– Ты почти увернулся. Сноровка у тебя есть. Немцы это называют словом «реакция». Вот она, реакция, у тебя хорошая. Будет толк. И все, инцидент исчерпан. Я продолжаю размечать место под яму, которую мне же предстоит копать. Ну а он стоит рядом, подбоченясь, и учит молитвенному правилу. Иногда кидает в меня камушки. Это значит – я должен повторить, что он сказал. Ну, после того, как среагирую и увернусь, конечно же. Вот я и повторяю. Память у меня хорошая, получается повторять почти дословно, не сильно вдумываясь в смысл. Молитвы надо знать наизусть, не только «Отче наш», но и кучу других, по списку. Учу потихоньку. Пока пост – в церковь надо ходить каждый день. Наша артель ходит вечером, перед отбоем. А в воскресенье еще и утром, на большую воскресную службу, не помню, как она правильно называется. А яму я копаю потому, что кто-то из великих сказал: «Инициатива чревата исполнением». Потому что на без малого полсотни здоровых мужиков, проживающих в нашем сарае, нужен нормальный сортир. Тем более снег уже несколько дней как сошел и весна показала, как местные относятся к санитарным нормам. Сортир – это проблема. Тут как таковых отхожих мест не придумано. Есть широкая канава в дальнем углу двора – туда ведра с нечистотами выливают. Можно ходить в ведро – деревянная вонючая бадья такая. Но многие не утруждают себя таким и ходят на улицу. Недалеко, прямо около казармы. Обоссать дом, насрать за углом – в порядке вещей. Пол нашего сарая земляной, закиданный соломой. Так вот сегодня утром один особо умный рекрут ничтоже сумняшеся решил помочиться на стену прямо рядом со столом. Встал такой, сыто рыгнул, отошел от стола пару шагов и зажурчал. Ну, тут я и психанул. Подбежал, мордой в стену приложил, потом локтем по затылку – бац! Выволок за шкирку наружу и еще пару раз втащил. Из казармы выбежал капрал второго капральства, а с ним Семен Петрович и еще несколько старых солдат. И тут втащили уже мне. Не очень умело, надо сказать. Бойцов уровня Ефима среди них не было, потому я ушел в глухую защиту, закрыв лицо руками, в основном все удары принял на блок. Пока суть да дело – Сашка сбегал за ундер-офицером Фоминым, благо тот прохаживался где-то неподалеку. Явление Фомина коллектив воспринял с облегчением. Капрал со товарищи свалить меня с ног не смогли, я прижался спиной к стене и достаточно уверенно отбивал их удары. Отступить им честь не позволяет, а пробить блок руками – не получается. Удары ногой – не удары вовсе, а так, лягаются. Увернуться проблем не составляет. То есть для победы над дерзким рекрутом им явно нужно что-то посерьезнее. Палка военная «шпицрутен» или даже холодное оружие «шпага». А это уже чревато травмой, наказание никак не соразмерно проступку. Так что Фомин пришел вовремя – я весь в грязи и соломе от ботинок и кулаков противника, и они такие меня как будто пощадили. А то, что я в порядке, а у них уже дыхание сбилось на почве похмелья после вчерашнего, так оно со стороны особо и не видно! В общем, разбор полетов. Что, как, почему. Побитый мною солдат в непонятках. – А что такого-то? Оно ж все равно в землю впитается! Я говорю, мол, мы ж не свиньи так жить. Гигиена там, санитарные нормы… Фомин недоуменно поднимает бровь. – Воду же не из луж берете, а здоровую, колодезную? Умываетесь по утрам? Ну вот. Что еще надо? Перевожу дух, считаю в уме до полутора… до десяти терпежу не хватило. – Гадить где попало нельзя. Нужно специальное отхожее место, огороженное. Чтобы, значит, и не воняло, и болезни не шли всякие. Сейчас как погода теплая пойдет – здесь же шмон будет, как в свинарнике! Мы ж не кошки да собаки, чтобы где хочу пописаю, где хочу это самое… Фомин задает наводящий вопрос: – Чем канава не устраивает? – Тем, что до нее многим солдатам лень дойти. Можно, конечно, приказать да заставить, но нас тут полсотни душ, по-любому кто-нибудь да не дойдет. А так будет удобное специальное место рядом. Ну и опять же, если поход, если целая армия из многих полков пойдет? У головных-то солдат все нормально будет, они по чистому маршируют да место для лагеря небось сами себе первыми выбирают. А те, кто в хвосте колонны идут – они как? Так что это… надо сразу приучаться, и если вдруг что – так пресекать… Вот. Ундер кивает, соглашаясь. – Да уж. Оно так всегда было. Место во главе колонны – самым заслуженным. Ну а чушкам – пыль глотать да грязь месить в хвосте колонны. Так что какой-никакой, а резон в твоих словах есть. Нужно отхожее место. Значит – обеспечь. К вечеру проверю. Будет удобно солдатам – так уж я сделаю, чтобы все до него ходили, а не как утки – где хожу, там и гажу. Фомин оглядел собрание нашего творческого коллектива, кивнул каким-то своим мыслям и отрывисто бросил: – Исполнять. После чего развернулся и ушел по своим ундер-офицерским делам. Ну а я копаю. Добротно, на совесть. Чтобы по длине хватило хотя бы на четыре… эм… скажем так – посадочных места. А подмостки оборудовать – дело нехитрое. Ничего так, кстати, руки-то неплохо прокачиваются на местной лопате да сырой весенней земле. Еще бы жратвы калорийной… сметаны там крынку, свинины жареной, сальца шматок… Так ведь пост, будь он неладен. Ефим прибежал с рынка с продуктами на всю нашу артель, прознал о происшествии – и вот уже все утро около меня бдит. Якобы поучает нерадивого крестника. Сам же по сторонам зыркает. Кажется, ему досадно от того, что он в драке не поучаствовал. Переживает за меня, что ли? Кашеварит сегодня Сашка. Посмотрим, какое оно будет, блюдо от нового шеф-повара. Каша с луком али лук с кашей? Другого-то ничего нет… * * * За две недели мы неплохо прибавили в экзерциях. Наша шестерка, или «шестак» на местном жаргоне, – Сашка, Ерема и еще трое – на следующий день после тренировочных игр показала хорошие результаты в шагистике. И нас тут же раскидали по другим шестакам. Временно за старших в линии. Два дня – и уже вся наша команда перешла отрабатывать маневры дюжинами, а потом в две и три шеренги. Все то же – поворот направо, поворот налево, назад, вперед, наискосок. Перестроиться под барабанный бой, перестроиться под сигналы трубы, перестроиться по сигналу руками. Работали уже всей командой, в одном строю со старыми солдатами. А руководил групповыми экзерциями сам ундер-офицер Фомин. Снизошел-таки до нас. Если работаем в несколько шеренг, старые солдаты всегда встают в последнюю линию. Во-первых, чтобы не убежали с поля боя – ха-ха. А во-вторых и в самых главных, чтобы вовремя подсказать: Сашка, держи строй, Ерема, прими правее, Жора, не шустри, помедленней. Если работаем в одну шеренгу, старые солдаты распределяются таким образом, чтобы по обе стороны от каждого стояли новобранцы. Так обучение маневрам в строю пошло значительно быстрее. Ученье и труд все перетрут, так что уже через неделю четыре дюжины обитателей нашей казармы могли построиться в произвольном порядке быстрее других команд. И нас раньше других команд отправили осваивать следующий инструмент солдата – шпагу. Шпага тут совсем не тот прутик с чашкой, с каким прыгал актер Боярский в кино про мушкетеров. Здесь это, скорее, узкий меч. Или очень длинный нож. Лезвие шириной в два пальца, длина почти по пояс. Гарды чашкой, как в кино, тоже нет. Кисть защищена скобой вроде дверной ручки, а сверху – небольшое блюдце, еле-еле закрывающее кулак. И весит около килограмма. Ох, мать моя женщина! Кажется, те ребята, что дуркуют, сбиваются с ноги и делают вид, будто не умеют ходить строем, вовсе не тупые, а очень даже хитрые. Учиться шпаге физически гораздо тяжелее. Как учат солдата? Взять шпагу в руку, сделать длинный выпад ногой, вытянуть руку со шпагой вперед и – замри! Так и стоишь, растянувшись в полуприседе, выставив руку вперед. Минута, две… шпага кажется все тяжелее и тяжелее, ноги затекают… Кажется, это длится бесконечно. Еще через четверть бесконечности можно поменять ногу – и все сначала. Замри! Держи осанку! Держи руку! Да что ты дрожишь, как баба в первую брачную ночь! Держи руку, немощный! Держать! Еще! Встать, смирно! С другой ноги. Длинный шаг! Замри! Это какое-то издевательство. Мне еще нормально, у меня ноги сильные. Хотя руки и плечи, конечно, после таких упражнений болели нещадно. А вот другим рекрутам пришлось очень тяжело. Целая неделя сплошной статики – это пытка, скажу я вам. Но – надо. Ундер-офицер Фомин даже как-то интонации сменил с холодных и сухих на заботливые. Почти уговаривает постоять в выпаде еще чуть-чуть, еще капельку… Стоим, что делать. Старые солдаты выполняют упражнение наравне со всеми. И, кажется, им это не стоит вообще никаких усилий. Семен Петрович говорит, что через полгода-год таких упражнений руки будут как железные, что для солдата – первейшее дело. – Год?! Да я же сдохну раньше! – не помню, у кого вырвался этот крик души. Может, у Сашки. А может, и у меня. – Не, на шпаге не сдохнешь, – улыбается в усы Семен Петрович. – Сдохнешь ты на мушкете. С ним точно такие же экзерции делать будешь. Штыком коли – и замри, хе-хе! Умеет он подбодрить, едрить его… * * * В субботу ходили в баню и на бритье к цирюльникам. Да уж, цирюльник – это все-таки не парикмахер. Это скорее таксидермист. Крайне неприятный опыт бритья. Впрочем, цирюльник по совместительству еще и лекарь. Потому порезы щек и шеи он быстро смазывал какой-то белесой мазью. Ну да ладно. Зато в бане пропарились от души. Наконец-то я увидел настоящую баню с настоящей парилкой, это не та помывочная, что была в военном городке. Заодно ребята прожарили нательное белье на камнях. От вшей. Странно, а у меня почему-то вшей не было. Ни на исподнем, ни на термобелье, ни в волосах. Скорее всего, просто повезло. А в воскресенье, сразу после утреннего посещения церкви, Ефим уведомил нас, что выдали жалованье. На руки, конечно же, он нам раздавать ничего не стал, зато в нашей артели появилась первая аглицкая опасная бритва. Он и другие старики ходили в город за покупками. А мы, рекруты, никуда не ходили. Нам и в воскресенье нашли работу. Как всегда – таскать тяжести. * * * Весна вступила в свои права. Распускались зеленые листья, по краям тропинок пробивалась зеленая травка… А еще повсюду воняло нечистотами. Скученность и теснота наспех построенных бараков учебного городка сделали свое дело. В лагере началась дизентерия. Рекруты, ослабленные постом, муштрой и весенним авитаминозом, стали дристать кровавым поносом. Все, кроме нашей команды. Я все-таки добился своего – наши все ходили в яму, которую я выкопал и оборудовал мостками. Пытался еще сделать домик, обозначенный на плане буквами «Мэ» и «Жо», но его уже на следующий день ушлые соседи разобрали на дрова. Семен Петрович, правда, пошел к ним разбираться, что-то порешал по местным понятиям, и в качестве извинений нам подогнали целый стог соломы и тюк опилок. Так что пол в нашей казарме был относительно чистый. Парня, которому я набил морду, обязали следить за тем, чтобы на полу каждый день была свежая солома. А старую, истоптанную грязными ботинками, чтобы каждый день вычищал наружу. Он, кажется, меня невзлюбил. Гадости про меня бурчал под нос. Надо же! Он помнит, как меня зовут. А я его имя не помню. Впрочем, и не знал никогда. Как-то неинтересно было. Так как в нашем бараке никто животом не маялся, нас запрягли на разгрузку прибывшего из Тулы обоза. Ундер-офицер Фомин радостно потирал руки. Кто разгружает – тот и получает преимущество при выборе привезенных полезностей. А обоз привез не что-нибудь, а мушкеты. Новенькие, только что с завода, аккуратно упакованные в ящики. Бочки с порохом, свинцовые пруты, ветошь, пачки листов просаленной бумаги, патронные ящики… Целое богатство, одним словом. С понедельника начнем учебу. Первыми, как самая здоровая команда. Ну вот, кажется, я наконец-то заработал плюсик к репутации. А ведь когда копал в грязи яму под сортир да мостки городил, они только смеялись. Ну как – смеялись? Так, украдкой хихикали в ладошку. Потому как крестный, Ефим, решил напомнить пересмешникам, что он немножко капрал Иванов и умеет владеть не только шпицрутеном, но и кулаком. А теперь вот как оно вышло. Наша команда записана к слесарям и оружейникам первыми. Будем получать оружие и в первой же команде проходить обучение. Наконец-то! А то какие же мы мушкетеры без мушкетов? * * * Утром нас построили перед казармой и подвергли медицинскому осмотру. Целых два полковых лекаря и один городской ходили вдоль строя, трогали лоб, смотрели горло, оттягивали веки. Перед строем стоял целый офицер – тоже немолодой, кстати, лет эдак под сорок будет, и о чем-то вполголоса беседовал с ундер-офицером Фоминым. – Слушай сюда, православные. – Фомин, видимо проинструктированный офицером, обратился к колонне. – В лагере гнилая горячка. Заболевших уже под сотню. Да животом мается чуть ли не треть всех рекрутов и старослужащих. В связи с чем командованием принято решение – расформировать учебный лагерь, вывести батальоны в расположение своих полков и завершать обучение уже там. Командовать возвращающейся в полк учебной командой будет порутчик Нироннен, прошу любить и жаловать. Имущество третьего батальона будет вывезено обозной командой господина майора, так что это не наша печаль. Капралы, ко мне, пошепчемся слегка. Остальным – собирайте пожитки, выступить приказано уже сегодня. Гнилая горячка – это, походу, тиф. Мне мама рассказывала, что его раньше так называли. М-да, вот и допрыгались с антисанитарией… Вроде тиф от вшей появляется? Инкубационный период – неделя. Мать рассказывала, что оттуда и взялась традиция не реже раза в неделю мыться в бане. Профилактика тифа. Похоже, у нас самая чистоплотная команда в учебке. Была. Теперь предстоит хлопотная процедура – сложить добро всех артелей нашей команды в повозки да при этом ничего не забыть. И проследить, чтобы соседи ничего не подрезали. Эхма! Ну, пойду участвовать в сборах, что ж теперь. Хотя, если честно, я доволен. Даже мне, не шибко разбирающемуся в местных реалиях, было совершенно очевидно, что учебный лагерь оборудовался по приказу человека, который даже не собирался здесь появляться. Некто написал на бумажке тяп-ляп, а другие так же тяп-ляп исполнили. Так что наши офицеры совершенно правы. Валить надо из такого лагеря поскорее, пока не передохли все. Глава 7 – Главное – обращайте внимание на вот этот вот винт. Сильно затянешь – курок перестанет ходить. Слабо затянешь – и курок, и замок, и пружина, все отвалится к чертовой матери. Ищи-свищи потом в траве. Сам курок, может, и найдешь, а винт – дохлый номер. Бывали уже случаи. Ундер-офицер Фомин аккуратно положил ружье на импровизированный стенд из борта телеги. – Вот эта штука называется – курковый винт. Он держит кремень. Дальше – верхняя губка курка. Кремень. Крышка. Полка. Подогнивная пружина. Затравочное отверстие. Все ясно? Тогда повторим еще раз, чтоб запомнилось лучше. Наш шестак снова объединили вместе как самых успевающих рекрутов. И устройству мушкета нас учит лично ундер-офицер Фомин. Большая честь, между прочим. Я стараюсь запомнить всю последовательность действий с этой вундервафлей. Ритуал «на двенадцать счетов». Да еще и счет идет на изувеченной версии французского языка. Ну прямо как на карате тренер постоянно что-то на как бы японском считает. По команде «К бою!» с ружья снимается ремень и прячется куда подальше. (Это для тех, конечно, у кого есть ремень. То есть кто вооружен австрийской моделью, а не тульской или коломенской. Мне повезло, у меня ружье с ремнем.) Потом надо достать штык из ножен на поясе и примкнуть к ружью, загнав втулку в специальный паз. Весь бой штык должен быть примкнут. Далее ружье ставится прикладом на правую ладонь, ствол на плечо. Капрал командует: «Заряжай!» Или, если тренировка: «Делай раз!» По этой команде плечом толкаешь ружье, чтобы оно упало на сгиб левой руки. Зажимаешь. Все, правая рука свободна, ружье расположено горизонтально. «Делай два!» Большим пальцем правой руки поднимаешь крышку, открывая полку. Затем правую руку к поясу, открыть лядунку. «Три!» Достаешь из лядунки патрон. «Четыре! Скуси патрон!» Эта команда меня первое время откровенно вымораживала. Привык, понимаешь ли, что патрон – это суровая железная лакированная блестящая хреновина. А не кулек из просаленной бумаги. В общем, «скуси патрон» – это значит зубами вскрыть кулек. Пуля внизу, зажата мизинцем. Указательным и большим придерживаешь горловину кулька, контролируя засыпание пороха. «Делай пять!» Аккуратно засыпаешь порох на полку, от затравочного отверстия и до самого края. «Шесть!» Большим и указательным пальцем зажимаешь бумажный кулек патрона, чтобы не рассыпать порох. Плотно опускаешь крышку на полку. «Семь!», оно же «Оружие налево!». Тоже тупил первое время от этой команды. А так-то – ружье ставишь прикладом на землю, левой рукой отодвигаешь чуть-чуть от себя. Чтобы ствол смотрел в небо, а не тебе в лицо и не в затылок или висок товарища по линии. Приклад чуть отставлен назад, ствол касается левой ноги. «Восемь! Патрон в ствол!» Поднести патрон к стволу и вытряхнуть внутрь порох, затем пулю с бумагой притопить в стволе пальцем. «Девять!» Вытащить шомпол из паза в цевье ружья под стволом, быстро развернуть шомпол расширенной частью вниз и направить его в канал ствола. «Десять!» Держа шомпол между большим и указательным пальцами, два раза прибить патрон, то есть до отказа загнать пулю с бумагой в канал ствола. Важно держать шомпол именно пальцами. Шомпол сейчас уже железный, а не деревянный, как раньше. Потому может дать искру, что может привести к внезапному выстрелу. Некоторые уникумы для удобства шомпол в ствол забивали открытой ладонью. Ну и получали свое, если вдруг случался выстрел. Потому по уставу штык примкнут. Не потому, что «штыком коли, прикладом бей», нет. Мушкет – дорогая и высокотехнологичная штука, потому орудовать им как копьем или дубиной не одобряется. Однако примкнутый штык мешает неправильно держать шомпол при заряжании. «Одиннадцать!» Вытаскиваешь шомпол из ствола, разворачиваешь как было, засовываешь на свое место под стволом. «Двенадцать! На плечо!» Все, мушкет готов к стрельбе. Вскидываешь его прикладом к плечу, целишься с помощью широкой массивной мушки, приваренной к концу ствола. По команде «товсь!» поставить курок на боевой взвод – оттянуть его еще дальше назад до второго щелчка. По команде «пали» – потянуть спусковой крючок, одновременно отворачивая лицо в сторону. Собственно, треуголка для того и нужна, чтобы, когда отворачиваешься от замка, поля шляпы не закрывали механизм. Во время выстрела из запального отверстия вырывается пламя и дым, не до конца прогоревшие гранулы пороха на полке взлетают вверх и в стороны, отскакивают от щитка на замке, и если не успел отвернуться, то горящие частицы прилетят в лицо. Потому норма техники безопасности: бороды брить, к чертям собачьим. Усы – это пижонство опытных стрелков. Молодым же, пока навык не наработан, усы носить не рекомендуется. Волосы обязательно присыпать пудрой. Если жалко пудры – допускается смешивать ее с золой. Если нет своих волос – ну мало ли лысый от возраста, или после тифа повылазили – следует носить парик из конского волоса. С буклями только аккуратнее надо быть. Насколько я понял, букли – это такие завитушки по бокам парика. Вроде еврейских пейсов, только горизонтальные. Букли – признак статуса. Чем выше ранг, тем больше буклей. Что-то вроде звездочек на погонах. Официально это вроде бы нигде не прописано, но если завить много буклей, то по шее настучат как настоящему. Хотя кто его знает, может, это меня так разыграли. Рассказывал мне про них Семен Петрович. А он сам-то лысый, зато париков имеет целых три. На разные случаи жизни, как он говорит. Пороха пока нам не дают. До одурения отрабатываем движения на двенадцать счетов. Кусаем пустые бумажные кульки, потом долго выковыриваем бумагу из ствола – и все сначала. Как это на ломаном солдатском французском? «Шер возарм! Увре базине! Прене картуз! Дезире картуз! Аморче! Ферме базине! Да быстрее, что ты вошкаешься! Картуз в канон! Буррез! Партез возарм! Товсь! Отставить. Оружие в исходное, повторяем». Мы должны добиться плавного слитного движения от одного до двенадцати. Два выстрела в минуту, не меньше.