдруг его осенило: у них есть дети! Конечно! Куда они могут деться? А Корчакова детьми не обременена и потому скрылась. С другой стороны, женщины, приходившие в управление, не выглядели испуганными. По ним нельзя было сказать, будто они опасаются, что их могут в любой момент жестоко убить. Почему? Не понимают грозящей опасности? Хорошо притворяются? Старший лейтенант глубоко вздохнул. Вот так всегда: лишь покажется, что впереди забрезжил свет, как сразу понимаешь, что это только миг иллюзии, а ты ни на шаг не продвинулся. В коридор вышли Душицкий и Коровин. – Я провожу, – сказал следак, увидев начальника. – До свидания, – кивнул Душицкий. – Если что, я всегда на связи. – Хорошо, – рассеянно ответил Самсонов. Он вернулся в кабинет и набрал номер Дремина. Младший следователь ответил через пару гудков: – Что стряслось? – Голос у него был бодрый. – Разобрался с травмой Анисимова? – Вроде того. Осложнений после травмы у него не было, во всяком случае, в государственные клиники он по этому поводу не обращался. Сейчас я в приюте, общаюсь с сотрудниками, нашел пару людей, которые помнят тот выпуск, но очень смутно. Похоже, наша компания ничем особенным не выделялась на фоне других детей. Конечно, падение Анисимова из окна помнят. Он вернулся из больницы довольный, что жив остался, никого не винил, дружил с девчонками по-прежнему. Анисимов играл в пятнашки или в догонялки с Корчаковой и Симохиной, кстати. – Это мы уже выяснили. Расспросил Иртемьева? Это парень, который воспитывался с этими девочками, а потом остался работать в приюте воспитателем. – Говорил с ним, конечно. Именно он и вспомнил, с кем играл Анисимов. – Спроси его про психолога. – Психолога? – Да, в то время в приют приходил какой-то психолог, проводил тесты. Попроси Иртемьева рассказать о нем. – Ладно. Хорошо, что я еще не ушел. – Потом займись следующими товарищами. – Самсонов взял листок с фамилиями мальчиков, которых усыновили. – Записываешь? – Давай, я готов. Старший лейтенант продиктовал Дремину список. – Итак, Кутепов, Рожков и Филиппов? – уточнил тот. – Все верно? – Да. Хорошо бы узнать, какие фамилии они получили после усыновления. – Ну, этого мне тут никто не скажет. – Иртемьев там работает. Неужели ему было не интересно и он не подглядел ни одной? – Хочешь, чтобы я спросил его об этом? – Было бы неплохо. – Ладно, но шансов мало, сам понимаешь. – А ты попробуй. – Да, мой господин! – И постарайся узнать, кто слил информацию о новых фамилиях удочеренных девочек одной из восьми подружек. Хотя я, честно говоря, подозреваю, что эти данные раздобыла Корчакова. – Ладно, я тебя понял. Сейчас потрясу его. – Прежде всего займись психологом. Узнай, как его звали, адрес по возможности. Где-нибудь должны были остаться записи. И сразу позвони мне, я хочу его повидать. – Понял тебя, Валера. – Все, давай, до связи. Ждать пришлось недолго. Дремин перезвонил через двадцать минут. – Иртемьев едва вспомнил этого психолога. Все, что удалось нарыть на него, – это имя и место работы, – с ходу сообщил он. – Записывай. Оказалось, что некий Андрей Витальевич Меркальский трудился в те далекие времена штатным психологом в Центре психологической помощи детям и в том числе посещал приют в течение двух лет. Вооруженный этим знанием, Самсонов связался с Центром психологической помощи и около получаса ждал, пока там найдут личное дело Меркальского. Никто из нынешних сотрудников не помнил его, так что процесс затягивался. Наконец Самсонов получил необходимую справку. Меркальский работал также и со школами, но через год после того, как перестал посещать приют, уволился. В личном деле остались два заявления от родителей, в которых они обвиняли Меркальского в приставаниях к их детям (обе – девочки). Самсонов попросил переслать эти заявления ему по факсу и через несколько минут держал их в руках. Указывались и фамилии родителей, которые подали жалобы. Вероятно, именно они и послужили причиной увольнения психолога. Старший лейтенант потратил еще около часа, чтобы узнать, что после Центра психологической помощи Меркальский устроился читать курсы для взрослых, а заодно проводил тренинги в различных фирмах для сотрудников. Самсонов записал его нынешний адрес и уже хотел было ехать к психологу домой, но его задержал звонок Дремина. – Иртемьев сознался! – ликующе сообщил он, едва Самсонов поднес трубку к уху. – Это он продал информацию Корчаковой! – Значит, я был прав. – Да, Валера, можешь взять с полки пирожок или повесить себе на грудь орден – на твой выбор. Она пришла к нему несколько лет назад, они выпили в честь прошлой детской дружбы, а потом она уговорила его продать ей информацию. – Наверное, он не слишком долго ломался? – Не знаю, не спрашивал. – А как он ее раздобыл? Личные дела должны храниться в сейфе. – В металлическом шкафу, если точнее. Он находится в архиве и запирается на ключ. Иртемьев спер у директрисы ключ и быстренько сгонял в архив. Выписал данные о девчонках и был таков. Говорит, все не заняло и двадцати минут. Думаю, так оно и было. – Корчакова объяснила ему, зачем ей эти данные? – Конечно. Хотела отыскать подруг детства. – Трогательно. А новые фамилии усыновленных мальчиков она у Иртемьева не покупала? – Не поверишь, но я и об этом спросил. – И как? – Нет, парни ее не интересовали. Наверное, с ними она не так тесно дружила. – Похоже на то. – Удалось что-нибудь нарыть на Меркальского? – поинтересовался Дремин, решив, что ответил на все вопросы. – Еще бы! Педофил запалился в школе с девчонками, которые ходили к нему на консультации. Их родители накатали жалобы, и его по-быстрому уволили. Понятно, почему наши женщины из приюта вспоминали о нем с неприязнью. – Думаешь, он к ним приставал? – Он даже к детям из семей рискнул полезть. А с сиротами небось вообще не стеснялся. – И они на него не настучали? – Может, и стучали. Но ты ведь не нашел в личном деле Меркальского никаких жалоб из приюта?